Ему дали два глотка воды, оставив себе тоже по паре глотков на крайний случай.

Все тронулись в путь, но вчерашней прыти не получилось. Шли медленно, Мирсат со вниманием всматривался в ночной пейзаж, кивал, что-то бормотал себе под нос и направлял осла в нужном направлении.

Часа два после восхода солнца Мирсат остановил осла и огляделся по сторонам. Потом сказал странным каким-то голосом, прерывающимся не то от волнения, не то оттого, что язык плохо ему уже подчинялся:

– Скоро колодец! Часа два осталось пути.

– Тогда, наверное, можно выпить оставшуюся воду, а? - В голосе Пьера звучала надежда.

– Давай сюда бурдюк, руми. Надо ослу дать малость, остальное нам.

Пьер вылил в маленький котелок всю воду, сделал сам два глотка, передал остальным, а остаток поднес к морде осла. Тот жадно припал к колыхавшейся поверхности воды, но больше двух глотков и ему сделать не удалось. Вода кончилась. Язык животного тщетно вылизывал дно.

– Пошли, руми, надо торопиться, пока внутри нас еще есть вода, - сказал погонщик и заколотил пятками по впалым бокам осла.

Прошло два часа, но колодца не было. Путники вдруг остановились, привлеченные неясными звуками, не похожими на обычные шумы пустыни.

– Что за шум? - с трудом шевеля языком, спросил Пьер.

– Может, это нам мерещится? - в свою очередь спросил Мирсат. - Надо пойти и глянуть. Это недалеко.

– Я пойду, - с готовностью отозвался Пьер. - Вы тут располагайтесь. Лучше укройтесь подальше от тропы, поищите тень, а я постараюсь побыстрее вернуться.

Пьер проследил, куда направились товарищи, вздохнул и поплелся на неясные звуки. Идти было очень трудно. Глаза слипались, а дыхание вырывалось из открытого рта со свистом и шипением.

Полчаса трудного пути привели Пьера на пригорок, загроможденный камнями. Он прилег отдохнуть, прислушался. Шум стал явственнее, и в нем отчетливо можно было выделить отдельные крики. Пьер приподнялся на локтях, оглядывая местность, и заметил вдали толпу людей в синих покрывалах. Они носились на конях, размахивали саблями и копьями.

Пьер понял, что перед его глазами происходит одно из множества так частых здесь сражений за колодец между враждующими племенами или родами. Он затаил дыхание и стал жадно всматриваться в происходящее. Битва явно шла на убыль. Некоторые всадники уже бросились бежать в пустыню, остальные еще сражались. На каменистой земле лежало с дюжину тел, кони испуганно бегали по долине, лишившись всадников.

Наконец последние всадники побежденных ускакали или сложили свои непокорные головы, и битва угомонилась. Три десятка воинов, в которых Пьер угадал туарегов по их синим накидкам и закрытым лицам, спешились.

Они быстро собрали оружие, поймали лошадей, напоили их и сами напились. Трупы сложили в выемку вдали от колодца и забросали их камнями. Недалеко от колодца растянули два шатра и принялись лечить своих раненых и готовить победный обед. Радостные голоса этих людей хорошо были слышны Пьеру, а он в отчаянии не знал, что предпринять. Потом вздохнул, отполз подальше, встал и побрел к товарищам, едва различая направление.

С большим трудом Пьер нашел своих спутников. Кричать он опасался. Они лежали головами в тени и не шевелились. Пьер испугался было, но потом заметил, что все дышат, даже ослик, лежащий тут же.

Пьер повалился рядом, спрятав голову в тень скалы. Он молча переживал увиденное, будучи пока не в силах об этом рассказать. Остальные тоже молчали, не желая тратить силы на слова. Наконец, отдохнув немного и собравшись с силами, Пьер сказал почти шепотом:

– Там бились два племени за колодец. Теперь победители пируют.

– Плохи наши дела, - промолвил Мирсат, не поворачивая головы. - Нам остается или умирать от жажды, что случится вечером, или идти к ним в надежде на удачу и спасение. Во всяком случае, спасение будет, но свободы может и не быть. Решайте, руми. - Он замолчал, и по его лицу можно было понять, что ему уже безразлично все на свете. Он едва шевелил языком.

Все помолчали немного, потом Пьер перевел Арману все только что услышанное, и тот сказал:

– Вы идите, а я останусь здесь. Лучше смерть, чем снова рабство. Идите.

– Нас может ждать и рабство, но ведь это не обязательно, Арман. - Решительность в голосе далась Пьеру с трудом. Он тоже терял желание бороться.

– Что он говорит? - спросил Мирсат, кивнув в сторону Армана.

– Боится рабства, Мирсат. Не хочет идти к туарегам.

– Я уже не дойду, но очень бы хотел дойти. Идем с тобой, руми. Вдвоем мы сможем одолеть это расстояние. Поспешим, а то сил не хватит, руми.

Пьер с трудом поднялся, чувствуя дрожь в ногах. Он легонько толкнул Армана и сказал ему:

– Хватит, Арман, ныть! Пошли, ведь времени у нас осталось мало, и силы наши уходят. Пошли, прошу тебя, или я тебя отлуплю.

– Не могу, Пьер. Иди сам. Я остаюсь.

Пьер подошел к ослу, но поднять того уже было невозможно. Бедное животное лишь моргало изредка. Пьер вернулся к Арману и спросил:

– Ты хочешь, чтобы и я здесь остался? Без Мирсата я не пойду, а он сам не одолеет переход. Помоги нам, Арман, прошу тебя. Мы еще будем жить, и ты еще поставишь свою пьесу в собственном театре.

Немой взгляд Армана говорил пока немногое, но в нем проснулась жажда жизни.

Пьер успел заметить это. Он стал умолять друга, и наконец тот поднялся.

– Ладно, Пьер, - прошептал тот. - Я уступаю твоим просьбам, но не более.

Они с огромным трудом подняли Мирсата и поплелись на отдаленные крики туарегов. Уже в полусознательном состоянии, на одной лишь воле, они доплелись до колодца, вернее, не дошли до него шагов сто, когда их заметили.

Двое туарегов вскочили на коней и в мгновение оказались рядом, горяча лошадей, обдавая несчастных путников каменными брызгами. А те повалились на раскаленную землю и потеряли сознание.

Первым очнулся Пьер. Он осмотрелся, почувствовав, что его уже напоили, хотя язык еще был распухшим и рот из-за этого не закрывался. Несмотря на это, пить хотелось еще и еще. Но проговорить просьбу он не смог. Язык и все небо были шершавыми и не слушались его. Он лишь промычал что-то, и туарег, сидящий рядом на корточках, тут же встрепенулся и поднес к его рту ковшик с водой. Но и пить Пьер как следует не смог. Вода проливалась и едва проходила по пищеводу в желудок. Однако он почувствовал облегчение и глазами поблагодарил туарега.