Элоэ почувствовала, как внутри у нее слегка похолодело. Она-то знала про себя, что все еще надеется изменить Дикса и сможет заставить его отказаться от прежней жизни, сможет убедить его в том, что честность и надежность, как бы ни было это скучно и как бы низко это ни оплачивалось, будут лучше, чем та жизнь, которую он ведет сейчас.

– Да ты не волнуйся, – продолжала Мэри Бланшард. – У него золотое сердце, и он всегда стремится помочь людям. Дикс еще ни разу не подвел того, кто обратился к нему за помощью. Мы все его любим. Возможно, мы тоже его немного испортили – но все равно мы его любим.

– Я хочу помочь ему.

– Тебе удастся это сделать, если ты его достаточно любишь. Он тебя любит сейчас. Ты можешь сохранить эту любовь, любя его в ответ и дав ему то, чего он всегда был лишен.

– А что это?

– Дом, – ответила Мэри Бланшард.

– Но у него же он был. По крайней мере, он убежал из дома, чтобы быть вместе с вами.

– Я имею в виду настоящий дом. О, кирпич и известка еще не означают дом, можешь в этом не сомневаться. Главное – любовь, которая его согревает. Отец и мать Дикса никогда не любили его и никогда не пытались понять его. Они хотели, чтобы он подчинялся им, чтобы он рос так, как они считали нужным, по тем правилам, которые они установили для него. – Она вздохнула так тяжело, что ее полное мягкое тело содрогнулось. – Он бунтовал, он всегда был бунтовщиком, – продолжала она. – Из Дикса нельзя слепить какую-то форму и сказать, что только эта форма ему и годится. Дикс всегда будет самим собой. И все-таки, я считаю, что ему нужен дом, и настоящий дом будет для него спасением.

– Спасибо, что сказали, – мягко поблагодарила Элоэ.

Она посмотрела в другой конец комнаты. Дикс ее искал. Она смогла прочитать недоумение на его лице оттого, куда же она могла уйти; когда же глаза его отыскали ее, в них вспыхнуло внезапное озарение.

Она поднялась, забыв о Мэри Бланшард, забыв обо всем, кроме Дикса. Он хотел быть с ней – этого было достаточно. Она подошла к нему, и он взял ее под руку.

– Может быть, пойдем отсюда? – спросил он.

– Не попрощавшись? – удивилась Элоэ.

– Не будем делать наш уход слишком явным. Это всегда портит вечер.

Он помог ей подняться по ступенькам и пробраться в темноте сквозь кустарник туда, где стояла машина.

Как только они дошли до нее и забрались внутрь, он заключил ее в свои объятия, резко и страстно.

– Я слишком долго тебя не целовал. Я не мог больше ждать. Что ты со мной сделала, что даже мои друзья мне кажутся пустой тратой времени, тогда, когда я мог бы быть с тобой? Только наедине с тобой, Элоэ. Это означает для меня всю мою жизнь.

Он еще раз ее поцеловал, но через минуту она отодвинулась от него.

– Я должна тебе кое-что сказать. Завтра мы уезжаем. Мы будем гостить за городом.

– Но как же я смогу видеться с тобой?

– Я не знаю. Я не знаю, что делать. Я подумывала о том, чтобы отказаться, но, по всей видимости, герцогиня особо подчеркнула необходимость моего присутствия.

– Герцогиня?

В полумраке машины ей показалось, что брови Дикса взметнулись вверх.

– Да, герцогиня де Ранж-Пужи, – ответила она. – Я тебе не говорила еще о причине, по которой мы находимся здесь, в Биаррице.

– Вполне понятно, что причина была, – сказал он со слабой улыбкой на губах.

– Я тебе сейчас расскажу об этом, – продолжала Элоэ. – Я уверена, что могу доверять тебе и что ты больше никому не расскажешь об этом. Это было бы нечестно. Но я переживаю, ужасно переживаю из-за того, что я сделала.

– Что-нибудь плохое? – в его голосе послышалась насмешка.

– В том-то и дело, что я этого не знаю, – ответила она. – Это плохо вмешиваться в жизнь других людей?

– Нет, если это делаешь ты, – сказал он и поднес ее пальцы к своим губам.

– Пожалуйста, я хочу, чтобы ты мне сказал, поступила ли я плохо. Меня это беспокоит целый день, весь сегодняшний вечер. Я почти ни о чем другом не могу думать.

– Даже обо мне? – спросил Дикс.

– Ты же знаешь, что я не могу не думать о тебе, – улыбнулась она. – И в то же самое время я думаю о Стиве Вестоне, который летит сейчас через Атлантику и с каждым часом приближается к нам. А я думаю, должна ли я встретить его в аэропорту и немедленно отправить его назад?

– А кто это – Стив Вестон? – спросил Дикс, беспомощно разведя руками. – Дорогая, может быть, ты начнешь сначала. Тебя довольно трудно понять.

– Очень хорошо, я расскажу тебе. Все началось в Лондоне, когда я узнала, что миссис Деранж планирует для Лью замужество с герцогом де Ранж-Пужи. Ты можешь понять, насколько цепко она ухватилась за эту идею, так как герцог является главой рода – как Лью, так и, конечно, моего.

– А мисс Лью целиком согласна с этой затеей? – поинтересовался Дикс.

– Нет, конечно, нет. Миссис Деранж во многом ей солгала, рассказывая, как он красив и привлекателен; а позже Лью увидела в местной газете его фотографию.

– И что она сказала?

– Она была разъярена от гнева на свою мать и близка к истерике. Она клянется, что никогда не согласится на эту сделку. Брак по расчету, конечно, но он принес бы ей титул и великолепный замок. Я тебе еще не говорила об этом. Мы ездили вчера его смотреть.

– А какое участие принимает во всем этом Стив Вестон?

– Он был влюблен в Лью до того, как она уехала в Англию, и я думаю, что она тоже была влюблена в него. По сути говоря, я думаю, что она до сих пор любит его, и… и, ох, это то, что меня страшит. Я позвонила ему и сказала, чтобы он сюда приезжал.

Дикс откинул голову назад и захохотал.

– Не смей смеяться надо мной, – с жаром возмутилась Элоэ.

– Дорогая, я смеюсь не над тобой, а только над тем, каким трагическим голосом ты все это рассказываешь. Конечно, ты поступила правильно. Стив Вестон прилетит, заключит Лью в свои объятия, и юная мечта любви вновь победит.

– Ты правда так думаешь? А вдруг она разозлится, увидев его? Вдруг она опять отошлет его обратно, как уже сделала однажды в Лондоне?

– Любой любящий мужчина готов пойти на подобный риск. Пойми, я знаю, о чем говорю, потому что я тоже влюблен.

Он посмотрел на нее с нежностью.

– Ты так прекрасна. Так невозможно, до обожания, прекрасна и серьезна.

Она слегка пошевелилась в его объятиях и отвернулась.

– А как же мы? – спросила она.

– Мы? – переспросил он.

– Мы уезжаем завтра в «Шато». Я не смогу тебя больше видеть.

– Ну, конечно, сможешь. Ты думаешь, что стены какого-то там «Шато» смогут удержать меня от тебя?

– Но ты не должен появляться там.

– Почему нет?

– Потому что это опасно. Они могут узнать. Мне будет трудно ускользать из дома, как сейчас, и встречаться с тобой в саду.

– Почему? Чем этот дом отличается от любых других домов? В нем есть двери с засовами, которые можно открыть изнутри.

– О, как ты не понимаешь? Это будет так трудно. Дом настолько огромен, что я могу в нем заблудиться.

– Я выясню, где находится твоя спальня, и ты услышишь мой свист снизу, – со смехом сказал Дикс.

– Я не думаю, что… мы должны… делать это, – неуверенно ответила Элоэ, но было видно, что она почти сдалась.

– А что «Шато»? – спросил Дикс. – Сильно внушает благоговение?

– Это самое прекрасное место, которое я когда-либо видела.

– Расскажи мне о нем.

– Я не знаю, с чего начать… Я никогда не думала, чтобы гобелены, картины и мебель, которые сами по себе являются музейными экспонатами, так прекрасно сочетались в частном доме.

– Звучит помпезно.

– Вовсе нет – по крайней мере, мне так не показалось, – возразила Элоэ. – В этом доме было что-то, что заставило меня почувствовать себя так, как будто я тоже к нему принадлежу; в нем царит некая атмосфера, которая, несмотря на все его величие, старинное происхождение и роскошь, говорит о том, что это настоящий дом, то есть место, где люди жили, любили, умирали.

Она на секунду остановилась и слегка вздохнула, как бы вспоминая что-то совершенно необыкновенное. Затем она продолжила: