Он показал нам радиограмму, полученную из Оттавы от Билла Берри, который был начальником лагеря в Алерте, когда мы зимовали здесь в прошлый раз:

Уходил старый год. Я, утопая в снегу, пошел на самую оконечность полуострова. Ветер дул с юга порывами до сорока миль в час, однако температура воздуха держалась в пределах —16°. Я прислушивался. Из-за прибрежных угловатых глыб льда, зловещие силуэты которых вырисовывались в полумраке залитого лунным светом полудня, доносились шуршащие звуки— словно кто-то сыпал гравий на бетон с большой высоты. Вскоре мои глаза привыкли к темноте, и я разглядел широкие разводья с черной водой совсем недалеко от береговых валунов. Затем послышались звуки, характерные для безмолвной возни людей, приглушенные удары и грохот разбивающихся на куски ледяных полей — это ветер противостоял приливу. Я подумал было о том, чтобы перелезть через ближайшие ледяные глыбы и получше рассмотреть эту картину, однако мне тут же пришла в голову древняя поговорка: «Sufficient unto the day is the evil thereof…» [40], и я отступил под защиту хижин.

В середине января, за три коротенькие недели до нашего выступления, я снова встретился с метеорологом. У него были плохие новости. Лед в заливе достигал всего восьмидесяти семи сантиметров в толщину, то есть он был тоньше, чем когда бы то ни было в январе. Средняя же толщина льда здесь составляет 105 сантиметров.

Пришел настоящий мороз, при котором трескается кожа на носу и на ушах, словно горящий пергамент, стынет кровь в пальцах на руках и ногах. Такой мороз, словно быстро схватывающий клей, сковывает море медленно, но надежно, превращая его в своеобразную платформу, тянущуюся до самого полюса. Лучше поздно, чем никогда. Теперь нам предстояло решить огромное количество задач, которые я отложил до наступления настоящих морозов. Следовало поставить палатку на морском льду и проверить обогреватель. В ночь испытания я улегся туда вместе с Джинни. Лед вокруг нас словно плевался. Он трескался и гудел, когда сталкивались ледяные поля.

В течение той недели в лагере была отмечена температура — 51 °C при десятиузловом ветре, и между хижинами протянули страховочные веревки. Во время еды на своей кухне мы сидели в теплых куртках, сапогах и шерстяных шапках, потому что хижина наша на самом деле была металлическим вагончиком, и картонные листы, которыми я обшил стены, не обеспечивали надежной теплоизоляции. Однако у нас было отличное настроение, потому что лед в море набирал толщину. И может быть, было еще не поздно.

У Джинни распух рот, потому что в десны попала инфекция. Вскоре распухла и щека, но мы дали Джинни пенициллин, и опухоль спала. Джинни получила радиограмму от Питера Дженкинса из Шеффилдского университета, которая привела ее в восторг: начальные результаты ее многочасовых трудов в Ривингене были проанализированы, и стало ясно, что качество ее записи даже выше, чем у профессиональных радистов Британской антарктической службы.

Спина Чарли постепенно пришла в норму, и мы стали ежедневно совершать совместные вылазки. Вместе со мной он занимался детальным осмотром и ремонтом мотонарт. Машины были точно такие же, если не считать карбюраторы, совсем как те, которыми мы пользовались в 1977 году. Я взял с собой Чарли на вершину холма, чтобы измерить теодолитом высоту некоторых звезд. Каждый вечер я практиковался ключом морзянки с помощью магнитной записи, приготовленной для меня Джинни.

В Лондоне наши спонсоры из газеты «Обсервер» провели прием для представителей других газет и журналов; главный редактор Дональд Тредфорд открыто заявил им, что не претендует на монополию сообщений о нашем путешествии. Принц Чарльз, который председательствовал на этом приеме, переговорил по радио с Джинни, упомянув при этом, что до него дошли слухи о предполагаемом соревновании с норвежцами.

«Никакой гонки!» — сказал он мне.

«Нет, сэр! — ответил я, — мы не станем устраивать гонки».

Однако неожиданно я вспомнил, что принц вообще обожает гонки, будь то краткие рывки на матчах в поло или полные опасности стипль-чезы, и я знал, что он не станет возражать, если мы и позволим себе небольшое, не во вред здоровью, соревнование, лишенное экстравагантности. Про себя я решил — мне наплевать на то, что собираются предпринять русские, испанцы или французы, но мы не позволим норвежцам опередить нас в пересечении Ледовитого океана, даже если они окажутся первыми на полюсе. В некотором роде нам было бы приятно отомстить за Скотта — за то широко рекламируемое поражение от норвежца Амундсена три четверти столетия назад.

Конец января оставался таким же холодным. Теперь у Джинни уходило больше времени на стряпню. Несмотря на то, что продукты хранились в центре кухни и были надежно упакованы в теплоизолирующую обертку, Джинни приходилось пользоваться молотком для того, чтобы вышибать замерзший суп из кастрюль, а тарелки с фруктами ставить в кипящую воду, чтобы те оттаяли к ленчу. Сырые яйца, очищенные от скорлупы, напоминали мячики для гольфа, хотя и не могли прыгать благодаря своей форме.

Для того чтобы хоть чем-то противостоять моей маниакальной привычке спать с открытым окном, Джинни стала брать с собой в постель бутыль с горячей водой. Однажды ночью за окном нашей хижины залаял песец и разбудил нас — и Джинни обнаружила, что вода в бутылке у ее ног превратилась в лед. Однако никто из нас не обращал особого внимания на подобные демонстрации мороза. Он был нам на руку.

Мы с удовольствием вспоминали о том, как боялись морозов, когда впервые приехали в Алерт в 1977 году. Как, будучи совсем еще неопытными новичками, мы то и дело хватались голыми руками за металлические предметы, то есть совершали ошибку, которая, в общем-то, не слишком часто повторяется, потому что ничем не прикрытая человеческая плоть на морозе прилипает к металлу, и если отдернуть руку, то отрывается кожа, а рука при этом горит так, будто ее подержали в огне. Мы много смеялись также над приключением Джинни в туалете: пластиковое сиденье выскользнуло из-под нее, обнажив край металлического ведра, и Джинни получила солидный ожог, так сказать, на левой щеке своей задницы. Она бросилась обратно в нашу хижину, чтобы утешить пострадавшее место перед раскаленной железной печкой. К прискорбию, и тут Джинни перестаралась и приблизилась к печке слишком близко — в результате получила горячий поцелуй в другую, на этот раз правую, половину задницы. Чем ближе подходила дата нашего отправления, тем легче становилось нам потешаться друг над другом, не опасаясь оскорбить человека.

29 января я впервые отчетливо увидел северное сияние, и это было не просто подобие электрического мерцания в летнюю ночь, явление вполне обычное в горной Шотландии, а великолепная игра зеленых и белых полотнищ, меняющих один волшебный рисунок на другой, угасших в небе только через час. Зрелище поражало своим гипнотическим очарованием.

При отсутствии луны и температуре —41 °C последовала серия ясных ночей, которые предоставили мне великолепную возможность попрактиковаться в мореходной астрономии. Моими излюбленными целями были Регул, Арктур и Венера, очень яркие, легко узнаваемые светила, которые невозможно спутать с другими звездами. Я легко ловил их нешироким окуляром теодолита, с точностью отмечая время по моим часам «Ролекс» в тот момент, когда звезда в своем движении по небосводу пересекала горизонтальную линию в объективе теодолита. После этого я рассчитывал обратные азимуты всех трех светил, что позволяло вычислить мое местоположение на земле. Весьма простая операция в обычных условиях. Однако проделывать все это в темноте, на морозе не стало легче, несмотря на накопленный опыт в 1977 году и в Антарктиде. Возникали все те же проблемы: пузырьки воздуха в уровнях перемещались вправо и влево вяло, поэтому уходило довольно много времени на то, чтобы держать их по центру, что было необходимо для правильного положения прибора.