Если выложить тесто на стол, пальцем провести по нему бороздку, влить в нее воды и посадить вокруг деревья, можно увидеть картину, открывающуюся сейчас с козел повозки. Лоуренс сглотнул слюну, осознав вдруг, что давно уже не ел свежего хлеба. Прошло три дня с тех пор, как путники покинули город, и хорошая пища осталась в далеких воспоминаниях.

В минувшие дни он мог запросто пересекать холмы всего лишь с караваем подсоленного, чуть плесневелого хлеба. И потому сейчас иметь свежий хлеб, вино да еще и на закуску что-нибудь — это выглядело просто роскошью. Так он себя уговаривал; однако его кошель сейчас разбух чуть сильнее обычного, и трудно было удержаться от того, чтобы себя побаловать. Эта поездка была самой роскошной за все его семь лет занятий торговлей.

— Куриные ножки.

Эти слова произнесла спутница Лоуренса — возможно, она услышала, как он сглотнул. Ее лицо было укутано в шарф из лисьего меха, но тот мех, который она расчесывала, держа на коленях, принадлежал не лисьему, а волчьему хвосту.

У волков обычно мех короче и хуже качеством, но этот был выше всяких похвал. По ночам с ним было тепло, как с зачарованным. Расчесывая мех, она, стремясь к совершенству, изредка покусывала кончик хвоста.

Сперва Лоуренс дивился про себя, насколько дорого стоит такой мех, потом — сможет ли он его продать по такой цене. Но, увы, хвост не продавался — он по-прежнему рос из своей живой владелицы.

— Значит, вот чего ты хочешь, э? — ответил он и тут же заметил, как ее уши дернулись. Уши были того же цвета, что и хвост, и с парой этих остреньких бурых ушей на голове она выглядела очень величественно. Несмотря на то, что уши были не человеческие.

Дело в том, что Хоро, юная дева, сидящая рядом с Лоуренсом, не была человеком. Она обладала волчьими ушами и хвостом, а истинным обликом ее был облик гигантской волчицы, присматривавшей за пшеничными полями.

— Но живая курица еще лучше.

— Потому что она откладывает яйца?

Перед его мысленным взором встал образ яичницы. У Хоро был дар заставлять Лоуренса мечтать о еде. Сама себя она прозывала «Мудрой волчицей из Йойтсу» и любила еду больше, чем людей.

— Вкус, ощущение во рту — просто невозможно устоять… перья, правда, доставляют неудобство.

Если бы она шутила, Лоуренс бы улыбнулся в ответ. Но, увы, она не шутила. Под ее губами скрывались острые клыки.

— Я никогда не ел сырую курицу, но знаю, как ее готовить.

— Хмм?

— Сначала ощипываешь ее, потом потрошишь, извлекаешь косточки. Добавляешь пряности. Отвариваешь овощи, начиняешь ими курицу. Чуть смазываешь кожицу маслом, чтобы получилась хрустящая корочка, потом жаришь… эй, у тебя слюни текут.

— Нн-муу… н-муу…

Лоуренс только слышал об этом ястве, сам его никогда не готовил, но описания хватило, чтобы разогреть воображение Хоро. Мудрая волчица, позабыв про гордость, уставилась в пространство. Лоуренс был с ней уже достаточно долго, чтобы привыкнуть к такому. И ее постоянного нудения он тоже уже не боялся. Того, что не продавалось, он никак не мог купить, а значит, у него было преимущество. Откашлявшись, он продолжил:

— Но знаешь — самые вкусные куры — те, с которыми по-особому обращались.

— По-особому?

Хоро уставилась на него своими янтарными с красноватым отливом глазами. Непохоже, что она притворялась; при виде этих глаз Лоуренсу всегда хотелось ее баловать.

— Куры, которые ни самцы, ни самки.

— Хмм?

Хоть возраст Мудрой волчицы и исчислялся веками, она, похоже, никогда о таком не слышала. Но вместо того, чтобы взволноваться, она возбужденно потребовала продолжить.

— Ну?

Не ожидая такого, Лоуренс прокашлялся и пояснил:

— Те, которых еще цыплятами оскопили.

— Но… почему…

— Они растут еще более мягкими и сочными, чем обычные куры. Они не такие сильные, их жизненная сила не уходит в яйца… что?

— Хмм…

Она нарочито опустила глаза и ухмыльнулась, обнажив клыки.

— Да, это звучит вкусно.

В своем истинном обличье она была колоссальна. Достаточно колоссальна, чтобы проглотить Лоуренса целиком. Поэтому ее шутки касательно его самых важных мужских органов заставляли Лоуренса чувствовать себя особенно уязвимым. Он громко прокашлялся и хлопнул поводьями. Хоро рассмеялась, но не стала продолжать атаку. Она смеялась и виляла хвостом.

— Не тревожься, я знаю, ты способный самец, когда это необходимо.

Хоро вновь показала клыки, усмехаясь. Будучи мужчиной, Лоуренс мог лишь улыбнуться в ответ; он знал, что танцует под ее дудку, но поделать с этим ничего не мог.

— Но…

— Ай!

Хоро схватила его за ухо, заставив невольно натянуть поводья; это стоило ему протестующего ржания лошади.

— Ты недостоин зваться мужчиной, если так смело преувеличиваешь, потому что считаешь, что так я не буду тебе докучать.

Она прочла мысли Лоуренса. Выпустив наконец его ухо, она недовольно уперла руку в бедро.

— Пфф! Поэтому я и буду тебя дразнить. В таких красках описываешь вкусную еду, когда мы едим что-то подозрительное… этак я просто исчезну!

Строго говоря, ели они одно и то же, и последняя фраза Хоро была, пожалуй, изрядным преувеличением.

— Послушай, это, конечно, не пир, но хлеб, который мы едим, не ржаной, а из пшеницы с овсом. Вино приятное и с хорошим послевкусием. Кроме того, у нас есть сыр, сушеная говядина, фрукты, изюм… В прошлом я при себе имел только лишь лук да чеснок, так что с моей точки зрения это просто роскошь!

Несмотря на то, что иногда Хоро вела себя по-детски, а иногда — по-звериному, ее ум Лоуренса поражал. Она была не из тех, кто подолгу упрямится без повода; но все же на подобные выплески была горазда.

— Этак я и умереть могу.

И она с печальным видом отвернулась.

Неужели такое лицедейство вообще возможно в этом мире? Лоуренс смотрел на презрительно глядящую в другую сторону Хоро так, будто прикусил язык.

Если он ответит, то проиграет; если промолчит, начнется состязание, кто кого переупрямит, и он сломается первым. Хоро ведь может его мысли читать. Все, о чем он мечтал в душе, — мирное путешествие с ней вдвоем, и она нисколько не стеснялась использовать это против него.

— Ладно, ладно.

— …Ладно что? — холодно переспросила она, по-прежнему сидя к Лоуренсу спиной.

— Прости. Куплю я тебе курицу, если будут продавать. Но только пока мы не доберемся до следующего города.

Самая большая уступка, на какую он был готов. Никогда бы он не сделал этого предложения, будь они уже в городе, поскольку все равно не мог бы позволить себе такую трату. Ему и сейчас казалось, что его рот сам эти слова сказал, помимо его воли. Хоро осталась сидеть спиной к нему, но уши встрепенулись. Несомненно, ее острый ум сейчас подсчитывал — можно ли заставить Лоуренса уступить еще.

— Ты ведь помнишь, что я умею отличать ложь от правды?

— Конечно, помню.

— Честно?

— Ага.

— Хмм…

Она снова замолчала. Лоуренс чувствовал себя преступником, ожидающим ее приговора, хотя, чтобы понять, виновен он или нет, умственных усилий требовалось совсем немного. И все же выбраться из этого нелепого положения он не мог.

В конце концов Хоро поняла, похоже, что его предложение — самое большее, что можно выжать, если она хочет закончить все с улыбкой… и она улыбнулась. Вот дьяволица! Ее стремительные смены настроения могли очаровать любого мужчину, не только одинокого путешественника.