В 1956 г. я подал заявление о выходе из ВЛКСМ в знак протеста против хрущёвского поношения «культа личности». Я сделал это вовсе не потому, что был сталинистом, а просто мне до тошноты противно стало смотреть, как вчерашние холуи – трусливые шакалы – терзают мёртвого льва. Пожалуй, именно тогда я напрочь разочаровался во власти, лживо называвшей себя «советской».

Пифагор считал, что люди получили от Богов две блаженные способности: говорить правду и творить добро. То и другое, по его мнению, сродни натуре Бессмертных.

Именно так, ибо развитие этих способностей выводит человека на вещий, сердечный уровень. И только встав на этот труднейший путь постижения нравственных истин, начинает человек осознавать всё своё несовершенство перед величием Природы. Но мера человека не в том, чего он достиг, а в том, от чего он сумел отказаться.

Лучшее качество души – светлая печаль, недовольство, неудовлетворённость собой. И чем слабее представляется человек самому себе, чем дальше он от самодовольства, тем ближе оказывается он к возмож­ности общения с Высшим Разумом, присущим Вселенной.

Мистики-пантеисты всегда ощущали симпатическую связь между божественной искрой в себе и Природой, которая мыслилась и воспри­нималась ими как непостижимое, но вместе с тем доброжелательное Божество.

Природа – любящая Мать и справедливая Наставница; и только тот, кто принял Её таковой, может учить других. Неподдельного Учителя отличает интуитивно-прозорливое проникновение в живую стихию Языче­ства, а не исследование её с помощью философии, археологии, лингвис­тики и прочих бездушных рационалистических методов познания. Только это и есть действительное ВЕДОВСТВО, а всё остальное, как бы хитро­умно оно ни называлось, есть невежество.

В 50 лет я сознательно – и навсегда – отбросил всякое житейское «благоразумие» и окончательно порвал с так называемой цивилизацией и её «удобствами». Я променял их на жизнь среди вольной Природы. Забвение тщеславия – поступок, лишённый внешней показухи, но почти недоступный для очень многих. Не потому ли осуществляются мои цели, что у меня нет своекорыстных и сугубо-частных целей? Кто ни в чём не нуждается, тот так же богат, как владеющий всем.

Я вступил на свою стезю бесповоротно, сжигая за собой все мосты, не оставляя ни малейшей лазейки для отступления и полагаясь целиком на волю Духов. Я стал исполнять своё дело, не заботясь о последстви­ях, ибо они всецело в ведении Промысла Природы.

Лучшим подтверждением моей искренности явилось то, что первыми верными моими учениками стали мои взрослые сыновья, принявшие языческие имена Родостав и Вятич, бросившие свою московскую квартиру и последовавшие за мной в лесною глушь. Иначе говоря, мои идеи глубоко восприняли именно те, кто хорошо знал меня лично, а не по моим лек­циям и статьям. Я был у сыновей почти всегда на виду, они каждоднев­но наблюдали меня в обыденной жизни. И они не могли бы не заметить той фальши, ханжества, лицедейства, которые неизбежно обнаруживаются, когда «посвящённый» прохиндей, окутывающий себя на людях мистическим туманом, ведёт себя дома совсем по-другому.

Сыновья стали мне родными не только по плоти и крови, но и по духу, ибо они увидели, они почувствовали во мне того убеждённого, вдохновенного и прямодушного человека, каким я и был на самом деле: БЫЛ, А НЕ СЛЫЛ.

С тех пор, как помню себя, я всегда был стихийным Язычником, то есть обожал живую, дикую Природу. То был голос крови. Осмысленное же понимание того, что Природа мудра и всегда права – пришло с года­ми, со знаниями, с непосредственным опытом и т.д. Я стал осознанно воспринимать то, что прежде воспринимал только сквозь призму чувств.

Ребёнком я тянулся к радости, искал её и находил, оставаясь один на один с Природой, в Лесу. Лес был миром, где я находил себя, но не только себя. Иногда со мной вступало в общение НЕЧТО, чья сила превышала всякое человеческое разумение, но вместе с тем ЧТО-ТО очень-очень доброе, родное, настоящее.

Лесные чары могущественны и благотворны. Я наконец-то полностью обрёл себя в Шабалинских Лесах, ибо для меня быть дикарём-язычником – значит быть самим собою, каким породила меня Мать-Природа.

Я – варвар по отношению к современной цивилизации. Я живу имен­но так, потому что не могу жить иначе. Я пытаюсь осознать ту огром­ную силу, что заставляет меня жить ТАК. Такое радостное настроение преображает даже тягости повседневного, порой сурового существования. Они хотя и остаются, но восприятие их меняется. Бывают диковинные вещи в таёжной глухомани, бывают неожиданные встречи, бывают и вся­кие передряги. Но жить можно, разумеется, при условии, что такая жизнь имеет для тебя какой-то ОСОБЫЙ, ВЫСШИЙ СМЫСЛ, который может быть описан только с помощью религиозных понятий. Мир, в котором мы живём, полон чудес. Сколь часто, общаясь с Природой, я не находил достаточно высоких слов для выражения значительности своих пережива­ний…

Живя так, человек становится прозорливым: он улавливает многие знаки Судьбы, которыми Она предупреждает его о том или ином событии. Нередко потери казались мне удручающими и невосполнимыми, но позже я распознавал в них необходимую стадию становления собственного Я: стадию, полную глубокого смысла… Теперь я вижу, что ни одно из усилий не прошло невознаграждённым и что каждая ошибка направляла меня к Решающей Битве.

Можно, конечно, в основу созидательного хода моей жизни положить простую игру случая. Но для случайности выявляется слишком много счастливых совпадений. Сколько должно быть «разыграно» вариантов, чтобы образовалась удачная ситуация, полагающая начало переходу случайности в необходимость? Когда многие разрозненные случаи вместе сопоставляешь, то ясно, что все они с тобой связаны, а когда по отдельности, то кажется, будто всё произошло само собою, чисто случайно.

Прослеживая свой жизненный путь, я понял, что в нём не было случайностей. Я осмыслил непреложную предопределённость каждой вехи на этом пути, будь то победа или поражение. Все внезапные перемены, все осложняющие обстоятельства в свете такого осмысления обретали закономерность, все испытания последовательно и целенаправленно готовили меня к осуществлению моего призвания.

Я прочувствовал и признал глубинную органическую связь событий моей жизни, благодаря которой только и может быть понятна заданная необходимость этих событий.

Моё отшельничество есть прежде всего реализация стремления быть свободным и независимым от окружающих людей и суетной обстанов­ки. Живя так, я остаюсь в относительном согласии со своей совестью. Мне легче на душе от чувства уважения ко всякой Жизни, которому я посильно стараюсь следовать.

Ведьмы говорили, что любое человеческое действие и переживание находит больший или меньший отклик в «тонком» мире Духов. И Они во многом освободили меня от того, что мешает исполнению мной моего предназначения. Мне нет никакого дела до враждебных помех. Коль скоро я должен выполнять свою миссию, не отвлекаясь по мелочам, – Духи сделают так, чтобы я мог выполнять её как можно успешнее. Предприни­мая личные попытки для защиты, я занимался бы не своим делом.

Будучи чистосердечным, я уверен в своей защите – Обереге. Но чистосердечие и уверенность – ничто, если они не освещены заревом праведной битвы с силами Зла. Если бы я попытался вместить смысл своей жизни в одно слово, то этим словом будет ЯЗЫЧНИК; если в два – ЯЗЫЧЕСКИЙ ВОИТЕЛЬ.

Органический сплав воинского и природоведческого начал коре­нится в самом моём существе. Я всегда чувствовал в себе двойственное отношение к миру: созерцательное обожание, с одной стороны, и стрем­ление к решительным действиям – с другой. Я не мог всецело отожде­ствить себя с чем-то одним.

Я был полон неистощимой, взрывчатой энергии, и всё же в недрах моей натуры таилось что-то более глубокое, самозабвенное, отвлечён­ное от всего преходящего, что я затрудняюсь выразить словами. Но ни к какому особому внутреннему разладу это не приводило: оба начала мирно уживались.