Тальбот вышел из себя.

— Чего же вы тогда хотите?

— Проценты с пяти миллионов составляют ровно половину ваших доходов. Короче, говоря вашим же деловым языком, я намерен влезть в ваш подпольный бизнес.

Вуд услышал возмущенный вздох старика.

— Не выйдет! — выплюнул он. — Даю вам восемьдесят тысяч. Это вся наличность, которую я могу собрать.

— Не валяйте дурака, Тальбот, — сказал Мосс с леденящим спокойствием. — Мне не нужны деньги, чтобы перебирать их в руках. Мне нужен большой и обеспеченный доход, достаточный для проведения моих экспериментов без осушения больничных фондов, которых мне все равно не хватает. Если бы этот эксперимент меня не интересовал, я никогда не взялся бы за него и за пять миллионов, как бы они ни были мне нужны.

— Восемьдесят тысяч, — повторил Тальбот.

— Ну и держитесь за ваши деньги, пока не сгниете вместе с ними. Сколько вам там осталось с вашей прогрессирующей грудной жабой? Около шести месяцев, не больше.

Трость старика нервно застучала по полу.

— Ваша взяла, шантажист, — сдался Тальбот.

Мосс рассмеялся. Вуд услышал скрип мебели, когда собеседники поднялись и направились к лестнице.

— Хотите еще раз взглянуть на Вуда и собаку, Тальбот?

— Нет, я и так уже убедился.

— Тогда избавься от них, Кларенс. Только не вздумай больше оставлять их на улице, чтобы дать пищу для размышлений пронырливым репортерам Тальбота. Одень на револьвер глушитель. Он внизу. Потом обработай трупы кислотой.

Глаза Вуда в ужасе обежали комнату. Ему и его телу необходимо вырваться отсюда. Но если он уйдет один, то ему уже никогда не стать самим собой.

Но они находились на втором этаже, в задней части дома. Даже будь здесь пожарная лестница, окна ему все равно не открыть. Выход оставался только один — через дверь.

Каким-то образом он должен ухитриться повернуть ручку двери, пойти на риск наткнуться на лестнице или внизу на Кларенса и Мосса, да потом еще открыть дверь на улицу.

Собака в его теле жалобно завизжала. Вуд пытался преодолеть инстинктивный страх, охвативший его животный мозг. Необходимо сохранять хладнокровие.

Снизу доносились громыхающие шаги Кларенса, который ходил по комнатам в поисках глушителя к своему револьверу.

Гилрой закрыл за собой дверь телефонной будки, выудил из кармана монетку и сбил на затылок свою бесформенную фетровую шляпу.

— Дайте мне шефа, — сказал он.

Редактор рассеянно приветствовал его. Гилрой знал, что тот пришел совсем недавно и разбирал бумаги и прессу у себя на столе, ища свежую информацию.

— Это Гилрой, шеф.

— Что у тебя по кататоникам?

— Ничего, шеф, — мрачно ответил Гилрой.

— Где ты сейчас находишься?

— Весь день провел в больнице, наблюдал за кататониками и ждал, пока проклюнется какая-нибудь идея.

— Ну и как? — сочувственно спросил редактор.

— Ни черта. Они беззвучны и неподвижны, а врачи ничего путного не говорят. А что у вас из полиции и из других больниц?

— Я как раз просматривал сообщения, когда ты позвонил. Вот… их отпечатки пальцев ранее зарегистрированы не были. Ни в одном полицейском участке их фотографий не опознали.

— Больницы за пределами Нью-Йорка проверяли? — с надеждой спросил Гилрой.

— Исчезнувших пациентов нигде не числится.

Гилрой вздохнул и выразительно пожал плечами.

— Итак, все впустую. Тщательно же этих людей отбирали. По всей стране газеты печатают их фотографии, а у них, оказывается, ни друзей, ни родственников, ни приводов в полицию.

— Как насчет чисто гуманного подхода? — подбадривающе спросил редактор. — Как они беспомощны, как плохо были одеты, истощены, как их сейчас кормят… Состряпай историю о том, кем они могли быть, судя по их рукам и чертам лица. Неплохой поворот, а?

— Нет, шеф, — простонал Гилрой, — я побит. А стряпать такие истории не по моей части. Я ведь не сопливая баба. Работать мне здесь не с чем. У этих бродяг никаких концов не найдешь. Кто они, неизвестно, откуда взялись, неизвестно, что именно с ними произошло, тоже неизвестно.

— Вот что, Гилрой, — резко выпалил редактор. — Прекрати это нытье, слышишь? Начальник в этой газете я, и поскольку увольняться ты, вроде бы, не собираешься, я тебе могу приказать собирать любую информацию, которая мне понадобится, хоть количество новорожденных за сутки. Ты решил, что мы напали на след сенсации, и меня в этом убедил тоже ты. И я до сих пор убежден! Я хочу, чтобы ты выяснил все насчет этих кататоников. Откуда они взялись и как дошли до нынешнего состояния. Того же хочет и читатель. Я не остановлюсь, пока не добьюсь своего. Ясно? Начинай работу и вгрызайся в нее. Не давай сбить себя со следа. И, просто, чтобы показать тебе свою поддержку… Санкционирую тебе неограниченные представительские расходы по собственному усмотрению. Берись за дело и разработай этих кататоников как только сумеешь.

На секунду Гилрой потерял дар речи.

— Вот черт… — пробормотал он в смущении. — Все сделаю, шеф. Я как-то не думал, что вы так настроены.

— Мы с тобой вдвоем живо расколем эту историю, Гилрой. Но попробуй мне только еще раз заныть, что ты потерпел поражение, и можешь начинать рассыльным в любой другой газете. Понял? Это все!

Гилрой нахлобучил шляпу.

— Понял, шеф, — заявил он мужественно. — Можете на меня полагаться до конца.

Решительной походкой он вышел из телефонной будки.

Да, все, что ему требуется — это терпение и острая наблюдательность. Самое трудное — найти первую зацепку, а там история начнет разматываться сама собой. Он зашагал к выходу из больницы.

Вдруг кто-то легко прикоснулся к его руке. Гилрой обернулся и увидел врача, с которым он беседовал у постели кататоника.

— Гилрой, если не ошибаюсь? Знаете, я тут размышлял на досуге об этих разрезах на шее…

— И что же? — насторожился Гилрой, доставая блокнот.

— Ты что, снова решил увольняться? — спросил его редактор десять минут спустя.

— Вот уж нет! — Гилрой положил блокнот на телефон. — Напал на горячий след. Слушайте внимательно. Меня на него навел один из врачей «Мемориала». Он пришел к выводу, что разрезы на шее были сделаны для обеспечения доступа к какой-то части мозга. Они проходят по касательной в четверти дюйма от спинного хребта так, чтобы не задеть позвонки. По словам врача, задних долей мозга под таким углом не достать, да и на шее нет такой области, которую было бы удобнее оперировать со спины, чем спереди или через рот. Если такой разрез не задевает спинного хребта, а в нашем случае он его не задевает, то служить причиной паралича он никак не может.

Поэтому доктор и предполагает, что эти разрезы были сделаны с целью обеспечить доступ к какой-то доле самого основания мозга, которую сверху не достать. К какой именно, он не знает как и не знает, почему эта операция приводит к полному параличу. Уяснили, да? Так вот, к чему все сводится: обычно, для того, чтобы достичь какой-то части мозга, приходится снимать изрядный кусок черепа. Здесь же к мозгу проникли через разрез, рассчитанный до последнего миллиметра. Хирург, сделавший его, работал исключительно по расчетам, как летчик «вслепую» летит по приборам. Доктор из «Мемориала» говорит, что только четыре хирурга во всей стране способны на такую ювелирную работу.

— Кто именно, черт бы тебя побрал! Ты спросил, кто именно?

— Естественно, — обиженно ответил Гилрой. — В Нью-Йорке — Мосс, в Чикаго — Фабер, да еще Кроуниншоу в Портланеде, и, возможно, Джонсон в Детройте.

— Так чего же ты ждешь? — завопил редактор. — Найди Мосса!

— Мосс исчез. Покинул свою квартиру, не оставив адреса. Он был зол, как черт. Правление потребовало его отставки, и он уволился с весьма подмоченной репутацией. Ходят слухи о злоупотреблениях больничными фондами.

— Найди Мосса, — ответил редактор. — С остальными я свяжусь сам. Похоже, что след хороший.

Гилрой повесил трубку и быстрыми шагами хищника понесся к двери.