«БЕЛОКРОВИЕ, СНЕГ В КРОВИ, МОЛЧАНИЕ ОДИНОКОЙ ЛЮБВИ. СМЫКАЮТСЯ СТЕНЫ, И ЛЮДЯМ НА СМЕНУ ИДУТ УГРЮМЫЕ МУРАВЬИ. ШАГ В ШАГ, БОЙ-ОТРЯД, ОНИ СИЛЬНЕЕ, ОНИ ПОБЕДЯТ И ТРУПЫ ЛЮДСКИЕ БЕСШУМНО СЪЕДЯТ».
На выходе из сетей Рекорд секунд пять не мог подключить двигательные функции — перегруженная память то и дело пробивалась в командный сектор угрюмыми муравьями, заколдованными принцессами и всадниками на белых крылатых конях. И даже потом, возвращаясь из фонда к запаркованному скайциклу, он продолжал сортировать накопленное. Назревала потребность проконсультироваться с кем-нибудь из отряда, кто больше знал о штатских. Вообще, учитывая, что кукла, притворявшаяся девочкой, могла быть интегрирована в какое-нибудь здешнее молодежное сборище, нелишне будет пройтись с ее фотографией и по всем этим «тусовкам»; заодно проверить, не присутствуют ли там и другие куколки вроде Дымки. А заведений, где мог собираться молодняк, Рекорд здесь отследил немало — «Три улыбки», «Логово», «Планета монстров», «Остров грез» и другие, упоминавшиеся в регионах; правда, поутру эти вызывающе разукрашенные кафе, систем-клубы и дискотеки пустовали. Можно доложить Этикету, что семейка Банш гнездится где-то рядом — 80% вероятности, что это так…
Но сперва, поговорив с сотрудницей фонда и узнав у нее все, что можно узнать о человеке, поставившем себе целью скрыть свою личность, Рекорд, как бы уступая нараставшему любопытству девушки, выдержал небольшую паузу и спокойно, несколько понизив голос, что придало его равнодушному облику легкий оттенок печали и сожаления, озвучил версию, накануне заготовленную оперотделом:
— Грустная история. Вчера вечером эта девочка попала в автокатастрофу. Ее не удалось спасти.
Девушка за стеклом ойкнула; брови ее вздернулись в страдальческой гримасе, по лицу прошли несколько еле заметных вертикальных складочек, складываясь в фигуру боли и сочувствия. Рекорд пристально вглядывался, фиксируя малейшие изменения, — сейчас, в новой для него роли детектива, его очень интересовала мимика живых людей.
— Как же так… Я же ее видела, разговаривала с ней… — девушка продолжала говорить в том же духе, как и прочие люди, веруя в то, что время едино для всех в своем течении, и если она сама жива и здорова, то и весь прочий мир должен стоять твердо и нерушимо. Но вот рука смерти вслепую вырвала кого-то, стоявшего рядом, безжалостно напомнив о том, что вся красочная, бурная жизнь — только иллюзия, что жизнь тонка и непрочна, как паутинка на ветру, как переливчатая радуга в невесомых брызгах воды. Один миг — и ты растаешь, ветер унесет тебя, навсегда…
Рекорд промолчал в ответ. Девушка заволновалась, засуетилась, склонилась к экрану, вывела то сообщение, скомандовала: «Печать». Из прорези медленно поползла цветная фотография Дымки с ее последним посланием… Девушка, подавив спазм, тихо проговорила:
— Она была одним из самых активных добровольцев в районе. Спокойная, тихая, добрая девочка. Никогда ни одного дурного слова… Она убеждала лаской. Нам всем здесь очень тяжело работать, очень… Как жаль… да что я говорю, это просто ужасно. Ее здесь любили, — девушка опустила лицо, чтобы Рекорд не видел ее внезапно заблестевших глаз. — Я сделаю отметку в сообщении, что она… ведь некоторые будут ждать ее, — голос дрогнул, — ее поцелуя через год… А она уже мертва.
Девушка вдруг вскинула голову.
— Скажите, это не было насилие? это действительно несчастный случай?
Рекорд, по-прежнему храня молчание, медленно протянул руку за бумагой. Девушка, смутившись и вновь склонив голову, снова став усталой и бесцветной, вяло произнесла:
— Вот, пожалуйста. Может быть, это вам поможет… — и подала ему лист. На нем весело улыбалась, сощурившись и игриво подмигивая, задорная девчушка. Рекорд спокойно и осторожно взял распечатку той же самой рукой, какой вчера нажимал на спуск импульсного ружья. Рукой убийцы. Он не знал ни жалости, ни угрызений совести — он просто выполнял задание. Да, девушка та самая, он узнал ее. Вчера он совершил ошибку, он потерял след, сегодня — он снова взял след. Охота продолжается.
Девочка с пепельными волосами улыбалась теперь только на фотографии. Больше ее не было.
Киборги не питают надежд — их заменяет расчет вероятности. Но люди вложили в киборгов принцип веры без сомнений, воплощенный в Трех Законах, и у развитых моделей вера и расчет под действием ЦФ давали поразительные результаты.
Вероятность Бога, например, равнялась 50% — либо Он есть, либо Его нет. Отсутствие рядом зримого Бога легко объяснялось несовершенством измерительных приборов — микробов тоже не видно, но это не основание заявлять, что их не существует.
Функционально изолировав отделы мозга, ответственные за движение и слежение, Гильза предалась воспоминаниям. Умерших надо вспоминать, все люди это делают; память об ушедших навсегда — часть тебя самой, а подлинная смерть — это забвение…
…В тот вечер Маска с Косой было уткнулись в «jake light» — ну, им же надо седьмой раз зависнуть по фильму «Явись, Белый Бык!» — а она воспротивилась.
— Сделайте тише, девчонки! Я «Быка» наизусть помню.
— Гиль, ты бубнишь и нам мешаешь! — недовольно огрызнулась Маска, радаром застопорив кино.
— В самом деле!.. — Косичка выплюнула кончик своей именной косы, от волнения зажеванный в зубах. — Неужели нельзя не орать, когда мы смотрим!!
— Ну, ну, пожалуйста, две госпожи, — с постной миной пропела Гильза. — Торчите на здоровье со своим Бледным Конем. Он к вам еще ночью прискачет.
— Не Конь, а Бык!
— Конь; он Быком прикинулся, — втайне торжествовала Гильза, разладив их затею с фильмом. Сама-то она знала (Гальберт, ее бывший хозяин, кроме проповедей читал и лекции по мифологии), что бык — это солнце, а конь — море. — Страшенный Бледный Конь Апокалипсиса…
— Вот это не надо, — подняла руку Косичка. — Белые кони с крыльями — у Всадников! Они со злом сражаются — значит, не страшные.
— Кто их боится — тот слуга Ротриа! — выкрикнула Маска, чтобы подразнить Гильзу.
— Это другой Конь, не тот, — вдруг тихо, задумчиво молвила Дымка. — Бледный — не белый, он… как бесцветный, цвет еле виден. Это про него поет Пророк Энрик:
— Точно-точно, — подхватила Гильза. — «Я видел день» — это ремейк по откровению другого, древнего пророка. Там такие ужасы, такие спецэффекты…
— Э, ну-ка расскажи, — заинтригованно придвинулась Косичка, да и Маска, хоть хмурясь, но забыла про экран.
— А я хочу лошадь, — вздохнула Дымка о несбыточном. — Настоящую, живую, как в зоопарке.
Маска протяжно свистнула и покрутила пальцем у виска:
— Сдурела? Это сколько места надо! А жратва? Карбонгидрата не накупишься… Соседи в суд подадут, скажут: «С нами не согласовали, завели скотину».
— Можно завести собаку, — упрямилась Дымка. — Или кошку. А? Давайте попробуем!..
— Йонгера мы заводили уже, — с ядом в голосе напомнила Косичка. — И где теперь тот йонгер?
— Он был… глуповатый, — нашла Дымка слово помягче. — Он не понимал, что мы ему добра хотим.
— Очень даже понимал, когда ты его тискала. И меня всю искусал, паршивец.
— Не тискала! — голос Дымки завибрировал. — Я его ласкала!..
— Я тебе тараканов принесу, — пообещала Маска то ли искренне, то ли с издевкой, — целый пузырек. Накрошишь им карбона, будешь приручать. Один пацан хвалился, что его тараканы на стук выбегают. Разумные.
