Не понадобилось, и хвала богам.
Вместо Черного под удар попал дракон. Причем, мне кажется, он сделал это сознательно. Это он не позволил Айс ударить второй раз, это он, приняв истинный облик, поймал душу Черного и не отпускал до тех пор, пока почуявшие беду старогвардейцы не вынудили Айс отступить. Трогательное самопожертвование. Глупое. Если бы дракон видел, что осталось от его подзащитного, которого зацепило самым краем заклятия, он и сам понял бы бессмысленность своих действий.
Черного спасло не то, что дракон смягчил удар, и даже не то, что дракон удержал в этом мире его душу, а то, что дракон погиб и отдал посмертный дар.
Дракон – это серьезно. Достаточно серьезно, чтоб в разбрызганной по снегу кровавой каше сохранились остатки жизни. Ну и, конечно, оказалось, что все выглядит страшнее, чем есть; что не так уж Черный и пострадал (все относительно, и «не так уж» означает – не умер на месте); и что его еще можно спасти.
Спасибо тебе, светлый князь Казимир Мелецкий, ты избавил многих людей от многих проблем. Когда-нибудь это тебе зачтется. Когда драконы придут поклониться новому Вайрд Итархэ, ты будешь приятно удивлен…
Стоп, Эльрик! Отставить пророчества!
…Мальчик еще слишком юн, слишком мало знает, чтобы понимать важность души и духа. Он уничтожил тело Айс, но не предпринял ничего, чтоб отправить ее душу куда-нибудь в такое место, откуда она долго не смогла бы выбраться. На перерождение, например. Перерождение – оптимальный вариант, оно пошло бы Айс на пользу.
Впрочем, пока он просто-напросто не умеет делать ничего подобного.
Надеюсь, что, когда придет время, он сможет понять мои представления о справедливости. И простит мне то, что я позволил Айс попытаться убить его. Сами по себе попытки его прикончить Черный всегда воспринимал как нечто естественное, но есть нюанс: я не хотел его смерти. Таким образом, мой поступок становится нелогичным, а мальчика корежит от нелогичного, как от святой воды. И все же Айс заслужила право на месть. Даже несмотря на то, что Черный убил ее честно и фантастически красиво.
Интересно, давно ли я считаю красивой игру на чужих чувствах? Особенно на чувствах женщины, которая мне небезразлична?
Как бы там ни было, я радовался тому, что все обошлось. Черный сохранил жизнь и душу, а то, что дух его серьезно поврежден – не такая уж большая беда. Повреждения считаются необратимыми, но современная медицина – лонгвийская современная медицина – творит чудеса. Тем более что лечить мальчика взялся Самат, а он – Мастер, и чудеса – его специальность. Отдельно я был рад тому, что Самат вызвался лечить Черного сам, не дожидаясь моих рекомендаций. Значит, малыш ему небезразличен и наверняка не потому, что всему Лонгви известно о моей заинтересованности в благополучии Тира фон Рауба.
Я не знал, насколько все плохо, пока Самат не заявился ко мне без приглашения и без предупреждения. Он даже не стал ждать в гостиной – прошел сразу в мои личные покои и с порога сообщил:
– Эрик настаивает на коррекции духа. Князь, я не знаю, что делать.
Отличное начало беседы.
Коррекция духа – штука неприятная, некрасивая и, на мой взгляд, незаконная. Ее используют в качестве альтернативы смертной казни, выбор оставляют за приговоренными, и надо сказать, что те нередко предпочитают смерть. Потому что лучше погибнуть, будучи самим собой, чем жить дальше, превратившись в неизвестно кого.
Черный сейчас и так был неизвестно кем: просто тело и душа, не связанные духом. Но задачей Самата было вернуть ему прежнюю личность, а отнюдь не создать новую. По крайней мере, нам так казалось – мне и Самату.
А Эрик, оказывается, думал иначе.
Я бывал в клинике Самата Гахса только тогда, когда там оказывались мои люди. В этот раз я явился в клинику из-за Вальденского демона.
Ситуация выглядела ясной и недвусмысленной и давала почву для волнений, пересудов и мрачных прогнозов. Обычно сильные мира сего полюбовно делили ценных специалистов, но понятно было, что император Вальдена не отдаст своего демона добровольно, а история учила, что, если Неистовый де Фокс чего захотел, он это получит.
История преувеличивала… Но опровергать ее я не собирался.
Все, кто еще сомневался в том, что я намерен присвоить чужую собственность, присвоить Черного, от которого сам же в свое время отказался, лишились последних сомнений, как только я вошел в ограду вознесенного над Лонгви больничного комплекса.
Это забавляло.
Это раздражало.
Но все посторонние эмоции схлынули, когда маг в форме «Чистильщиков» открыл передо мной дверь в палату, где держали тело Вальденского демона.
Тело, наделенное душой, но не подозревающее о ее существовании.
Самат, колдовавший над мнемокристаллами, лишь оглянулся на меня через плечо:
– Хорошо, что вы пришли. Вот, взгляните. Мы слишком поторопились исцелить его раны.
Да. Поторопились. У Черного фантастическая способность к регенерации. Восстановили тело, вернули голодному чудищу возможность убивать и не подумали о том, что чудище, как дите малое, не знает никаких правил, регламентирующих убийство. И вот Черный заключен в силовую сферу, лишен пространства для маневра, смотрит с насмешкой. Только дайте слабину – он пройдет сквозь поля, и в клинике не останется никого живого.
Вся надежда на «Чистильщиков», на то, что у них хватит сил и внимания поддерживать сферу. А если нет – на то, что они сумеют остановить Черного.
Однажды это им уже не удалось. Тридцать семь лет назад, здесь же, в Лонгви, Черный вышел из тюрьмы, специально оборудованной для содержания демонов и магов. Просто вышел. И просто позволил вернуть себя обратно.
Доказал таким образом свою невиновность – другого способа у него не было.
И сейчас, глядя на него, идея о коррекции духа уже не кажется неприемлемой. Дать этому новую личность, убрать, убить в нем зверя, сделать его человеком – акт милосердия, подкрепленного несомненной целесообразностью. Эрик действительно желает своему демону только добра. Как и большинство людей и нелюдей, он не понимает, что такое дух, и не понимает, что нет ничего страшнее насилия над духом.
А Самат не прав насчет излишней спешки. Не вылечить тело Черного было нельзя. Потому что Самат – врач, он делает то, что должен. И я на его месте поступил бы так же. Сначала – исцелил раны, потом запер в клетку вплоть до полного излечения.
Гуго фон Рауб тоже здесь. Почти идеальная копия Черного, разве что выше и шире в плечах. Сходство не только внешнее: парень так же талантлив, как его отец, но, в отличие от отца, человечность для него не пустой звук, а люди – не еда. Мне уже не раз советовали обратить свое внимание на Рауба-младшего. Все достоинства отца при полном отсутствии недостатков, действительно, разве Гуго не лучший выбор? Вот только умница Эрик привязал его к себе, к своему сыну, сделал практически членом семьи. Гуго, рано лишившийся матери, считает матерью Хильду фон Сегель, а с принцем Эльриком они не побратались только потому, что и так считают друг друга братьями. Нет, Гуго – ветвь на стволе фон Геллетов. А вот его отец при всей своей искренней и беззаветной верности Эрику всего лишь вещь, которую нельзя купить, но можно присвоить.
Нужно присвоить.
– Как он?
Я адресовал вопрос обоим: и Самату, и Гуго. Один – врач, и ответит с профессиональной точки зрения. Второй – сын. И скажет то, что видит. Парня, конечно, жаль. Он знает о том, что хочет сделать Эрик, он не может спорить – потому что не может сказать лишнего. В их семье – не в семье фон Раубов, а в той, настоящей, к которой они оба принадлежат, – все, что происходит внутри, ни при каких условиях не выносится наружу. Это в крови. Это инстинкт. Но Гуго боится потерять отца. Поэтому, когда придет время, он попытается воспрепятствовать коррекции. Любой ценой.
Для большинства людей Тир фон Рауб – демон, который жив до сих пор по какому-то необъяснимому и почти невозможному попустительству. Для Эрика он – существо неведомой природы, которое считает себя плохим, а на деле – лучше, честнее и порядочнее большинства людей. Кто он для госпожи фон Сегель, сейчас неважно. Важно, что она тоже выступила за коррекцию.