— Понимаете, так уж вышло, я хочу сказать, что он мог, наверное, напасть на нас в снегопаде. Но он напал внутри.

— Внутри машины.

— Нет.

— Где же.

— Внутри строения.

— Не стройте из себя дурачка, Кристиан. Я желаю знать факты и немедленно. Иначе нам придется расстаться.

— О господи, мистер Вайн, пожалуй, правильно будет назвать это чем-то вроде придорожной закусочной.

— Закусочной.

— Мистер Вайн, прошу вас, вы так произносите это слово, что мне становится не по себе. Ну, может, и не совсем закусочная. Здание было очень поздней григорианской архитектуры.

— Еще две секунды, Кристиан, и я позвоню миссис Соурпюсс.

— Прошу вас, в этом нет никакой необходимости. Я расскажу вам все подробнейшим образом. На нас набросился ее муж.

— Муж, Кристиан, если вы запамятовали, лежал в гробу.

— Я говорю о втором муже, о том, который был до покойника.

— Вы хотите сказать, до усопшего.

— Да, и миссис Соурпюсс страшно переживала его кончину.

— Вздор.

— Нет, правда, мистер Вайн, эта смерть проняла ее до печенок. Она умоляла меня достать ей бутылку виски. И немного выпила. Мне пришлось помочь ей подняться по ступенькам. Чтобы сохранить ее достоинство. Спросите у Чарли. Дело не в чаевых или в чем-то подобном. Но она сказала, делайте что хотите, только не оставляйте меня одну. Мистер Вайн, вы же знаете, для меня все это ново. Я хотел как лучше. Я полагал, что должен действовать, основываясь на собственном суждении.

— Если оно способно привести вас в забегаловку, ни в коем случае. Мистер Соурпюсс был мультимиллионером. Там могли оказаться газетные репортеры. И я бы просто погиб. Мой сотрудник в забегаловке с самым близким усопшему человеком. Они бы от меня мокрого места не оставили.

— Не надо так расстраиваться, мистер Вайн.

— Расстраиваться. Я торчал здесь, дожидаясь вас. Ночью послал к вам домой машину, и квартирная хозяйка плюнула водителю в лицо. Едва он упомянул ваше имя. Расстраиваться, видите ли, не надо.

— Ну хорошо, пусть. Увольняйте меня. Как-нибудь я расплачусь с вами за похороны Элен. Снег буду на улицах чистить. Но я вам одно скажу, мистер Вайн, я выплачу долг до последнего пенни. Я всю дорогу бежал бегом. Без пальто, по жуткому холоду, лишь бы добраться сюда как можно скорее.

— Сядьте, Кристиан, сядьте. Выслушайте меня. Я вынужден доверяться людям. Я из кожи готов вылезти, чтобы дать вам возможность себя проявить. Потому что вы один из самых достойных людей, каких я когда-либо знал. Но посмотрите, в каком виде вы явились сегодня на работу. Вы уже подвели меня. Дважды.

Темные мерцающие глаза Вайна. Глядят далеко за пределы этого мира. Озирая его державу. Он стоит посреди вестибюля и ждет. И подданные его приходят один за другим. В руки его предавая плоть свою. Каждый принимает помазание его печалью. Тихо опускаясь на атлас в зеленом свете, среди горящих свечей. Его одиночество манит вас. Приидите. И покойтесь с миром.

— Корнелиус, этой ночью я возвратился домой. Присел на кухонный столик. Растрескавшийся и выщербленный, потому что сделан он из фарфора. На нем стоял пакет с молоком. И лежал кусочек засохшего кекса. Дочь иногда заходит ко мне, после того как сделает все уроки. Я размышляю о том, что случилось за день. И порой она некоторое время стоит рядом со мной. Я ощущаю щекой ее волосы. Точь в точь, как ее мать. Когда она стряпала, и я подходил, чтобы поцеловать ее, нос у нее был выпачкан в муке. В этой женщине была вся моя жизнь. Я каждый день оплакиваю ее смерть, в душе. На этом самом столе она готовила верхнюю корочку для пирога. И сейчас рука моя сама ложится на место, где, я знаю, лежала ее. Я любил эту женщину, я любил ее.

Глаза Вайна наполняются слезами. Он отворачивает поникшую голову. Опирается ладонями о край письменного стола. Пальцы растопырены. Белый лунный серп на кончике каждого блестящего ногтя. Мягкая ткань пиджака туго облекает спину. На улице нарастают и снова стихают стрекот и свист сгребающего снег бульдозера. Слышится музыка.

— Простите, Кристиан. Я просто перенервничал. Я не знаю, что с вами делать. Если я задам вам еще вопросы, получится только хуже, я знаю. Я хотел бы, чтобы мы были друзьями. Не только потому, что нас объединяет утрата женщин, которых мы любили, но и потому, что я вижу в вас начатки будущего величия. Дело, которым я занимаюсь. В нем вся моя жизнь. Каждое утро я встаю в шесть часов. Объезжаю наши филиалы. Чтобы выяснить, не случилось ли где пожара или чего похуже. И потом работаю до поздней ночи. Видите бумажный пакет, в нем мой ланч. Бутерброды, которые я готовлю прежде чем лечь спать. Первые несколько пенни в моей жизни я заработал, похоронив домашнюю птичку приятеля. Выставил ему счет на семь центов. И даже предложил на выбор коробку из под сигар или обувную. Он предпочел обувную, она была подешевле. Я выкрасил ее в черный цвет, вымочив вату в синьке, которую взял у матери. Мне всегда хотелось заниматься именно этим делом.

— Мистер Вайн, не могу ли я попросить у вас немного кофе.

— Разумеется, можете. Кофе достаточно. Если вам не хватит, мы еще за ним пошлем.

— Спасибо. Большое вам спасибо.

— Пожалуйста, Кристиан.

Вайн снимает трубку зазвонившего телефона. Прижимает ее к уху плечом. Одной рукой придерживает на столе блокнот, другой пишет. Тихое журчание его голоса. А в дверях появляется мисс Мускус. В том же самом коричневом платье, волосы собраны на затылке. Награждает меня кислой улыбочкой. Никто меня нынче не любит. Вот потеряй-ка эту работу и попроси у миссис Соурпюсс денег взаймы. Ночью она мне язык чуть ли не в глотку засунула. От банка такого дружелюбия не дождешься.

Вайн кладет трубку. Дописывает в блокноте несколько слов. Мисс Мускус, держась за дверную ручку, наклоняется вперед. У нее маленькие уши. Мускулистые икры. Лакированные туфельки на высоких каблуках, походка чуть косолапая, голубиный шаг. В детстве я полагал, что это такой новомодный способ спортивного бега. Пока не треснулся мордой об землю.

— Мистер Вайн, простите, что прерываю вас и мистера Кристиана, но вест-сайдский филиал забит под завязку.

— Вы хотите сказать, исчерпал все свои резервы.

— Да, это я и имела в виду. Они просили узнать, не можем ли мы, начиная с семи вечера, разместить еще двоих, говорят, что с лицами проблем не будет.

— Кристиан, вы как, сегодня вечером свободны.

— Да, сэр, разумеется. Целиком и полностью.

— О'кей, мисс Мускус, берем. Похоронная процессия Марио отбывает у нас в два тридцать. А тащить их в Южный Куинс неудобно. Я сам все обговорю с вест-сайдским отделением.

— Очень хорошо, мистер Вайн. Я около пяти выйду купить еды, и если мистера Кристиана это устроит, могу и ему принести что-нибудь.

— Вы согласны, Кристиан. На ланч времени не будет.

— Да, сэр.

— Мисс Мускус, позаботьтесь о Корнелиусе, посмотрите, нельзя ли подыскать для него другую обувь. Да, и брюки ему следует отгладить.

— Конечно, мистер Вайн. Пойдемте со мной, мистер Кристиан.

— И Корнелиус. Будьте на высоте.

— Да, сэр, мистер Вайн.

Мисс Мускус кивает, приглашая Кристиана следовать за ней. Что он и делает. Проглотив остатки кофе. Мимо ее кабинетика. Мимо часовни. В дверях которой стоит, прижав к лицу платочек, женщина. С покрасневшими глазами и носом. В черной вуали поверх черных волос. Сзади нее — мужчина, положивший руку ей на плечо. Стайка детишек на сиденьях часовни. В последнем ряду молятся три коленопреклоненных монашенки. Мимо проплывают еще два скорбных лица с остановившимися, полными страха глазами. Нам сюда. Опять эта дверь, ведущая к трупам. Пожарное снаряжение. Как бы объяснить мисс Мускус, что я туда не хочу. Впрочем, мы входим в другую дверь.

— Сюда, мистер Кристиан, вы здесь уже бывали.

— Нет.

— Вы хорошо себя чувствуете.

— Да. Все в порядке.

— Это кладовка, мы здесь держим припасы. Помещения для прощаний связаны с бальзамировочной через тот коридор. Мистер Вайн предпочитает держать эту дверь постоянно закрытой. Потому что скорбящие утаскивают любую вещь, которая не прикована цепью. Поотвинтили у нас все купленные за границей дверные ручки из старинного хрусталя. Вы какие носки предпочитаете.