"Ты мне его не дал".
- Может, ты его не заметила? - в голосе скользнула странная интонация... Олеся уже не помнила, какая, как называется...
"Уйди. Хватит издеваться, - устало подумала девушка. - Мне больно..."
- Если ты так настроена, попытаюсь тебя утешить: будет ещё больнее, но осталось недолго. Куртку расстегни. Посмотри.
Рубашка слева на груди начала пропитываться красным. Пока маленькое пятнышко... Перехватило дыхание, мир перед глазами качнулся. Боль взмахнула похожими на линялые тряпки крыльями и рассмеялась:
- Пугало воронье... всё бы тебе лёгких путей!
...- Девушка! Девушка, Вам плохо?
Олеся почти не чувствовала, как её подняли со скамьи, перенесли в машину. Где-то на уровне подсознания мелькнул запах лекарств, проплыло испуганное женское лицо. Накрыла новая волна - жгучая, пульсирующая в сбивчивом ритме, с каждой секундой затягивающая в душный тугой кокон всё глубже...
* * *
- Трудно поверить, что завтра суббота. Эта неделя тянется и тянется... - Максим отхлебнул из чашки остывший чай, - В кои-то веки я не дежурю оба выходных! Лёш, ты спишь что ли?
- Нет... - глухо прозвучало из угла дежурки. - Слушаю.
Максим нахмурился, почесал переносицу.
- С тобой всё нормально? С утра какой-то...
- Не волнуйся. Что-то с желудком, наверное.
- Ладно! - Максим подошёл, похлопал друга по плечу. - До конца твоего рабочего дня осталось полтора часа. Пойдёшь домой, поспишь...
В дверь дежурки деликатно постучали, заглянула медсестра:
- Из приёмного звонили. Очередной "воронёнок"... Просили побыстрее.
- Идём, - проворчал Максим. - Пошли, Алексей. Нам с тобой предстоит ещё одна заведомо провальная попытка вытащить человека с того света.
Не дожидаясь друга, Максим вышел из дежурки и заспешил к оперблоку. "Воронёнок"... всё равно что открытая рана сердца. Только ушивать бесполезно: края расползутся, человек на глазах истечёт кровью. И зачем пытаться?.. Все знают, что это бесполезно, но всё равно "скорая" упорно подбирает бедняг на улице и свозит сюда. И снова эти безумные от боли глаза, жизнь по минутам... и всё. Забрызганная кровью реанимационная бригада, матерящиеся хирурги, очередное свидетельство о смерти, поиски родственников погибшего "воронёнка", женские слёзы, отчаяние... Редко таких привозят, но... Замечательное окончание рабочей недели, ничего не попишешь.
У входа в оперблок встретилась фельдшер. Марина, кажется?..
- Ну, что там? - сухо спросил Максим, заранее зная ответ.
- Девочка, - коротко ответила фельдшер и отвернулась.
Мимо пробежала санитарка, унося перепачканную в крови одежду. "Безнадёжно", - подумал Максим, толкая плечом тяжёлую дверь.
Девчонка была худенькая и плоская, как пацан. И серого цвета - не то от кровопотери, не то от грязи, покрывающей лицо и руки. Пока в сознании. Ртом дышит, хватает воздух, как рыбёшка. Вяло пытается отпихнуть суетящихся вокруг медиков. Глупая, даже обезболить не позволяет...
Максим подошёл, прижал девчонкину руку к поверхности стола. Заодно взглянул на воронью метку: маленькая ранка словно разевала алую хищную пасть, выплёвывая тёплую кровь. Такое уже не затампонируешь, чёрт... Эх, бедолага.
- Слушай меня, - обратился он к девчонке, вводя в вену анальгетик. - Слушай. Всё будет хорошо. Только не мешай нам. Сейчас боль отпустит. Потерпи...
Девчонка шарила по лицам бессмысленным взглядом, стонала тихонько и сипло. Горло сорвала, догадался Максим, орала от боли... Накатила острая, тоскливая жалость. Умирает же. Чёртовы вороны... Бесполезно. Вот и хирурги поняли: только салфетки одну за другой меняют. И ничего более. А что тут сделаешь? Ну что?!
Сзади ощутимо ударили в плечо. Обернулся - Алексей. Белый, как стена. Нет... Как девчонка на столе. Еле стоит, на него, Макса, опираясь.
- Ты чего?.. - испуганно спросил Максим. И осёкся: у Алексея на груди слева пятно расплывалось. Яркое, алое.
- Её... Олеся?! - еле слышно.
Максима затрясло. А если?..
- Лёш... ну ты... давай-ка сюда, - что там надо? Просто коснуться? Память вообще не работает... Дружище, руки у тебя ледяные. Что ж ты молчал?!
Все присутствующие заворожено наблюдали, как под белыми-белыми пальцами рана на девчонкиной груди сама собой затягивается. Как расслабляется до сего сведённое болезненными судорогами тело. Как в глазах исчезает паника, уступая место чему-то иному...
- Олеська... дурочка... я ж чувствовал... а меня дежурить поставили... нашёл бы тебя... - голос дрожал, срывался. Потом он вспомнил: - Ты ж меня не слышишь... По губам читай, если можешь: всё хо-ро-шо. Я рядом. Живы...
Олеся удивлённо моргнула. Вгляделась в незнакомое лицо. И тихо-тихо, сама не веря в происходящее, отозвалась:
- Я тебя слышу...
Анна Семироль, февраль 2006г.
