– Чтоб мне гореть в аду, капитан! Ты ведь не думал, что мы задержимся в яме у вонючих нехристей? – сказал Уот Стур. Он улыбался, но улыбка на его обычно хмурой физиономии казалась чем-то лишним или, во всяком случае, неподобающим грозному Турбату, атаману разбойников. Он был оборван, грязен, с нечесаными волосами и бородой, спускавшейся на грудь, – словом, выглядел так, как и положено человеку, бродившему в горах несколько месяцев. Но Серову Стур казался ангелом, слетевшим с небес.

– Шейла, – произнес он, – Шейла…

– За нее не тревожься, она в Ла-Кале, под присмотром лекаря. Вроде бы еще не родила… Если поторопимся, успеешь к подъему якорей.

– Лекарь надежный? Кто он?

– Кто? Черт знает! То ли арабский табиб, то ли французский хирург. Говорит на всех языках, какие мне известны. Старый пень, но еще крепкий. В Ла-Кале врачует всех от мала до велика.

– И роды принимает?

– А как же! К Шейле прям-таки присох… Я ей домик снял, так он три раза на дню прибегает. Нет, лекарь что надо, клянусь господней задницей!

Вокруг них стояли шум и гам. Бывшие пленники и люди Серова, перекрикивая друг друга, обменивались историями своих похождений, тянули хмельной напиток из бурдюков, принесенных кабилами, ругались, орали. Клайв Тиррел стучал кулаком в грудь Хрипатого Боба, Герен и Астон, хохоча, пили на брудершафт, Робин Маккофин обнимался с Олафом Свенсоном, а Мортимер, устроившись рядом с подельником Хенком, рассказывал всем желающим, как он зарезал Карамана:

– От уха до уха, парни! Поганец «иншалла!» булькнуть не успел!

– Когда вы ноги унесли? – спросил Серов. Запустив пятерню в бороду, Стур нахмурился.

– Месяца три будет… Или не будет? Я в числах не силен, Андре. Шейла – та да! Та тебе точно скажет! Она все дни высчитывала. Понимаешь, – он хлопнул себя по животу, – тут у нее живой календарь!

– Как вы ее доставили в Ла-Каль? Она же была на седьмом месяце! Больше двух сотен миль по горам…

– Ну, не совсем по горам – взяли лошадей и часть пути проехали берегом. А в горах, где сама не могла пройти, несли на руках. Хенк и нес! Что ему твоя Шейла? Так, телочка! На Эспаньоле он быков таскал. Дошли до Ла-Каля и ее донесли, а потом решил я чуть развлечься. Здесь только свистни, – Стур обвел рукой реку и горы, – так сразу набежит разбойный народец. Я набрал парней из силуне и тултах[103] , потом пришли кабилы… Эти гордые, поладили не сразу… Но теперь здесь меня уважают!

– Что же ты весть мне не подал?

– Как утекли из ямы, не до того было, капитан. Я об одном думал: добраться бы с Шейлой до Ла-Каля. Ну, когда ее устроил, она и стала той вестью. Ты, я слышал, Джербу взял… А не таскался бы туда, приплыл в Ла-Каль – и вот она, твоя Шейла!

– Человек предполагает, а Бог располагает, – сказал Серов.

– Это верно, Андре.

Они неторопливо направились к кострам, пылавшим на речном берегу. На вертелах жарилась баранина, кипело варево в котлах, сизый дым струился над водой. Ниже по течению пленные магрибцы (турок перебили всех) стаскивали трупы, выкладывали их рядами, и над погибшими уже кружились стаи птиц. Оружие было уже собрано, и теперь кабилы и разбойники Турба-та обшаривали мертвых, сдирали с них одежду, кушаки, сандалии. Зрелище было неприглядное, но Серов к нему давно привык; что морской разбой, что сухопутный всегда заканчивались грабежом. Поиск добычи – апофеоз войны!

– Сказать по правде, я не спешил отсюда уходить, – промолвил Стур и опустился на землю у костра. – С Одноухим хотелось сквитаться и всей его бандой, но больно уж он осторожничал. У меня три сотни молодцов, с ними мелкий городишко можно взять, но не укрепленный лагерь… Ну, теперь это дело прошлое! Теперь Караман сковородки лижет в магометанском аду! – Стур хищно оскалился и добавил: – Все случилось как обещано.

– А как обещано? – спросил Серов.

– Когда расставались, я ему крикнул, что вернусь и кишки вырву. А ежели у меня не получится, так это сделает мой капитан. Так и вышло.

– Не совсем. Дыра у него в животе была большая, кишки в клочья разнесло, но все-таки не я его убил, не Кук и не Хрипатый. Прикончил испанец. Я тебе о нем рассказывал.

– Испанец, не испанец… – Стур упрямо помотал головой. – Раз с вами пошел, значит, наш! Его рука была твоей рукой, и хвала Творцу, что так случилось. Он мертв, а ты жив.

Баран, висевший над огнем, уже подрумянился. Они отрезали по куску мяса и начали есть. Сок капал на бороду Стура, стекал на голую грудь. От бывшей на нем рубахи остались одни лохмотья.

– Теперь я бы послушал, как вы от Карамана утекли, – молвил Серов. – Мы осмотрели яму и решетку над ней. Прочная! Снизу не своротишь.

– И не надо. Из ямы нас Караман велел выпустить.

– Это как же?

Стур рыгнул и вытер губы:

– Чума на него и всех сарацинских свиней! Есть у них, видишь ли, такой обычай: если попались умелые парни, пушкари там, оружейники или моряки – не матросня с купеческого брига, а такие люди, кто знает, как саблей махнуть и выпалить из пистолета, – так тех людей они искушают дьявольским соблазном. Свободу сулят, коль перейдешь в их поганую веру, обещают на корабль взять и дать оружие, говорят: поклонись Аллаху, иди с нами и бей прежних единоверцев. Но это дело нечестивое!

Серов расхохотался:

– Я слышал об этом обычае, Уот. Но разве мы не те же нечестивцы? Мы и раньше били братьев-христиан – тех, что плавают под кастильским флагом. Били, грабили их корабли, занимали города, хватали жителей для выкупа, не щадили ни детей, ни женщин, ни старого, ни малого. Разве не так?

– Не так, – буркнул Стур. – Наши свары – те, что между христиан – наше дело, и сколь бы мы ни нагрешили, всегда есть шанс покаяться. Души наши попадут в чистилище, но не в ад, и значит, отмучавшись свое, вознесутся к Господу. А война с магометанами – дело иное, дело Божье, дело между Ним и дьяволом. Предайся их вере, и ад обеспечен.

– Прежде я не замечал, чтобы ты боялся ада.

– В твоих годах его не боятся, а в моих пора задуматься о вечном, – сказал Стур, вздыхая. – Так вот, очень хотелось Одноухому переманить нас к себе всей командой, а я ему не дал, и в том, надеюсь, моя заслуга перед Господом. А ведь чего сулил, как соблазнял, змеиное семя! Парни могли и дрогнуть. Однако…