– …Безнравственно, – подсказал Серов и процитировал на английском бессмертные строки поэта: – Все куплю, сказало злато, все возьму, сказал булат… Я – за булат!

Выручить своих ему очень хотелось, а за Шейлу он бы голову отдал. Но хотелось еще и другого – увидеть, как Одноухий болтается в петле, как меркнут его глаза, как вываливается язык… Он ненавидел его больше, чем Эдварда Пила, едва не отнявшего когда-то и Шейлу, и корабль. Во всяком случае, Пил был уже мертв, а Караман – еще жив.

Его глаза скользнули по лицу Абдаллы и остановились на Деласкесе:

– Если мы натянем халаты и придем на бригантине в Алжир, это вызовет подозрения? Если будем все в чалмах, будем славить Аллаха и представляться магрибскими разбойниками? Конечно, на османов и арабов мы не похожи и языков их не знаем, но вид у нас что ни на есть пиратский. Что сделают стражники дея?

– Ничего, синьор, – сказал Деласкес. – Ничего, если вести себя по-умному.

– Дать бакшиш портовому начальству и городским стражам?

– Нэпременно тэм и другим, – заметил Абдалла. – Одна рука в ладоши не хлопат.

– Кроме бакшиша нужно кое-что еще. – Деласкес погладил бороду, коснулся медной серьги в ухе. – Мессир капитан не похож на магрибца или турка, не знает их речи, но это ничего – среди разбойников есть греки и сардинцы, сицилийцы и испанцы, даже люди из Франции, Голландии и Англии. Те, кто отринул Христа, признал Аллаха и вышел в море грабить бывших соплеменников.

– Ренегаты, – процедил сквозь зубы де Пернель. – Презренные ренегаты!

– Да, так их называют, – согласился Мартин Деласкес. – Вы, мой капитан, можете надеть халат и чалму, стать французом-ренегатом и смело плыть в Алжир. Это никого не удивит, если вы будете иногда заглядывать в мечеть и хотя бы раз в день творить намаз. Вы знаете, что это такое?

– Знаю и умею, – отвечал Серов, вспоминая чеченскую службу. – Ополоснуть лицо и руки, встать на колени, повернуться к Мекке, почаще кланяться и бормотать «иншалла». Нет проблем!

– О! – Казалось, Деласкес поражен. – Простите мое любопытство, сэр… Сыновей французских маркизов и этому учат?

– Только незаконных – так, на всякий случай. Мало ли в какую передрягу попадешь…

Тегг захохотал, ван Мандер ухмыльнулся, и даже по суровому лицу де Пернеля скользнула усмешка.

– Я надеюсь, Мартин, – произнес Серов, – что вы с Абдаллой научите полсотни наших молодцов, как творить намаз и как вести себя в мечети.

– Нет, мессир, с пятьюдесятью это не получится, хотя я рад вам услужить. Вы не знаете турецкого и арабского, но Абдалла и я будем вашим языком и вашими ушами. Но еще пятьдесят ренегатов будут, конечно, подозрительны.

– Согласен, – кивнул Серов, переглянувшись с Теггом. – Дюжина ренегатов должна раствориться среди людей арабского происхождения – например, мальтийцев. Сколько их сейчас на наших кораблях?

– Не меньше чем две сотни рыл, – сообщил второй помощник. – Те еще головорезы! Думаю, тридцать-сорок наберем, из самых надежных… – Он почесал грудь под камзолом и добавил: – Жаль, Фарука нет… Он бы сейчас пригодился.

Фарук был турком, коего неведомыми путями занесло в Вест-Индию. Он плавал с капитаном Бруксом лет пять или шесть и погиб во время смуты в Пуэнте-дель-Оро, когда Эдвард Пил поднял мятеж.

– Жаль, – подтвердил Серов. – Придется Хрипатому турка играть. Я возьму его со всей ватагой… – Он посмотрел на Тегга. – Обойдешься без боцмана, Сэмсон?

Тот кивнул:

– Моя задача, капитан?

– Будешь месяц болтаться у берега со всей флотилией и ждать нас. Полагаю, мы справимся раньше – месяц это условный срок. Плыви на запад к Орану, плыви на восток к Ла-Калю, пускай на дно магрибские шебеки… Сезон охоты начался, не заскучаешь!

– Тут большое расстояние, – молвил ван Мандер и провел пальцем вдоль алжирских берегов. – От Орана до Ла-Каля четыреста миль, и, плавая туда-сюда, мы можем вас не встретить. Нужно договориться точнее.

– Хорошо. Раз в десять дней заходите в Ла-Каль. Если не встретимся в море, мы будем там вас ждать. – Серов повернулся к де Пернелю. – Это ведь французский город?

– Да, маркиз. Там большой гарнизон и есть отряд нашего Ордена. Магометане туда не сунутся.

– Хм-м… есть орденский отряд… – протянул Серов. – А что в Алжире? Найдутся там верные ордену люди? Ваши лазутчики?

Де Пернель потупил взгляд:

– Не знаю, клянусь Святой Троицей… секретное дело, мессир капитан… Я военачальник, предводитель рыцарей и солдат, а лазутчики не по моей части.

– Поговорите, друг мой, с великим магистром. Мы будем нуждаться в помощи – надеюсь, очень небольшой. Необходим человек, который знает, где поместье Карамана, и, может быть, проводит нас к его усадьбе. За эту услугу я его вознагражу. Щедрей, чем король Франции!

Рыцарь кивнул:

– Я сделаю это. Я поклялся Святой Троицей, что кое-какие секреты мне неведомы, и это воистину так. Однако не сомневаюсь, что в Алжире найдется не один десяток тайных христиан, которые служат Господу нашему и ордену. И потому мессир де Рокафуль в точности знает, что у алжирского дея на ужин и с какой наложницей он развлекается ночью.

– Ценные сведения, но о Карамане мне такие подробности не нужны, – промолвил Серов. Потом спросил: – Есть, очевидно, слова, которые надо сказать лазутчику? Секретные пароли?

– Да, разумеется, и я произнесу их в нужное время и в нужном месте, – заверил его рыцарь. – Вы ведь понимаете, мессир, что я вас не оставлю, а пойду с вами. Не только потому, что связан клятвой, есть и другая причина: я испытываю к вам искреннее расположение.

«Открыт и честен, как всегда», – подумалось Серову. Он стиснул руку рыцаря в знак молчаливой благодарности и произнес:

– Вы одарили меня своей дружбой, и это значит, что Бог милостив ко мне. Спасибо всем. Совет закончен.

…В ту ночь он долго не мог уснуть – пришли воспоминания о прежней жизни, о семье, приятелях, знакомых девушках, еще не появившихся на свет, о времени, которое он все еще считал родным. Но было ли так на самом деле?.. С новой реальностью, с ее событиями и людьми, его уже связали нерасторжимые узы; они крепли день ото дня, оттесняя прошлого Серова на задворки памяти и все яснее намекая, что он не притворяется корсарским капитаном, супругом Шейлы Брукс и мстителем Сирруллой, он и есть капитан и корсар, муж чудесной женщины и мститель за свое поруганное счастье. Острое сознание того, что иного нет и не будет, пронзило Серова. Может быть, подумалось ему, он преуспеет на государевой службе, станет генералом или адмиралом, получит титулы и поместья, и жизнь его прервется на поле брани или в глубокой старости, в кругу детей и внуков. Но как бы ни повернулась судьба, здесь его мир, его отчизна, и дом, который он построит в питерских болотах или подмосковных рощах, станет для него родным. Другого не будет никогда.