Когда мы пересекли вади, машины буксовали в рыхлом песке. Однажды нашим глазам открылось видение — словно кадры из сюрреалистического фильма. Это были две колесницы, перегруженные скарбом и людьми. Они показались, мелькнув в перерыве между порывами пыльной бури. Телеги проваливались в песок по самые ступицы колес — так же, как и мы. Какой-то мужчина, настоящий гигант, с тюрбаном на голове, одетый в белое, жестикулировал властно, по-царски, покуда другие фигуры, сгрудившиеся в круг повозок, дружно толкали телеги. Одетые в синее, туареги из Мали трудились, не разгибая спин, по воле этого бородатого Моисея, их одеяния развевались в порывах насыщенного песком воющего ветра. Мы молча наблюдали за этой картиной из наших уютных автомобилей.
Лагерь разбили в ста милях севернее малийской границы. Обсыпанные пылью с ног до головы и пропитанные собственным потом, мы сильно устали и страдали от жажды.
На следующий день въехали в Тимеявин, где наняли проводника, чтобы тот провел нас через ничем не обозначенную границу после наступления сумерек. Затем он нас покинул, не вымолвив ни слова.
Севернее тропы, которая ведет от Буреса до Тиассале, мы достигли более привлекательной земли, где уже не было ни ветра, ни песка и не мучала жара. Иногда наш «тракт» исчезал на каменистых участках, но ненадолго. Мы карабкались по высоким холмам, усеянным булыжниками, северному отрогу плато Ифорас, где под неусыпным оком жилистых туарегов бродили стада коз и верблюдов. По ночам мотыльки бились о москитные сетки, а небо было усеяно сверкающими звездами. Мы ощущали, как хорошо жить на свете и быть на свободе.
У нас лопались рессоры на трейлерах, не выдерживали болты буксирного устройства, случались проколы шин, но ничто более не препятствовало нашему продвижению и далее по прекрасной долине Тилемси, где большую часть года есть вода. Наши стоянки становились все интересней, потому что появились скорпионы, пауки, а ночные хоры лягушек, сверчков и птиц ласкали слух. Вокруг летали насекомые очаровательнейших форм и оттенков, показались кролики, лисы, ящерицы и газели. Сахара осталась позади. Местами было так же зелено, как весной в Англии, иногда посреди стад пасущихся верблюдов мелькали синие палатки кочевников.
К югу от Анефиса в зарослях низких кустарников у одного из наших трейлеров полетело шасси. Симон собрал сварочный агрегат, однако не добился удовлетворительного результата. Вечером на наш лагерь набрел местный житель с женой и ребенком. Ему была нужна медицинская помощь. Доктор Олли удовлетворил его пожелания, и в благодарность за это наш гость проделал великолепную работу с трейлером, потому что оказался квалифицированным сварщиком.
В Табанкорте мы встретились с четырьмя французами, которые «пасли» группу молоденьких загорелых француженок, на которых было минимальное количество одежды. Они умудрились заблудиться. Потом на подходах к Гао нас стали останавливать полицейские. Они пристально разглядывали наш «лендровер» и задавали один и тот же вопрос — не видели ли мы «пропавшие грузовики».
Скелеты верблюдов, все еще покрытые ковриками, валялись по обе стороны дороги особенно часто там, где были участки песка, своеобразные мини-пустыни. В одном из таких аридных местечек нас словно специально поджидал иссохший кочевник. Он даже не пошевелился, но мы все-таки остановились. Он предложил верблюжьего молока из медного сосуда и, когда мы напились, протянул нам свой пустой бурдюк из козлиной кожи, требуя воды. Другой встреченный нами кочевник, который рыскал по пескам в поисках верблюда, явно пересох. Он пил жадно, его веки, посыпанные песком, плотно сомкнулись. Я лишь догадывался о том, какое чувство облегчения он, должно быть, испытывал — ощущение, которое городские люди, живущие в относительном достатке, едва ли могут хотя бы вообразить.
В Гао мы достигли широкой быстрой реки Нигер и поехали вдоль его западного рукава, проделав четыреста миль до Томбукту. Для страстного орнитолога Олли это был настоящий рай, и мы часто останавливались ради него, чтобы он мог идентифицировать ту или иную птицу по каталогу. На всем нашем пути как в Европе, так и от Алжира до Томбукту Олли не оставлял без внимания все живое, что было покрыто перьями.
Но мне больше всего запомнился цыпленок в Томбукту. Этот город был воплощением понятия «у черта на куличках», но там был «ресторан». В тот (как, впрочем, и каждый) вечер в ресторане были «сардины, пиво и мертвая курица». Пиво было холодным при условии, что его выпивали залпом, а сардины, если успеть отведать их прежде, чем налетали мухи, были превосходными. Наш шеф, человек с удивительно грязными руками, которыми он швырял перед нами тарелки, вошел в темную комнату и спросил с горделивым видом — как, мол, насчет жаркого. «Жарким» оказался костлявый цыпленок, который совсем недавно беспечно клевал оставшиеся после нас крошки; он поднял настоящий скандал, когда повар схватил его за шею и тут же ощипал долгола. И только после этого жалобно верещавшая птичка была освобождена от позора посредством отрубания головы. Наш аппетит рассеялся быстрее, чем ее перья.
На северной окраине города вдоль рядов загаженных загонов громоздились зловонные барханы, где ребятишки с раздутыми животиками резвились под палящими лучами полуденного солнца. На юге город словно выставлял напоказ жилые дома из бетона, к которым примыкал высохший лес. Томбукту в самом деле лежит на границе пустыни. Чуть дальше к югу расстилаются до самого горизонта поймы и обширные мелководные плесы. Мы собирались провести четыре дня на озерах Гундама, чтобы понаблюдать за птицами, а затем уже форсировать Нигер южнее Ниафунке и направиться далее через Верхнюю Вольту к Берегу Слоновой Кости.
Становиться лагерем в лесу под Томбукту не рекомендуется. Ночью мы очнулись от липкого сна, совсем мокрые под сводящие с ума крики тысяч голубей и удодов, которые расселись над нашими палатками на ветвях деревьев «панго-панго». Так ли действительно называются эти деревья, я не знаю, но вот Симон, единственный из нас, кто побывал в Западной Африке ранее, называл их именно так, поэтому мы лишь следовали его примеру. Песок вокруг нас был настолько сыпуч, что остановившейся машине было довольно трудно тронуться с места. Стоило прикоснуться к стеблям высохшей жесткой травы, как сотни мелких шипов впивались в руку, цеплялись за нашу одежду. По дороге в Гундам было не лучше, и мы то и дело буксовали в трясине и возились со 100-метровым буксирным тросом. Нас обгоняли сотни осликов с непомерно большими ушами, они семенили вдоль дороги, а рядом с ними трусили, высоко подобрав полы одежды, низкорослые босоногие погонщики в шляпах, похожих на китайские. Всякий раз, когда нам удавалось стронуться с места и мы с ревом обгоняли их, стараясь не снижать скорость, чтобы не застрять снова, они разражались радостными криками.
Гундам оказался довольно живописной деревней, расположенной на каких-то буграх, вокруг которых змеей вьется приток Нигера, окаймленный скалами и пальмовыми деревьями. Однако мы проехали еще четыре мили вперед, чтобы разбить лагерь в более спокойном месте. Олли отправился вверх по течению в нашей складной лодчонке на большое заросшее тростником озеро, которое кишело птицами. И наконец-то в каких-то развалинах он нашел множество летучих мышей.
Еще в Лондоне ему, Чарли и Симону сделали прививки от бешенства на случай укусов летучих мышей; тем не менее они охотились в кожаных перчатках. Завесив птичьими сетями все входы и выходы, они всполошили спящих мышей и отловили шестерых; размером мыши были не больше воробья. Восторг Олли угас, однако, когда подошло время опускать этих тварей в «маринад». Чтобы ободрить его, Чарли приготовил особо острый кэрри. Затем Олли увидел сенегальского зяблика и забыл обо всем на свете, В ту ночь сильный ветер, хлеставший по поверхности реки, смял и москитную сетку Симона. Симон был весь искусан и наутро являл самое печальное зрелище.
Мне было жаль расставаться с нашим речным лагерем, этим веселым местечком, переполненным зябликами, ястребами и «фехтующими» зимородками. Кустарник вокруг был усеян черепами и костями коров — по-видимому, когда-то здесь было место захоронения, однако мы не чувствовали запаха и не обращали на скелеты внимания. Покуда большинство из нас предавались занятию зоологией, Джинни стирала на берегу реки, а я разрабатывал детальный план разгрузки в Антарктиде. К тому времени, как мы достигнем Кейптауна, предстояло сверить около двухсот страниц списков всевозможного снабжения.
