Вуд избрал иную тактику. Он увязался за высоким тощим парнем, лицо которого казалось добрым, несмотря на выражение угрюмой сосредоточенности. Вуд неуклюже завился хвостом, демонстрируя свои дружественные намерения. Высокий человек остановился, почесал Вуда за ушами, но в дверь с собой не пропустил. Но прежде, чем он успел закрыть ее, Вуд яростно прыгнул, чуть не сбив его с ног, и оказался в вестибюле, где понесся между бесчисленными ногами, устремившись к лестнице. Высокий человек выругался ему вслед.

Вуд миновал этаж за этажом. Вот, наконец, он у двери отдела новостей. Он остановился, перевел дыхание. Потом зажал ручку двери в зубах и повернул ее. В его чувствительные ноздри ударила едкая волна табачного дыма, уши пронизала боль от грохота и шума. Пробиваясь между рядами заваленных бумагами столов, он с надеждой оглядывался по сторонам. Он видел людей, склонившихся над машинками, не замечающих ничего, кроме своей работы, юнцов, бегом разносящих между столами пачки бумаг, мужчин и женщин, летящих из стороны в сторону. Умные, проницательные, внимательные лица…

Кое-кто на секунду отрывался от своего дела, чтобы взглянуть на него, но сразу же возвращался к работе, почти его не видя.

Он дрожал от волнения. Ведь это были люди, которые могли и воздействовать на Мосса, и понять его, Вуда. Кто, как не они! Лапой он дернул за ногу репортера, печатающего на машинке, заискивающе глядя на него. Репортер посмотрел под стол и отпихнул Вуда.

— Отвяжись, — сказал он сердито. — Иди домой.

Вуд отпрянул. Мозг его напряженно заработал: как же ему изложить свою историю? Чем заменить слова человеческой речи? И его осенило. Он же специалист по шифрам и кодам…

Он залаял, чередуя длинные протяжные звуки с короткими. Испуганно завопила женщина. Репортеры повскакали с мест и встали плотным кругом, не смея подойти к Вуду вплотную. Вуд пытался пролаять текст азбукой Морзе и с надеждой искал глазами того, кто поймет его. Но встречал он в ответ лишь неприязненные холодные взгляды.

— Это та самая псина, которая напала на меня внизу, — сказал высокий худой человек.

Вуд залаял было снова, но из отделенной стеклянной перегородкой клетушки вышел редактор.

— Что за шум? — требовательно осведомился он и увидел Вуда. — Убрать к чертям этого пса!

— Вот, вот! Уберите-ка его отсюда! — заорал худой.

— Слушай, Гилрой, он же очень милый и ласковый пес. Посмотри-ка на него своим гипнотическим взглядом.

Вуд моляще впился глазами в Гилроя. Хоть он и не мог объясниться, но автора статей о кататониках он нашел! Гилрой шел прямо на него, произнося обычные в таких случаях фразы, которыми успокаивают разбушевавшихся собак.

Вуд так был близок к успеху! Ему бы только суметь выразить себя, прежде, чем его поймают и выдворят.

Прыгнув на стол, он смахнул на пол банку чернил, растекшихся темной лужей. Не теряя ни секунды, ой схватил лист белой бумаги, обмакнул лапу в чернила и попытался писать.

Но лучик надежды мгновенно погас. Собачье когти — это не человеческий палец. На бумаге, просто получился отпечаток его лапы.

Уныло, но не сопротивляясь, чтобы не злить Гилроя, Вуд позволил завести себя в лифт. Он опять неуклюже завилял хвостом. Потом сел и попытался состроить гримасу, которая на человеческом лице показалась бы дружелюбной. Гилрою она понравилась. Он потрепал Вуда по голове. И решительно выставил его за дверь.

Но Вуд не отчаивался. Как бы то ни было, он сумел проникнуть в редакцию и обратить на себя внимание. Он знал, что газета — это единственная сила, способная повлиять на Мосса. Осталось лишь решить проблему коммуникации. Но как? Писать лапой он не мог, и никто в редакции не понял азбуки Морзе.

Прижавшись к белой бетонной стене, он лихорадочно искал выход. У него не было ни речи, ни послушных пальцев. Единственное, что оставалось — лаять. Должен хоть кто-то в этой толпе услышать в его лае точка и тире.

И, действительно, не одна голова повернулась к нему. Уж что-что, а внимание-то он к себе привлекал. Но понять его так никто и не понял.

На какой-то миг он потерял рассудок. Он заметался под ногами прохожих, заливаясь хриплым отчаянным лаем, прыгая на людей, которые казались ему понятливее остальных, не отставая от них, пока не становилось ясным, что послание до них не дошло.

Никаких результатов, кроме робкого похлопывания по голове или испуга. Он смолк и опять прижался к стене, чувствуя себя побежденным. Никому и в голову не придет услышать морзянку в собачьем лае. Когда он был человеком, он, наверное, реагировал бы точно так же. Люди видят в его лае только лишь попытку собаки обратить на себя внимание. И ничего более.

Он долго рыскал по улицам, завидуя ступающим вокруг него человеческим ногам, твердо и уверенно идущими в нужном им направлении. Самоуверенным, эгоистичным ногам, не сделающим ни одного шага в сторону от своего пути, чтобы помочь ему.

Владельцы этих ног обладали способностью выражать самые тонкие оттенки мысли и чувства речью, письмом, телефонным звонком…

Его же голос был всего-навсего хриплым пронзительным воем, раздражающим людей. Лапы его были пригодны только к бегу, а заостренная морда не могла выражать никаких человеческих чувств.

Наконец, после долгих поисков он наткнулся на огрызок карандаша. Стиснув его в зубах, он затрусил к докам на Западной улице.

Ветер с реки гонял на берегу многочисленные обрывки бумаги. Некоторые были довольно большими и относительно чистыми.

Поймав кусок бумаги, он твердо зажал его в лапах. Языком и зубами он переместил огрызок карандаша во рту так, чтобы он находился прямо над бумагой. С трудом он вывел большими печатными буквами: «Я человек». Эти два слова заняли у него всю страницу, не оставляя места для дальнейшей информации.

Выплюнув карандаш, он стиснул бумагу в зубах и побежал обратно к зданию газеты. Впервые с момента своего побега от Мосса, он почувствовал уверенность в себе.

Вуд проскользнул в вестибюль с группой усталых молодых репортеров, возвращающихся с заданий. Он снова поднялся по лестнице, положил бумагу на пол и сжал дверную ручку своими мощными зубами.

Гилрой сидел за своим столом, печатая статью на машинке, Вуд подбежал к нему с бумагой в зубах и положил ему лапу на колено.

— Какого черта! — выдохнул Гилрой, испуганно отдернул ногу и отпихнул Вуда.

Но Вуд не уходил. Дрожа, он вытягивал шею как можно дольше, пока Гилрой не выхватил у него изо рта лист бумаги. Вуд застыл, жадно впившись глазами в тощего репортера.

Лицо Гилроя потемнело от гнева.

— Кто это здесь вздумал дурака валять? — неожиданно заорал он, но почти никто не обратил внимания на его крик. — Кто запустил сюда эту псину и всунул ей в зубы кретинскую записку? Ну, сознавайтесь, кто?

Вуд запрыгал вокруг него, истошно лая, пытаясь объяснить

— Да заткнись ты! — загремел Гилрой, — Эй, рассыльный! Вышвырни его отсюда, да смотри, не пускай обратно. Не бойся, он тебя не укусит.

И опять Вуда постигла неудача!

Но он не намерен был сдаваться. Когда прошел истерический приступ отчаяния, мозг его заработал ясно и четко. Неудача? Да, но все же он нашел способ коммуникации. Ему просто не хватило места, чтобы разъяснить все, как надо. Но он напал на правильный путь, которым и надо теперь следовать.

Прежде, чем рассыльный загнал его в угол, Вуд подпрыгнул и схватил со стола карандаш.

— Отнять у него карандаш, мистер Гилрой? — спросил мальчик.

— Я тебе дам свой, если не хочешь, чтобы тебе руку отхватили, — фыркнул Гилрой, возвращаясь к своей машинке.

Вуд спокойно сидел у ног рассыльного, пока тот вызывал лифт. Теперь ему не терпелось поскорее выбраться из здания и вернуться в найденное им в доках убежище, где он мог бы обдумать возможность более подробного послания.

Он понял, что алфавиту нужно найти какую-то замену, доступную его неуклюжим зубам.

Настойчивые попытки собаки вернуться в редакцию раздражали Гилроя.