— Это возможно, вот все, что я могу сказать.

— Разочаровал ты меня, Корнелиус. Я и жене говорил, если кто способен разобраться в этом вопросе, так только Корнелиус. Уж он-то насчет этих микробов да зародышей все до точки знает. А вот послушай, мне говорили, будто англичанки совсем безнравственные, как насчет этого. Вроде на них и жениться не нужно. Потому как они этим делом занимаются для собственного удовольствия. Во всяком случае, Корнелиус, выглядишь ты отлично, и хук левый по-прежнему при тебе и встречный правой. Эй, мне шикарная мысль в голову пришла. Ты знаешь, Адмирал считает себя великим боксером. Говорит, что он со своим крученым ударом вообще непобедим, такого, дескать, могучего удара ни у кого больше нет. Теперь послушай. Знаешь, чем его можно вывести из себя. Он тебе скажет слово, а ты в ответ два. Ему и не понравится. Он уж много лет не слышал, чтобы ему кто перечил. Отличная выйдет штука. Мы устроим так, что вы с ним проведете пару раундов. Что скажешь. Я ему даже намекну, будто ты еврей, а Кристианом назвался, чтобы никто не догадался. Как тебе это.

— Я и так уж напритворялся по горло.

— Так смешно же получится. Сделаешь вид. Будто он тебя в нокаут отправил. Знаешь, как Адмирал обрадуется. Нет, правда, давай попробуем. А после будешь с ним кататься на яхте.

— Меня в последнее время столько мордовали в самых различных смыслах, что мне только поддельного избиения и не хватает.

— А ты смотри на это дело проще, это ж для смеха.

— Я так и смотрю. Но подобный смех убивает душу.

О'Рурк поднимается на ноги. Подбородок задран, к лаки выставлены вперед. Посылает удары во всех направлениях.

— Гляди, Корнелиус, ты выходишь на ринг с таким видом, будто хочешь его убить. Я у вас буду рефери. Несколько прямых левой, по губам, но не слишком сильных, чтобы его не свалить. Потом по корпусу. Пусть почувствует удар и поймет, что надо драться как следует.

— А если он мне ответит.

— Ну, чего он там ответит. Не перед маникюршей же.

— Не знаю, я противник членовредительства.

— Да какое членовредительство. По-твоему, позволить Адмиралу снова почувствовать себя молодым это членовредительство. Как-никак, это ведь он не пускает иностранцев в Нью-Йорк, а негров не выпускает из Гарлема. Ты что же, Корнелиус, хочешь чтобы наш город кровью захлебнулся. Да если в портовом районе нынче все чинно-благородно, так тут только его заслуга, Адмирала. Ты просто обязан сделать это, Корнелиус, для блага нашей страны.

— Вот спасибо. Не ты ли говорил, будто в этом самом портовом районе люди друг другу дырки в головах делают.

— Ну чего, ну убивают, так ведь по-честному, ты что, разницы не понимаешь, а все благодаря Адмиралу. Теперь следи за мной. Гляди. Левой даешь Адмиралу по челюсти. Потом правой по пузу. И открываешься. Он бьет в ответ, ты падаешь. Пусть ударит тебя под конец раунда.

— Все же подобным образом превращать человека в жертву это против моих убеждений.

— Э-э, о чем ты говоришь, разве мы все не жертвы. Слушай, ты же пока не уехал в Европу был одним из самых шустрых и крепких бойцов, каких я видел. Что случилось. Ты и сегодня пришел сюда какой-то печальный. Что тебя мучит, Корнелиус.

— О'кей, я поспарингуюсь с Адмиралом.

— И отлично.

Глаза О'Рурка смеются, ладони лежат на бедрах. Он смотрит на Кристиана. На этом вываленном миром наружу каменном языке. С торчащими из него серебристыми громадами вкусовых почек. Тебе дается от силы секунда, чтобы покрасоваться на сцене. Хочешь, кланяйся, хочешь прыгай с крыши. На краткий миг ты публике интересен. Потом тебе шикают. А в следующий миг со стороны подваливает свежая публика и спрашивает, кто это там, черт побери, летит. И аплодирует, если ты расшибаешься насмерть.

— А знаешь, Корнелиус, ты изменился. Такой был бешеный малый. Пороху в тебе хватало на целую армию. Это все, небось, европейские моральные ценности. С которыми тебе пришлось воевать. Ну, знаешь, вроде и подружился ты с англичанином, но он все равно пытается скормить тебе ростбиф, зажаренный еще на прошлой неделе, а ирландцы так вообще друзьями лишь притворяются и ростбиф норовят всучить прошлогодний. Только и слышишь от тех, кто оттуда вернулся, как их обжулили, ограбили да надули. И никак им не втолкуешь, что их везде надувают, только и разницы, что здесь это делают, не таясь, прямо под твоим носом.

Дверь отворяется. Входит Адмирал. Укутанный в белый купальный халат. Шея обернута полотенцем. На ногах поскрипывают новенькие боксерские туфли. Черные брови нахмурены. О'Рурк приветственно разводит руки.

— А вот и Адмирал. Борец за права белого человека. В чем нуждается наша страна, так это в том, чтобы каждый в ней стал ирландцем, верно, Адмирал. Смотрите, и Корнелиус Кристиан тоже здесь.

— Вижу-вижу.

— Зачем вы так, Адмирал, Корнелиус добрый малый. Разве что нахватался немного либеральных идей. Это все Европа да тамошнее свободомыслие.

— Не говорите мне о Европе, я налогоплательщик.

— Мы все налогоплательщики, Адмирал.

— А я вот не желаю, чтобы на мои деньги таким, как он, помогали устраиваться здесь. Критикующим собственную страну.

— Послушайте, Адмирал, он всего-то сказал, что американские женщины шлюхи.

— И я, как ни прискорбно, вынужден был с ним согласиться.

— Слышишь, Корнелиус. Что говорит Адмирал. Выходит, в чем-то вы с ним все же сошлись. Наверное, оба правы. Страна от побережья до побережья так и кишит шлюхами. Хотя постойте-ка. А как же моя жена. Вы называете шлюхой мою жену. Нет, так нельзя говорить. Она мать, у нее дети.

— Я не о женах говорю. Я говорю о живущих на социальное обеспечение шлюхах, которые прохлаждаются в этом городе и за которых я плачу налоги.

Адмирал протягивает руки в перчатках О'Рурку, чтобы тот их зашнуровал. А Кристиан тем временем танцует вокруг здоровенного, похожего на похоронный, мешка, осыпая его ударами.

— Платите, платите, так вам и надо.

— Как, черт побери, а разве вы налогов не платите.

— Я пребываю в забвении.

— Научились, понимаешь, всякие слова говорить. Попали бы вы на один из моих кораблей. Свобода мысли, будь я проклят, блядуют на свободе вот и все дела.

— Послушайте, адмирал, в этом спортзале командую я. Неприличные выражения запрещаются.

— А вот попал бы он как-нибудь ко мне на корабль.

— Но Корнелиус уже служил во флоте, Адмирал. Вы на его оснастку взгляните. Якоря навесу. Переборки укреплены. Прощай любимый город, уходим завтра в море. Чтобы повытрясти дерьмо из пакостных итальяшек. Вперед за Ирландию.

— Чушь собачья.

— Какая такая чушь, Адмирал. Вот Кристиан говорит, что жиды да негритосы заняли в подземке все сиденья. Их, говорит, надо в масле сварить. Чтобы освободить места для ирландцев.

— Иных слов я от него и не ждал.

— А вы подеритесь с ним, Адмирал, подеритесь. В конце концов, для чего предназначено это место. Как не для упражнения в мужественных видах спорта. В искусстве самообороны.

— Я ожидаю мою маникюршу.

— Кристиан думает, что вы гомосексуалист, Адмирал. Что вы потому и за ногтями ухаживаете. Дали бы вы ему как следует. И потом, что это вы здесь салон красоты устраиваете.

— Как только вы перестанете упражняться здесь в бизнесе, я начну упражняться в мужественных видах спорта.

— Как же мне продавать мой антиквариат, если у меня своего магазина не будет. Я между прочим отличную штуку придумал, велел насверлить в картинных рамах дырок, чтобы казалось, будто дерево черви проели. Не хотите купить кого-нибудь из старых мастеров, Адмирал. Дешево. Повесите у себя на яхте в кают-компании.

— Подделки, изготовленные на задворках Бронкса.

— Подлинники из самых что ни на есть европейских замков.

— О'Рурк, вы в музее когда-нибудь были.

— Зачем. Мне и так хорошо. Нанял себе двух молодцов, только что из университета. Я всегда говорил, если у человека есть ученая степень, он, когда ворует, сильно нервничает. А такого легче поймать.