Становилось все холоднее, но это лишь заставляло Тихо больше и быстрее трудиться над выделкой шкуры пумы. Он промыл ее вместе с кроличьими.

– Долго еще ты будешь этим заниматься? – спросил Бобтейл. Он так и не смирился с идеей оставаться на этой стоянке на всю зиму.

– Ну, на то, чтобы правильно выделать шкуру, нужно несколько дней.

Эстрелла заметила, как Бобтейл с Аррьеро обменялись взглядами. Неужели Бобтейл убедил и Аррьеро?

– Никогда не хотела, чтобы у меня были руки, – сказала Корасон. – Смотрите, как покраснели руки бедного мальчика от холодной воды. А ты не можешь взять воду из горячего источника?

– Нет. Эта вода лучше подходит для питья и для промывки шкур.

– Становится все холоднее, – сказал Бобтейл. – Чем быстрее мы доберемся до сытной травы, тем лучше будет для всех нас.

– Не для всех, – заржала Эстрелла, глядя на Беллу.

– Вы можете меня оставить, – сказала Белла. – Мне с каждым днем становится все лучше. Я догоню вас позже, если вы уйдете.

– Нет, Белла, – твердо ответила Эстрелла.

– Но если она говорит, что догонит нас… – фыркнул Бобтейл.

– Никто не сможет догнать нас, пока мы не доберемся до гор, и единственное место, где нам не стоит быть, когда придет зима, – это горы, – заметил Эсперо. Он замолчал и взглянул на Эстреллу, потом встряхнул ушами.

Эстрелла знала, что должна сохранять твердость.

– Сытной травы нет до самых гор. Она на другой их стороне. Это я могу сказать вам точно. Даже без Беллы слишком велик риск пытаться добраться туда сейчас. – Она помолчала, потом добавила: – Но если вы действительно этого хотите, можете идти, никто не будет вас удерживать.

Ее слова повисли в воздухе, как ледяные кристаллы. Долго все молчали. Анжела подошла к Тихо и лизнула его покрасневшую руку своим теплым языком.

– Мне бы очень хотелось помочь тебе, милый. – Она улыбнулась. – Если бы только у нас были руки, как сказала Корасон.

Напряжение резко спало.

– Я знаю, как вы можете помочь, – сказал Тихо, которому пришла в голову удачная мысль. Он набрал ольховых веток только для того, чтобы растянуть пумью шкуру, но на кроличьи ему не хватало. – Я видел, как вы выбираете ветки и грызете кору прямо с дерева. Мне нужны такие ветки, как вот эти. Вы можете принести мне их и ободрать с них кору?

Грулло подошел к куче веток, собранных Тихо, и внимательно рассмотрел тонкие прутики, с которых тот ободрал кору.

– Это мы можем, – сказал он. – Надо только хорошенько прижать боковыми зубами и откусить. Я думаю, один укус, и ветка отвалится.

Лошади с воодушевлением взялись за дело, и очень скоро кучка прутьев удвоилась. Теперь у Тихо было более чем достаточно материала для изготовления распорок. Лошади отступили и стали внимательно наблюдать за тем, как она связывает ветки жилами пумы, которые специально сохранил, и втыкает их в землю. Убивая животных, он пускал в дело почти все их части. Кишки он вынул, вычистил, высушил и нарезал на веревки. Сухожилия аккуратно отделил от мускулов. Прежде чем натягивать шкурки на распорки, он взял свой изогнутый каменный ножичек, который точно подходил к размеру его ладони, и начал выскабливать жир и остатки плоти. Потом, к полному удивлению лошадей, он расколол череп пумы, вынул из него мозг и начал натирать им выскобленные шкуры, понемногу добавляя воды из ручья.

– Зачем ты это делаешь? – спросил Селесто, наклоняя голову к шкуркам.

– Так они станут мягче, будет удобнее укрываться ими и надевать их.

– А когда ты будешь их растягивать? – спросила Эстрелла.

– Завтра.

Лошади неожиданно вытянули шеи и направили уши вперед.

Грулло вопросительно фыркнул.

И тут Тихо понял, что говорит на языке своего народа, чего он не делал с тех пор, как начал путешествовать с табуном. Он не знал в точности, на каком языке он общается с лошадьми, потому что это не были слова в обычном смысле, но тем не менее они слышали и понимали друг друга.

– Что ты только что сказал? – спросила Эст-релла.

– Простите. Я невольно перешел на старый язык, язык моего народа. Гару всегда говорила мне, что нужно делать, когда мы выделывали шкурки. Она говорила: «Дай мозгам поспать со шкурой, дай шкуре поспать с мозгами, и тогда к тебе придут добрые сны».

Едва Тихо успел закончить свою работу со шкурками, как налетела первая метель. Тихо сидел, накинув на плечи шкуру пумы. На голове у него был кроличий капюшон, который он только что сшил, и сейчас он доделывал воротник из еще одной кроличьей шкурки.

– Ты выглядишь как зверь! – воскликнул Селесто.

– Забавное существо, – поддержал Вердад. – Наполовину кошка, наполовину кролик.

– Зато мне тепло. Мне все равно, как я выгляжу, – ответил мальчик, глядя на своих друзей. – Но я хотел бы добыть еще одну шкуру. Шкуру большого оленя.

– Оленя? – переспросила Эстрелла.

– Да, оленя. Или оленухи, – ответил Тихо. – Оленуха бы прекрасно сгодилась.

Эсперо сделал шаг вперед.

– Зачем? Зачем тебе нужен олень? – Его голос дрожал. Остальные лошади молчали. – У них короткий мех.

– Их кожа. – Он потянул себя за штаны. – Из нее шьют одежду. Эту сделала для меня Гару, и, видите, я уже из нее вырос. А еще рога. Я могу делать из них ножи. И, конечно, есть оленье мясо.

Он замолчал, и воцарилась практически мертвая тишина. Тихо почувствовал, как лошади отстраняются от него, как будто хотят спрятаться, хотя они и стояли неподвижно. «Что я такого сказал? Я не понимаю».

Мысли Эстреллы витали далеко. Она смотрела на мальчика, но не видела его. Перед ее мысленным взором возникли кости юного олененка. Она видела на его ребрах следы от когтей больших горных львов, которые раздирали его, чтобы добраться до сердца, а потом она увидела его череп и на нем – отметины зубов койота, который обгладывал его после того, как кошки насытились.

Она шагнула вперед.

– Тихо, мы понимаем, что тебе нужно мясо, но ты не должен есть мясо оленя – ни оленя, ни оленухи, ни олененка.

При слове «олененок» все лошади прижали уши.

Тихо был потрясен. Они никогда не вели себя с ним так испуганно. Но он точно знал – сейчас они боялись именно его. Ему стало плохо от мысли, что он чем-то напугал этих прекрасных созданий.

– Что я сделал?

– Пока ничего, – ответил Анжела. – Но тебе нельзя убивать оленей. – Она глубоко вздохнула. – Понимаешь, олени, как мы, щиплют траву. Это все равно что убить кого-то из нас. Мы с оленями родственники.

Эстрелла подошла к нему ближе. Совсем близко. Она заговорила практически шепотом, так как ее слова предназначались только для ушей Тихо.

– Тихо, помнишь, что ты говорил мне, что мы – древние духи, ткачи времени, и наши духи существуют с давних времен? Ты сказал, что все мы…

– Как нити в одном покрывале.

– Да, нити в одном покрывале. Олени – тоже часть этого покрывала. Они отличаются от нас, так же, как отличается та маленькая лошадка. Но когда-то между нами было меньше различий, мы были похожи, были одним табуном.

– Одним табуном… – повторил Тихо. Затем он встал, посмотрел на лошадей и начал говорить. Мальчик надеялся, что его слова не упадут бесцельно в ту пропасть, которая вдруг образовалась между ними. – Простите меня. Я обидел вас. Эсперо говорил о вещах, которые вы все должны забыть. И я тоже должен забыть многое. Я забуду охоту на оленей. Я забуду олений танец, который исполнял мой народ осенью. Я никогда не буду есть оленье мясо или делать из их рогов ножи или другие инструменты. Но я не забуду вашу историю, ваше время на этой земле с самого его начала. Потому что теперь я понимаю, что вы возвращаетесь домой, а я… я всего лишь новичок на этой земле, откуда вы берете свое начало.

Произнося эти слова, Тихо чувствовал, как пропасть между ним и лошадьми пропадает. Он вновь увидел свет в их глазах, которые до этого казались тусклыми и пустыми, как будто черепа смотрели на него пустыми глазницами. Их уши расслабились и начали поворачиваться туда-сюда, улавливая зачастую беззвучные слова их общего языка.