– Отводите воинов! – в гневе крикнул каганбек. – Еще час такой перестрелки, и мне не с кем будет брать стены!

Кара-хазары, прикрываясь легкими кожаными щитами, быстро отступили, а тарханы и ал-арсии спрятались за рядами больших щитов, установленных оруженосцами тарханов. Никто больше не стрелял: ни хазары, ни русские.

– Ну вот и передышка. – Ратибор снял шлем, оглядывая стоящих рядом воинов и поглаживая длинные усы. – Считай, первый приступ отбили. А ведь как перли, казалось, ничем их и не остановишь. Ан нет, все-таки споткнулись, и, похоже, мы их здорово потрепали.

– Рус, рус, не стреляй! – донесся крик с хазарской стороны.

Воевода выглянул через бойницу башни. На том месте, где шел самый ожесточенный стрелковый бой, стоял хазарин с белым щитом, поднятым над головой.

– Что надо? – недовольно окликул его Ратибор.

– Каганбек просит, чтоб рус не стрелял и позволил нам взять раненых и убитых.

– Добре, забирайте!

Тут только воевода вспомнил, что и защитники тоже понесли потери. Он быстро спустился вниз и, уже выйдя из башни, крикнул так, чтобы его слышали ближайшие стены:

– Сотники, раненых в крепость, доложить о потерях!

По привычке хоронясь от стрел, которые раньше влетали в бойницы, он быстро прошел вдоль стены к Гремячей башне и здесь снова повторил свой приказ для левого крыла стен.

Мимо него на стены торопились женщины и девы. Едва перестали летать стрелы, они бросились к своим мужьям, сыновьям и братьям, неся корзинки с едой, питьем и чистыми тряпицами, чтобы было чем перевязать раны. Они смотрели широко раскрытыми глазами на землю, сплошь утыканную стрелами, невольно представляя, какой ужас творился там, на стенах. Им еще было неведомо, живы ли их защитники, или ранены и истекают кровью, и они с тревогой вглядывались в лицо Ратибора, словно пытаясь угадать по выражению его глаз судьбу своих близких.

– Жив твой Славер, Велена! – не выдержав этих взглядов, крикнул воевода. – Беги к нему быстрей, заждался тебя.

– Ой, дай бог тебе здоровья! – охнула женщина и, не помня себя от счастья, побежала к лестнице, ведущей на стену.

– Твой, Млава, ранен маленько.

– Боже мой! – девушка, всплеснув руками и побледнев, как полотно, тоже кинулась к своему милому.

– А мой, а мой! – закричали другие женщины.

– Все бабоньки, все, – воевода отмахивается руками. – Про остальных не ведаю, сами сейчас все узнаете.

Женщины поспешили дальше, с надеждой и тоской поглядывая на стены. Некоторые воины, увидев женщин, махали им издалека руками, но многие так устали, что, бросив оружие, молча сидели на досках настила.

Почувствовав, что опасность миновала и наступило затишье, к Гремячей башне, под главные городские ворота, шли горожане во главе с городским старостой. Тут же сновали и ватаги любопытных мальчишек.

– Что, шалопаи, хотите на хазарина глянуть? – спросил их Ратибор, устало улыбаясь.

– Хотим, хотим, конечно, хотим! – вразнобой ответили сразу несколько сорванцов.

– Тогда стрелы собрать быстро, – в притворной сердитости насупив брови, приказал воевода, – готовить «гостинцы» хазарам будем.

Мальчишки разлетелись стайками, ловко выдергивая застрявшие повсюду вражеские стрелы. А к воеводе подошел городской староста в сопровождении нескольких стариков и женщин.

– Как город-то, отстоим? – издалека начинал спрашивать староста. – А? Что скажешь, воевода?

– Хорошо, что пришли, – сказал Ратибор, – я уже хотел сам идти на вечевую площадь, звать вас всех на разговор, но раз вы здесь, все скажу вам, а вы уж соседям своим передайте.

– Посад нам не удержать, – он обвел всех строгим внимательным взглядом. – Сами знаете, стена у малых ворот меж Окричной и Речной башнями слабая, забрала на ней нет. Как только хазары ров засыпят, так считай, через пару часов в посаде будут, нам долее не удержать частокол. Только воинов напрасно погубим. А потому, люди добрые, берите все добро, что еще не унесли в крепость, детей, стариков и ступайте под защиту каменных стен.

– Ступайте туда, ступайте сюда, – загомонила толстая купчиха, – а вдруг ты потом и крепость сдашь, так мы только напрасно бегать будем, товар свой терять. Предлагали же хазары за выкуп отпустить всех, так и надо было откупиться от них, да и дело с концом. Им-то, поди, тоже не в радость головы свои класть, так лучше все мирком и решить.

– Каким таким мирком! – осерчал Ратибор. – Крепость я не отдам! А за разговоры такие на кол сажать буду!

– Не серчай, Ратибор Гордеич! Да не слушай ты глупую бабу, – сказал староста. – Вече решило[8] не сдавать хазарам город, и так оно и будет. Выкуп еще им давать! Ишь, чего удумали. Это они должны нам выкуп давать, чтоб мы ушли отсель подобру-поздорову. Город-то наш держит торговый шелковый путь, а им подавай его на блюде готовым.

В этот момент стали подходить раненые воины, которые спускались со стен в сопровождении сотников. Они тяжело ступали, опираясь на хрупкие плечи своих жен и подруг. Некоторых, тяжелораненых, несли товарищи. Они шли один за другим, с открытыми личинами, так что видны были искаженные страданием мужественные лица, посеревшие от усталости. На доспехах виднелась запекшаяся кровь, а кое-где наспех сделанные повязки прямо поверх брони.

– Вот, Кунава, ты все про товар свой талдычишь, – с укоризной в голосе заговорил староста, – а тут люди кровь проливают. И не стыдно тебе?

– Стыдно, у кого видно, – огрызается купчиха, – вот ты, воевода, обещаешь, что крепость не сдашь?

– Обещаю, – Ратибор грозно хмурится.

– Слово даешь?

– Даю слово вам, люди добрые, – возвышает голос Ратибор, – в крепости хазарам не бывать! Это наш последний рубеж. Стоять там будем насмерть! Сам погибну, но крепость хазарам не отдам!

– Погибнет он, ишь какой хитрый, – снова проворчала Кунава. – С него мертвого и спросу никакого. Ты нас сначала защити, а потом погибай сколько тебе хочется, а то, погибнет он, видите ли. А мы тут что, тоже пропасть должны. Нет, ты нам таких обещаний не давай!

– Да что ж ты за баба такая?! – снова возмутился староста.

– Да ладно, ладно, пойду я в вашу крепость, – купчиха сложила руки на груди и пристально посмотрела на Ратибора.

– Вот про последний рубеж, ты это дельно сказал, молодец, а то, что погибать – это напрасно, это лишнее. Никогда так не говори! – Она повернулась и ушла, тяжело неся свое грузное немолодое тело.

Следом за горожанами в крепость медленно брели раненые воины. Только теперь Ратибор увидел, как их много.

– Сколько? – спросил он остановившихся около него сотников.

– Две дюжины раненых и трое убитых, – ответил за всех Мстивой.

– Трое убитых? – переспросил Ратибор, пытаясь представить, как можно сразить такого, с головы до ног закованного в броню воина.

– Одному стрела попала в глаз через смотровую щель в личине, – нехотя пояснил Мстивой. – Бронебойная стрела, у ал-арсиев тоже такие есть. А еще Хоробору стрелами сбило пластину доспеха прям против сердца, – продолжил сотник, – и в щель бронебойка ударила.

– Жаль Хоробора, – вздохнул воевода, – хороший был воин и стрелок удивительной меткости.

– Была бы простая стрела, – откликнулся сотник, – так жив бы остался, а бронебойка вошла глубоко, помер тотчас.

– А еще ратников полста, – добавил он после минуты молчания, словно заново переживая смерть воина, с которым дружил.

– Тоже убитые? – в ужасе переспрашивает воевода.

– Не, раненые, но много тяжелых, – сотник машет рукой, – доспехи у них неважные, простые стрелы держат, а бронебойки почти никак.

– Хазары через реку переправляются! – донесся сверху крик дозорного.

– Ну, так и знал! – Ратибор ударил кулаком в ладонь. – Теперь они соберутся за рекой на заливном лугу, а потом переправятся прямо перед частоколом и малыми воротами, чтоб взять их под обстрел.

– И тогда не то, что не выстрелишь, а и голову над частоколом не поднимешь, – нахмурился Мстивой, покручивая ус.