Вот те на! Надо будет расспросить бабушек-дедушек на досуге, с кем они там в деревнях грешили по молодости лет.
– Да ничем, родство очень дальнее, не ближе четвертого колена, иначе тебя бы никакое зелье не спасло. Только от маковых полей стоит гулять подальше. У Селены, кстати, та же история. Поэтому она в замке Красных маков никогда не была. Имя ее у всех на слуху, а в лицо ее ни Делия, ни дочка не знали.
Надо же, какое совпадение! Мало того, что мы похожи, как две капли воды, так у нас еще и одна беда – неразборчивые в связях предки. Просто любопытство разбирает– так хочется познакомиться с этой Селеной. Одно только пугает – как бы встреча с моей таинственной близняшкой не завершилась для одной из нас (и я даже знаю, для кого именно) весьма плачевно. А тогда – прощай, Москва, гуд-бай, чизкейки, оревуар, светлое будущее.
В Красные Кроты я въезжала, как осужденный на казнь. Как я ни уговаривала Ива объехать село стороной, он оказался непоколебим.
Во-первых, это мой святой долг, безапелляционно заявил он.
Во-вторых, через Вурдалачью пустошь он и днем не поедет, не то что на ночь глядя. («Один бы я еще отбился,– нахально заявил он.– Но с такой обузой, как ты,– гиблое это дело»).
А в-третьих, пора о ночлеге подумать, да и подкрепиться хочется.
Вот насчет «подкрепиться» я и опасалась. Нет, от отравления как раз не осталось и следа, и я была бы не прочь плотно отобедать. Меня тревожило другое. Готова поспорить, ушлый староста уже успел наведаться к казначею и потребовать причитающуюся ему компенсацию… И по мне уж лучше прогуляться по пристанищу вурдалаков, нежели попасться на глаза разъяренному скупому рыцарю.
Ну вот! Что я и говорила! Не успел слух о нашем прибытии разнестись по селу, как староста уже скатился с крыльца своей хаты и понесся к нам, обгоняя остальных с прыткостью бегуна.
Мысленно вжав голову в плечи, я напустила на себя самый надменный и холодный вид. Уж не для того он так мчится, чтобы сметанки свежей предложить. Хотя от сметанки я бы не отказалась. Поди, уже и костер приготовил для ведьмы-мошенницы.
– Мадам волшебница! – заголосил он.– Милости прошу! Прошу ко мне! Давно ждем! – И, перехватив мой недоуменный взгляд, вцепился в поводья и потащил мою кобылу за собой.
К чести последней, та упиралась, как могла. Но староста оказался проворнее – сунул ей промеж зубов кусочек сахару, и моя лошадка послушно пошла следом, как мышь за сыром.
– Будем рады! Поди, проголодались за трудами за праведными! Марушка как раз пирогов напекла! – соловьем заливался староста.– Дайте ручку, вот так! Проходите, проходите в дом!
Отвергнув помощь, я обреченно скатилась вниз и поплелась в знакомую избу.
К моему удивлению, Маруша при виде меня просияла, прямо как бедный студент, выигравший в лотерею три повышенные стипендии, и засуетилась у печи, лопоча что-то о том, что пироги скоро поспеют. А пока сам староста наведался в погреба и щедро заставил стол чугунками и мисками.
– Хозяйка,– осторожно поинтересовалась я, когда он умчался за новой порцией угощения.– А что, муж компенсацию получил?
– Пока нет,– расплылась в улыбке та.– Решил накопить расписок, чтобы новую избу хватило справить, а потом сразу все и забрать.
Я радостно завертела ложкой в кринке сметаны. Что ж, поджаривание на угольках сегодня отменяется. Это нужно отметить!
– И много накопили? – невинно поинтересовался Ив.
– Половину только,– поджала губы Марушка.– Так ведь не ходют к нам ни ведуны, ни рыцари – все через пустошь шастают, а потом хвастаются, кто больше упырей одолел. Это мне сестрица из Липок поведала. У них завсегда постояльцев полно, а нам не везет. Как хорошо, что вы пожаловали!
Она едва не прослезилась. «Благодетельница ты наша» – читалось на ее изможденном лице.
Нехорошо обижать больных на голову людей, но отказаться от щедрого угощения было выше моих сил. Тем более что после поимки Белоснежки, приема в Мухоморах, визита в Красные маки и полуторачасовой тряски на крупе лошади этих самых сил почти не осталось.
– И много у вас воинов с ведунами было после нас?– поинтересовалась я.
– Так никого и не было! – воскликнула Марушка и тут же осеклась, сообразив, что сболтнула лишнего.
Половина новой избы – за скромный ужин на двоих? Я с жадностью вонзила зубы в горячий пирог. Аппетиты старосты превзошли все мои ожидания. Что ж, можно сказать, своим приездом мы и впрямь облагодетельствовали этот гостеприимный дом, хозяева которого рассчитывают поиметь с казны недостающую половину на строительство нового. Блажен, кто верует! Надо будет сказать, чтобы и с собой пирогов завернули.
– А что, хозяйка,– вспомнила я,– ничего странного в селе не происходило? Может, кто всю жизнь трезвенником был, а тут запил внезапно? Или девица в один момент всю свою прелесть растеряла?
– Было дело,– встрепенулась Марушка.– Галла с соседнего двора всю ночь на сеновале гудела. Только где ж ей чего терять, когда давно уж все потеряно? А мужики наши – как выпьют, так и начинают трезвонить. А пьют они без перерыву. Мне вот только с моим Лютием повезло.
Да уж. Повезло так повезло!
– Может, характер у кого испортился? – допытывалась я.– Или изменился кто так, что не узнать?
– Вилонка, дочь ткачихи, брюхатая ходит,– живо отозвалась она.– Вот разнесло так разнесло – не узнать просто!
– А характер? – теряя терпение, подсказала я.
– Да вроде не припомню,– растерялась баба.– Вот только пастух наш в последнее время песни слагать перестал. Раньше все только и трындел на дуде своей, девки к нему так и липли. А сейчас дунет – так и коровы от него шарахаются.
Уже что-то.
– И где он, ваш пастух?
– Да на кой он вам, госпожа, сдался, голодранец?
– Работа у меня такая,– пояснила я.– Узнаю, не надо ли чего.
– Надо-надо! – закивала Марушка китайским болванчиком и быстро перечислила.– От головы, от живота, от боли в спине, от простуды, от дурного глаза, для достатка в доме и,– смущенно добавила она,– от разлучницы.
Неужели она и впрямь думает, что на Лютия может польститься кто-то еще? Судя по молитвенно сложенным на груди рукам, не только думает, но и страшно боится.
– Разберемся,– заверила ее я, выгребая из мешка залежи склянок и амулетов.
Удовлетворив по мере возможности часть потребностей старостиной супруги, я решила ретироваться за ворота и разыскать пастушка. Не тут-то было!
На улице меня уже встречала толпа загорелых лиц, явившихся по мою душу. Поскольку отдельной избы выделить никто не догадался, то пришлось мне самой не меньше часа слоняться по всей деревне, вручая полезные зелья и делая вид, что заговариваю коров на плодовитость, а крыши – на непрохудимость.
Когда я выбралась за ворота, день уже близился к закату, солнце висело над кромкой леса, собираясь устроиться на ночлег в еловых ветках, а коровы, уставшие за весь день, мычали где-то вдалеке.
Туда-то я и зашагала. Можно, конечно, было бы дождаться вечера и поговорить с пастушком в деревне, но я надеялась, что мне удастся услышать его игру вдали от посторонних ушей и составить о нем свое собственное мнение. Что-что, а слова Маруши мне доверия не внушали.
Пастуха я нашла по тихому дребезжанию дудочки, доносившемуся из-за широких спин коров. Назвать это игрой было весьма сложно.
Нечто подобное я извлекала из игрушечной дуды, будучи четырех лет от роду. Когда гости засиживались и никакие уловки уже не действовали, мама прибегала к верному способу – с умилением объявляла, что у дочурки открылись невероятные музыкальные таланты, и предлагала послушать мое выступление. Под одобрительным взором родительницы я притаскивала орудие звуковых пыток на кухню и начинала трындеть во всю мощь своих недоразвитых легких. Мало кто из гостей выдерживал больше пяти минут. Глядя на то, как мама искренне восторгается гениальностью дочурки, посетители предпочитали делать ноги из этого дурдома. Поэтому поверить в то, что автор этой бездарной какофонии некогда сочинял прекрасные мелодии, было весьма сложно.
