– У нас всех одна нужда.

Скрипнул стул, а потом раздались шаги.

– Ты был там, Элдор. Ты прекрасно представляешь, куда мы ведем этих людей. Алвир полагает, что Логово – это такой подвал, чуть побольше его винного погреба, но ты ведь знаешь, какова реальная надежда на то, что...

– Ты думаешь, я занимаюсь самообманом? После того, как я лежал в тине, ел мох и сырую рыбу и каждую секунду боялся за свою жизнь, – после всего этого, ты думаешь, я не понимаю, насколько все безнадежно? – В голосе прозвучало какое-то нездоровое удовлетворение, даже удовольствие от осознания своего отчаяния. – Ты забыл, Ингольд, а я помню. Я помню... все.

Для того чтобы как следует поразмыслить, у меня было четыре долгих месяца в Логове. Кроме того, подобно моей... милой жене, я видел то, что оживило во мне старые воспоминания. Правитель Ренвета вместе со своей армией спускался по лестнице... двадцать тысяч человек. Люди Прежних Времен были не умнее и не глупее, чем нынешние, и они могли предвидеть все то, что предвидим и мы... что их империя не протянет и пяти лет. У них были огнеметы... Да! И кое-что другое. У них были свои волшебники, которые поддерживали свет у них над головами. Я знаю, что случилось с ними в Логове. Там, в темноте, я это вспомнил. Когда я вернулся в Убежище, я едва сдерживал смех, глядя, как Алвир гордо топорщит перышки, словно петух на навозной куче. Армия Правителя была в три раза больше этой. А знаешь, сколько из них выжило?

Долгое время стояла напряженная пугающая тишина. Лежа в темноте, Руди знал, что сейчас Ингольд смотрел в лицо человеку, которого считал другом, и видел перед собой только исполненного ненависти незнакомца.

Волшебник наконец заговорил. Свистящим шепотом он произнес только одно слово:

– Почему?

– Там, внизу, Ингольд, я вспомнил и нечто другое. Мрак не отобрал у меня память, хотя я и молился об этом. Я никогда не забывал о том, что я был королем Дарвета.

Хриплый голос то поднимался, то звучал совсем тихо, шаги ускорялись, тень на перегородке нервно кружилась и двигалась, вторя беспокойным жестам рук.

– Я помню, как проводил бессонные ночи, пытаясь решить, насколько повелитель имеет право распоряжаться душами своих подданных, – продолжал Элдор сорванным голосом. – Я вспоминал бесконечные советы, переговоры, совещания и торги с Церковью, с Империей, с купцами... Преследования налетчиков в долинах и Алкетчских пиратов на Круглом море. И ради чего? Чтобы в конце концов лежать, сжавшись в темноте и жуя корешки! А Церковь и Белые Всадники тем временем вместе с купцами разлетелись в разные стороны, как осколки бессмысленного сна! Какая от всего этого польза? Если бы я провел свою жизнь так же, как мой отец, в распутстве и пьянстве, пользуясь всеми благами земной жизни, – я бы кончил точно так же. Я был королем, но ради чего?

– Так чего же ты хочешь? – В голосе Ингольда внезапно послышалась злость. – Ты намерен сгинуть во вспышке доблести, чтобы восторженные болваны потом слагали песни о величии последнего владыки Дарвета? Ты хочешь умереть и захватить с собой несколько тысяч своих подданных, чтобы твоя смерть была не жалким самоубийством, но героическим подвигом? Ты лучше погибнешь вместе со своей армией, чем унизишься до того, чтобы заботиться о нескольких тысячах крестьян в каменном бараке, которые закрываются там каждую ночь, дрожа от ужаса перед Мраком?

– Да. Именно этого я и хочу. – Слова прозвучали тихо и угрожающе, словно говорящий навис над своим слушателем, как пораженная молнией сосна.

– Тогда ты просто трус.

Послышался звук удара, затем легкий скрип мебели – Ингольд удержался на ногах. После этого до Руди доносилось только быстрое прерывистое дыхание человека, охваченного яростью.

– Тебе легче? – спокойно осведомился Ингольд.

– Мы проиграли, Ингольд, – прошептал король. – Я это знаю... В каком-то смысле, я всегда это знал. Ничего не осталось, только страх и темнота. И каждый, кто следует за мной, тоже знает это. Смерть в сражении – не очень-то приятная вещь, но у нее есть одно достоинство – быстрота. Быть рабом Дарков – на самом ли деле или просто в мыслях – намного хуже. Зачем бы моим солдатам принимать участие в этой нелепой затее, если не затем, что все они, в каком-то смысле, ищут смерти?

– Они идут за тобой, потому что всегда шли за тобой, Элдор... потому что они любят тебя.

– Тем хуже для них, – произнес король с тихой ненавистью в голосе. – Пусть лучше дезертируют. Если потребуется, я умру один.

В последовавшей за этими словами продолжительной тишине Руди ощутил противостояние двух человек.

Оно ощущалось почти физически, как будто в воздухе сгустилось напряжение. Из-под ширмы, кроме тяжелого дыхания и усиливавшихся порывов ветра, не было слышно ничего. Руди дрожал, даже лежа под одеялами.

Он воспринимал эту ужасную борьбу как некую вибрацию, проникавшую сквозь кожу. Ингольд словно пытался заставить короля увидеть, что тот намерен сделать со своим народом. Но самое ужасное, что Элдор это видел и все равно оставался совершенно безучастным.

Когда Элдор заговорил снова, его голос звучал несколько спокойней, но в нем чувствовался такой яд, который был посильнее кислоты Дарков.

– Ты был моим наставником, и я стремился к тебе, обожал тебя и доверял тебе. Даже когда мой отец изгнал тебя из города, как преступника. Если бы ты позвал меня тогда, я последовал бы за тобой, оставив все. Это ты, Ингольд, сделал меня таким, каков я есть. Ты научил меня любить справедливость и закон, ощущать ответственность перед королевством. Ты дал мне все, чего не дал отец. Моя любовь к тебе и ненависть к нему оттачивали каждый мой поступок. Было время, когда я был готов умереть за тебя, ты ведь это знаешь, правда, Ингольд? Настолько я тебе доверял...

Опять повисла тягостная продолжительная пауза, во время которой были слышны только завывания ветра. Затем хриплый голос заговорил снова, надтреснуто и с горечью:

– Ты знал про них. Ты знал про них с самого начала. Он – твой ученик.

Руди догадывался, что во время последовавшей за этим еще более длинной паузы, волшебник не нашел в себе силы посмотреть в глаза своему обвинителю. Когда Ингольд вновь распечатал уста, его слова можно было разобрать лишь с большим трудом:

– Нет, не с самого начала. Все началось раньше, чем я узнал об этом.

– Но ты ничего не сделал.

– А что я мог? Тебя считали погибшим, Элдор, а она была одинока и очень напугана. Ей требовалась любовь... хотя бы даже иллюзия любви. Он был добр к ней. Да, я боялся за них. Но я никогда никому не указывал, что следует делать, а что – нет.

– Тогда не указывай мне и сейчас! – яростно выкрикнул Элдор. – Хотя ты без труда нашел в себе силы убедить Алвира, чтобы тот оставил в покое Альду и ее любовника!

В воцарившемся безмолвии явственно слышались отголоски многих несказанных – но, возможно, понятых – слов.

– Что ж... если пожелает, завтра он может забрать ее себе. Мне наплевать. Если, конечно, выживет. Увидимся на рассвете.

Послышались стремительные шаги, приглушенный шелест одежд, и Руди вспомнил, как быстро Ингольд способен двигаться. Затем пугающую ледяную тишину нарушил холодный скрежещущий голос Элдора:

– Отпусти меня.

– Ради Бога, Элдор... – взмолился Ингольд, но его оборвал взрыв лающего смеха.

– Бог! – выдохнул Король. – Бог?! А знаешь ли ты, мой самый дорогой, самый старый и преданный друг, сколько раз я взывал к Нему, скрючившись во мху в темноте? Как я просил и молил послать мне избавителя?

– Однако ты и впрямь был спасен, – спокойно возразил волшебник.

– Но кем и для чего? Тем самым человеком, который завладел моей женой всего через две недели, как меня сочли мертвым? Хороша плата за спасение!

– Может, и так. Но едва ли это можно назвать стоящей причиной, чтобы вести на верную гибель преданных тебе людей. Ведь ты лучше, чем кто бы то ни было, сознаешь природу опасности...

– Вот как?! – Надтреснутый голос короля сорвался на крик, и Руди прошиб холодный пот. – Так ведь и жизнь несправедлива, Ингольд Инглорион.