Он скрестил пальцы, как было принято в его народе, когда говорят о мертвых.

Затем он ушел, как человек, вполне удовлетворенный выполненным долгом.

Однако если сон удовлетворил Айфинга и тех людей племени, которым он должен был отдать отчет об этой ночи, то этот же сон дал мне врага, и я в этом скоро убедилась.

По обычаю, с утра меня посетили старшие женщины племени, и все с подарками.

Аусу не пришла, потому что я ясно дала ей понять, что мы с ней на равных в семье Айфинга, а Айлия пришла самой последней.

Она пришла одна: когда у меня никого не было, словно нарочно выжидала, чтобы не было свидетелей нашей встречи. Когда она вошла, ее враждебность как бы вилась вокруг нее темным облаком. Моя сила настолько шагнула вперед, что я могла читать опасность, когда встречалась с таковой.

Айлия единственная из всего племени не боялась моего волшебства. Можно было подумать, что она сама была способна заглянуть мне в мозг и увидеть, как мало я в сущности знаю. Она не села и не приветствовала меня, как полагалось, а бросила к моим ногам изящно отделанную и красиво украшенную коробочку, так что та раскрылась. Из нее выпало ожерелье замечательной работы.

— Подарок новобрачной, старшая. Она скривила рот.

— С приветом от Аусу…

Я не могла спустить ей такую наглую выходку.

— А от тебя, младшая сестра? — холодно спросила я.

— Нет! — рискнула сказать она.

Я заметила, что она из осторожности понизила голос. Она ощущала страшную злобу, но не хотела, чтобы кто-нибудь еще знал о ее злых чувствах.

— Ты меня ненавидишь?

Я приступила непосредственно к делу.

— А за что?

Она опустилась на колени, так что лицо ее было на одном уровне с моим, и наклонилась вперед. Лицо ее было искажено яростью, капельки слюны собрались в уголках широкого рта.

— Аусу стара. Она правит в палатке Айфинга очень немногим. Она больна и больше не интересуется любовью.

Слова летели вместе со слюной. Она ударила себя кулаком в грудь.

— Я главная в глазах Айфинга, или была главной, пока твое колдовство не украло его мозг. Ну что ж, ведающая чарами, прокляни меня, обрати в червя, которого можно раздавить сапогами, в собаку, чтобы я возила сани, в камень. Это буде лучше для меня, чем оставаться теперь в палатке Айфинга.

Я видела, что она говорит искренне. В своей ревнивой злобе она готова была к любым чарам, которые я, по ее мнению, могла навести, только бы не оставаться на своем месте; не видеть моего торжества над ней.

Храбрость, отчаяние и зависть, сжигавшие ее, заставили Айлию бросить мне вызов — мне, старшей, какой я была в ее глазах.

— Я не хочу Айфинга, — спокойно сказала я. Раньше я просто овладела бы ее мозгом, заставила бы поверить моим словам, теперь же я старалась внушить ей правду, но, кажется безуспешно.

Она замолчала, видимо, обдумывая мой ответ, и я поспешила воспользоваться тем маленьким преимуществом, которого достигла.

— Я ведаю чарами, как ты сказала. Я не завишу от доброй воли мужчин, будь он вождь или простой воин. Это внутри меня. Ты поняла, девушка?

Я подняла руки к груди, приняв надменную позу Мудрых женщин, которые носили ее с такой же легкостью, как свои мантии или драгоценный камень.

— Ты спала с Айфингом, — угрюмо сказал она. Глаза ее смотрели вниз, на открытый ящичек и ожерелье, лежавшее между нами.

— Для блага племени. Ведь таков обычай.

Конечно, я могла бы полностью обезоружить ее, рассказав истинную версию этой ночи, но решила, что этого делать не стоит.

Умение хранить тайны — первая заповедь любого искателя знаний.

— Он придет опять! Он мужчина. Вкусив праздничную пищу, он будет голоден, пока не получит ее снова! — вскричала она.

— Нет, он не придет снова, — сказала я в надежде, что говорю правду.

— Для тех, кто идет тропой власти, это правильно. Мы не можем спать с мужчиной и пользоваться нашими знаниями. Один раз — чтобы наша сила в какой-то мере перешла в вождя, но не более.

Она подняла на меня глаза. Злоба ее притупилась, но упрямство не ушло.

— Голодного мужчину словами не накормишь. Они звучат в ушах, но не наполняют его. У тебя одни желания, а у Айфинга совсем другие. Он сейчас как во сне…

Я напряглась. Неужели она угадала правду? Если так, то она может что-то сделать.

Она наклонилась еще ниже.

— Скажи, каким колдовством пользуетесь вы, Мудрые, что бы захватить мужчину, который всегда мыслил ясно, и его ничто не смущало?

— Я этого не делала.

Но так ли это? Я действовала быстро и, может быть, не слишком четко думала, когда наводила чары на Айфинга. Если что-то случилось, у меня теперь был ответ. Я сжала край плаща, в котором была спрятана колючка.

— Будь спокойна, Айлия. Если он случайно попал под чары, я быстро сниму их.

— Я поверю тебе, когда у Айфинга снова станут ясные глаза, и он придет в мою постель такой же нетерпеливый, каким был две ночи назад, — сказала она откровенно.

Видимо, она все-таки поверила. Затем она встала.

— Покажи мне. Мудрая женщина, что ты не враг мне… и всем нам!

Она повернулась и вышла. Когда я удостоверилась, что она ушла, я опустила полотнище у входа и привязала его к внутреннему шесту. При опущенном полотнище входить не полагалось.

У меня не было служанок, как у Утты, не было и учениц, но я все-таки действовала осторожно, боясь, что кто-нибудь подсматривает.

Я раздула угли в жаровне, положила туда несколько кусочков сухого дерева без коры и немного сухих трав. Когда заклубился ароматный дым, я сунула колючку в самый центр огня — с сожалением, потому что у меня не было другой, если понадобиться. Но Айлия была права: если Айфинг так твердо держит меня в своих мыслях, надо побыстрее разбить связующий сон.

Это сработало: вождь не приближался ко мне, и никакие другие посетители меня тоже не беспокоили. Похоже, что в их мозгах зашевелилось что-то другое. Я считала, что они обосновались тут, в тепле, хотя бы до конца зимы, но тепло — не главное.

Встал вопрос о дичи, которая все реже встречалась поблизости. К тому же, этому народу была свойственна непоседливость, им быстро надоедало любое постоянное место, даже обещавшее легкую жизнь.

Предоставленная самой себе — если не считать того, что каждое утро к моей двери приносили пищу и топливо, — я проводила целые часы, пытаясь с помощью вещей Утты вспомнить побольше о том, что могло помочь мне. Рано или поздно — скорей всего, рано Айфинг и его люди придут просить моего предвидения. Конечно, я могу притвориться провидицей, но ведь это настоящий обман!

Это предательство Власти — претендовать на то, чего нет! Я не смею этого делать, потому что рискую потерять и то малое, чего мне удалось достигнуть.

Все мои попытки заняться предвидением оставались тщетными, усилия с поисковым лучом тоже ни к чему не привели. Может, есть что-нибудь другое, относящееся к Власти, что может помочь мне? Наконец я наткнулась на это другое, аккуратно завернутое, летавшее на дне сундука Утты, как нечто давно забытое. Я достала это и стала рассматривать.

Это была вещь, которой пользуются ученицы в Месте Тишины, детская игрушка по сравнению с более сложными и лучше подготовленными помощниками, но теперь я снова стала ребенком в этих делах, и это лучше чем ничего. Придется смириться и пользоваться тем, что есть.

Это была деревянная доска с тремя вертикально вырезанными рядами рун. В первом ряду виднелись следы красной краски, теперь едва заметной, золотые слегка поблекшие линии — во втором, а третий ряд был очень темным, можно было лишь догадаться, что когда-то он был окрашен в черный цвет.

Если я смогу делать эту работу, пусть в малой степени, то отвечу на вопросы Айфинга не прибегая к обману. Оставалось попробовать, как насчет моего собственного вопроса, на который я так жаждала получить ответ. С чего начать?

Киллан, Кемок! Я закрыла глаза, представила их себе, самых близких моему сердцу, моих вторых «я», и чуть слышно запела слова такие древние, что значение их утратилось, но звучание собирало некоторую энергию.