Сегодня 9 ноября; мы узнали, что такое труднопроходимый ландшафт. Чтобы добраться до нашего нынешнего лагеря на широте 80°04?, пришлось проделать мучительнейшее путешествие по гребням заструг. Они достигают всего чуть более полуметра высоты, но торчат вертикально, отчего не удается заехать на них с ходу. Приходится продвигаться зигзагом, растрачивая драгоценное горючее на объезды и частые остановки. Ол заменил сломанную пружину и согнувшуюся ось.
И все же мы оказались на широте 80° на месяц раньше. Джинни во время вечерней радиосвязи сообщила нам план полетов и расхода горючего. Жиль собирался переправить достаточное количество авиационного бензина в наш настоящий лагерь, а затем создать еще один склад на широте 85°. Когда этот лагерь будет насыщен до необходимого уровня, мы двинемся туда, а Жиль, Джерри и Анто Биркбек останутся здесь с самолетом. Когда мы доберемся до широты 85°, Жиль перевезет все горючее туда и самолет будет базироваться там до тех пор, пока мы не достигнем Южного полюса. Принцип «одна нога на земле» просто необходим, потому что Жиль не сумеет отыскать склад с горючим, если мы не оставим там хотя бы одного из нас с радиомаяком.
В дополнение ко всем этим проблемам из Лондона донеслось предупреждение: «…подчеркнуть всю опасность преждевременного прибытия на полюс без достаточных запасов, чтобы продвигаться оттуда далее; мы получили строгое уведомление, что вы будете эвакуированы американцами за счет экспедиции».
Так что пока мы дрыхнем в палатке, поджидая Жиля с бочками. Он прилетит, как только позволит погода. Каждый день задержки причиняет мне чуть ли не физическую боль. Дальше к югу ландшафт выказывает все признаки ухудшения. Однако главная забота — поля с трещинами. С каждым днем прочные снежные мосты, по которым мы могли бы безопасно преодолеть зону трещин, слабеют и разрушаются.
Никому не известно, что лежит впереди, потому что здесь еще не ступала нога человека. Только воздушные шары без экипажа пересекали эти просторы, и анализ приборных данных подтверждает, что гигантские прибрежные ледники подпитываются именно из этого района. На широте 81°—82°, по обе стороны от Гринвичского меридиана, предполагается высокогорная долина. Считается, что льды спускаются с плато к мощнейшему леднику Рекавери. Развитая система трещин, достигающая широты 83°, предполагает наличие далеко проникающего в глубь Антарктического материка ледяного потока.
Еще в Англии мы долго расспрашивали доктора Доука из Британской антарктической службы об опасностях, которые сулят трещины, и вот что тот ответил: «Предыдущие попытки проникнуть в этот район и пересечь его были отражены трещинами, поэтому кажется вероятным, что все пространство между 79° и 83° изобилует ими».
Неизвестность делает ожидание еще более гнетущим. Вот уже несколько суток, как стоит отвратительная погода, и Жиль не летает. Радиосвязь тоже не ладится, временами она просто невозможна.
В это время Симон посетил одинокую радиохижину в Ривингене. Он писал:
Ни следа того призрака, присутствие которого Джинни и Бози чувствовали зимой, несмотря на воркотню Р., Ч. и О. Наверняка это был моложавый мужчина. Из скандинавов? Я вовсе не злословлю, просто так. Иногда Бози боялся чего-то, но, может быть, в этом виновата подвижка льда. Но я верю Джинни. Долгие ночи в полнейшем одиночестве, должно быть, обострили ее восприятие. Эксперименты давно закончились, но я отправился туда сегодня, чтобы найти подходящие куски дерева для ремонта нарт. Хижина пуста, но в ней ощущается особая атмосфера таинственности. Я опечатал ее, потому что не испытываю желания появляться здесь снова. Строки на стене, начертанные Джинни фломастерами трех цветов (предположительно, она писала это по частям) и довольно умело, несколько настораживают:
Деревом, подобранным в хижине, Симон укрепил лагерные сани, и Жиль доставил их нам, чтобы заменить стальные нарты Олли, которые вот-вот развалятся.
Поддерживать хорошие отношения стало довольно трудно. Мы были очень стеснены, мокры, грязны, часто страдали от холода и прежде всего страшно устали. Дни тянулись медленно. Завывание ветра отдавалось в голове, он никогда не прекращался. Шутка в чей-нибудь адрес, совсем невинная, могла быть воспринята как попытка играть на чужих нервах, и тогда мгновенно кровь вскипала в жилах. В таких случаях «шутник» должен был вовремя почувствовать опасность и немедленно ретироваться ради сохранения здоровой атмосферы. Здесь не было ни места, ни времени для того, чтобы отстаивать, по крайней мере открыто, какую-нибудь точку зрения, если мы, все трое, намеревались терпеть друг друга вообще.
На восемнадцатый день Жиль завершил десятый рейс в наш лагерь. Чтобы заполнить наш «склад» до минимума, необходимого для осуществления следующей фазы путешествия, ему пришлось при сомнительной погоде налетать более 22 тысяч километров за девяносто два часа, израсходовав 6000 драгоценных галлонов (22 тонны) авиационного топлива. Только двадцать пять бочек оставались теперь в Ривингене. Жиль сильно рисковал, особенно в Ривингене. По его словам: «Мне приходилось взлетать в сторону гор с дрянной полосы, усеянной прочными, пересекающимися застругами, с непомерно тяжелым грузом. Я не мог брать меньше, чтобы не увеличивать количества рейсов; мне самому не хватало горючего».
Эта длительная задержка имела только одно преимущество: Олли завершил три глубоких бурения и откалибровал свой барометр-анероид.
Доктор Гордон Робин, директор Полярного исследовательского института имени Скотта, для которого выполнялась эта работа, так объяснил необходимость получения образцов льда:
Нам интересно знать, как работает антарктический ледяной щит. Нужно установить, что происходит быстрее — утечка льда или же накопление снега. Многое невозможно установить с воздуха, и вот тут-то нам поможет «Трансглобальная». Каково накопление снега? Какова температура и прочие климатические факторы? В глубине ледяного щита таится разгадка климата прошлых эпох. Людям удалось пробурить ледяной щит на 2000 метров — так раскрывается история климата за последние сто тысяч лет посредством изучения двух типов атомов кислорода. Чтобы понять это, необходимо узнать, какой снег лежал на поверхности первоначально. Вот почему мы попросили «Трансглобальную» собирать образцы льда до глубины двух метров на каждом градусе широты и доставлять их нам.
В тот день, когда мы покинули наш склад на широте 80°, американцы разрешили Жилю заправляться из их запасов на полюсе. Это явилось результатом прямого контакта Министерства иностранных дел с Государственным департаментом, последовавшим после семи лет обращений, предложений и разочарований. Задержка стоила нам семнадцатисуточного бездействия в палатке.
Теперь, когда полярное лето стало нашим союзником, жизнь оказалась более или менее терпимой. Я имею в виду температуру воздуха, которая поднялась до —30 °C. Однако настроение нам портили заструги. День за днем они увеличивались в размерах и количестве. К концу ноября, теоретически проникнув в зону трещин, откуда лед перемещался в ледник Рекавери, мы заметили на горизонте нечто напоминающее длинные, округлые хребты над более возвышенной местностью к востоку.
Однако меня занимали не трещины. Заструги напоминали теперь вспаханное поле, борозды которого лежали поперек нашего пути. На протяжении более 300 километров такие заструги достигали в среднем высоты от полуметра до метра. Однако десятисантиметровое, приподнятое вверх, напоминающее лыжу крыло впереди наших «скиду» всходило на отвесное препятствие не выше тридцати сантиметров, поэтому нам приходилось прорубать проходы с помощью ледорубов. Но и после этого нужно было маневрировать, перебираясь через гребень, а потом перетягивать нарты. При буксировке нарт на стандартных трехметровых тросах происходили задержки — нарты заклинивало, поэтому мы перешли на короткие полутораметровые буксиры, но это означало, что в случае падения в трещину нарты немедленно нырнут в бездну вслед за «скиду». Иногда нам не удавалось протащить нарты через проделанный проход, и тогда мы изощрялись — сначала толкали сами нарты, а потом переносили груз.
