Эйдриан повнимательнее пригляделся к мечу.

— Да! — торжествующе воскликнул Олин. — Лезвие этого меча навитое, а не цельное, и потому любой удар не тупит его, но делает еще острее!

Настоятель Сент-Бондабриса подал бехренцу знак, и тот подошел к Эйдриану.

— Возьми этот меч! — с пылом воскликнул старик. — Возьми и ощути, насколько он уравновешен, почувствуй его силу.

Юноша взял меч одной рукой и легко взмахнул им, затем ухватился за рукоятку обеими руками и выполнил сильный рубящий удар. Меч был и впрямь великолепным оружием с удивительно тонким лезвием. Но именно его изогнутая форма, которая не позволяла ему тупиться, подсказала Эйдриану, что бехренское оружие не подойдет даже в качестве временной замены его несравненного «Урагана». Меч предназначался для рубящих ударов, как и его более тяжелые собратья, изготавливаемые оружейниками Хонсе-Бира. Но стиль Эйдриана строился на стремительных выпадах и молниеносных колющих ударах. Для би'нелле дасада годилось только легкое оружие, которое эльфы изготавливали из сильвереля.

— Прекрасное оружие, — сказал юный рейнджер, возвращая меч бехренцу, у которого удивленно вытянулось лицо. — Рамус Судабайда действительно был искусным оружейником.

— Но меч твой! — настаивал Олин.

— Нет, я никогда не собирался обзаводиться подобным оружием, — возразил ему Эйдриан. — Для меня он не годится.

— Это оружие достойно короля! — старый аббат перешел на крик. — Любого короля, владыки самого могущественного королевства! Неужели ты отказываешься от него потому, что меч сделан в Бехрене?

Юноша чуть заметно улыбнулся и внимательно поглядел на Олина, которого буквально трясло от возмущения. Что ж, поведение старика вполне совпадало с тем, что Де'Уннеро рассказывал Эйдриану про настоятеля Сент-Бондабриса. Вот и наглядный пример, объясняющий, почему старого аббата не избрали отцом-настоятелем и почему в ордене Абеля опасались наделять его слишком большой властью. Сердцем Олин прикипел к соседнему государству. Он горячо, всей душой и сердцем поддерживал и одобрял все бехренское. Наверное, ему было бы невероятно лестно знать, что король Хонсе-Бира владеет бехренским мечом!

— Я отказываюсь от этого оружия, потому что оно не подходит для моей манеры вести бой, — спокойно пояснил Эйдриан. — При всей красоте и совершенстве такого оружия, в бою оно окажется для меня бесполезным. Я отказываюсь от него, ибо не хочу потакать вашим желаниям ценою собственной жизни.

Глаза аббата Олина расширись настолько, что казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит. Садья с шипением втянула воздух, давая юному рейнджеру понять, что он слегка перегибает палку.

— В мире нет воинов более великих, чем бехренские чежу-леи, — заявил настоятель Сент-Бондабриса.

— Которых обучали совсем не так, как меня, — пытался объяснить юноша.

— Тебе не помешало бы поучиться их манере сражаться! — упрямо произнес Олин и, взглянув на бехренца, громко хлопнул в ладоши.

Бехренец, держа меч вертикально перед собой, встал в боевую стойку. Движения, которые последовали за этим, сильно отличались от эльфийского танца с мечом, совершаемого Эйдрианом каждое утро. Однако бехренский стиль ведения боя также строился на мышечной памяти мускулов и позволял воину действовать почти не задумываясь. Бехренец наращивал темп движений, перемещаясь с быстротой молнии.

Внезапно боевой танец прекратился. Бехренский воин принял первоначальную стойку, держа меч перед собой. На лице старого аббата сияла торжествующая улыбка. А Садья даже захлопала в ладоши.

— Он чежу-лей? — спросил Эйдриан.

— Разумеется, — ответил Олин. — И тебе стоит у него поучиться.

Юный рейнджер не возражал против знакомства с различными манерами ведения боя, откуда он мог бы что-нибудь позаимствовать и для себя, однако вовсе не торопился соглашаться на предложение Олина. Следя за движениями бехренца, Эйдриан заметил имеющиеся в его защите бреши, что давало ему, владевшему би'нелле дасада, определенное преимущество.

— Я так не считаю, — небрежно ответил юноша.

Краешком глаза он видел, что настоятель Олин кипит от злости.

— Во всем мире нет воинов лучше, чем чежу-леи, — пытался возражать старик.

— Есть! — перебил его Эйдриан.

Теперь уже не Олин, а бехренец глядел на него глазами, полными неприкрытой злобы.

— Этих воинов называют рейнджерами, — добавил он.

Он хотел еще сказать, что Маркало Де'Уннеро тоже сумел бы победить любого чежу-лея, но сдержался. Ставить воина, пусть даже вышедшего из стен абеликанской церкви, выше столь любимых Олином бехренцев означало лишь усугублять гнев старого аббата. Положение и без того становилось напряженным. Поэтому Эйдриан спокойно сказал:

— Я чрезвычайно благодарен вам за хлопоты, аббат Олин, но при полном уважении к вам я все же должен отклонить это предложение. Возможно, когда у меня найдется время, я ознакомлюсь с этой впечатляющей манерой боя, но я ни за что не променяю ее на ту, которой уже владею.

— В тебе говорит неразумность юношеской гордыни, — бросил ему крайне раздраженный настоятель Сент-Бондабриса.

Эйдриан усмехнулся.

— Этот воин показал мне свою манеру вести бой, так что я могу сравнить ее с собственной, — убежденно ответил он. — Но вы не видели, как сражаюсь я.

Лицо Олина сделалось чрезвычайно угрюмым.

— Так покажи мне, — тихо и угрожающе произнес он и снова кивнул бехренцу.

Тот отошел, не спуская глаз с юноши и вскинув меч в боевом приветствии.

— Сейчас не время… — попыталась возразить Садья, в ее голосе звучала нескрываемая тревога за Эйдриана. — Неужели вы позволите, чтобы они сражались настоящим оружием и без доспехов?

— Именно так бехренские чежу-леи совершенствуют свое боевое искусство, — холодно заявил старый аббат. — Они, конечно, получают раны, а кого-то даже убивают, но такова цена совершенства.

Эйдриан соскочил с подмостков. Он широко улыбался, предвкушая сражение. Юный рейнджер направился в тот угол, где лежал его меч, однако певица поймала его за руку и встревоженно покачала головой.

— Это может опрокинуть все наши замыслы, — прерывающимся голосом сказала она, обращаясь к Эйдриану и аббату. — Мы не имеем права рисковать ими только потому, что настоятель Олин желает доказать превосходство бехренских воинов, а Эйдриану его мальчишеская гордость не позволяет отказаться от поединка.

Воцарилось тягостное молчание.

— Конечно, рисковать мы не имеем права, — наконец согласился аббат, сверля юношу глазами.

Взгляд юноши был еще жестче.

— Я не приму бехренский меч, — подытожил он. — В мире нет оружия, равного «Урагану»; разве что меч другого рейнджера, но об этом мне не известно.

— Ты вправе делать свой выбор, — отозвался Олин.

Поклонившись, он направился к выходу из мастерской, дав знак бехренцу следовать за ним.

— Мало же ты веришь в меня, — бросил юноша Садье, когда аббат и бехренский воин удалились.

— С чего ты взял? — удивилась певица.

— Ты видела, как я сражаюсь. Неужели ты сомневаешься, что я одолел бы этого бехренца?

— Причина вовсе не в этом, а в том, что могут пострадать замыслы, которые неизмеримо значительнее подобных поединков, — объяснила ему Садья. — Аббат Олин настолько очарован Бехреном и бехренцами, что не желает видеть вещи в их истинном свете. Он испытывает слишком большую веру в традиции своих южных соседей. Если мы ткнем Олина носом в глупость подобных воззрений, это лишь ослабит его преданность нашему делу. Неужели тебе этого не понять?

Эйдриан улыбнулся маленькой певице, вложив в улыбку как восхищение ее мудростью, так и свое согласие. Он вернулся на подмостки, где его поджидал Гарех.

— Надо было бы тебе хорошенько проучить этого бехренского верзилу, — шепнул ему мастер, и юноша, оглянувшись на Садью, чуть не расхохотался во все горло.

— Никак не думал, что ты посетишь нас, — заметил аббат Олин, увидев спустя несколько часов Эйдриана. Настоятель Сент-Бондабриса и его бехренский спутник стояли во внутреннем дворике, куда выходили покои старого аббата. Двор этот являлся святая святых аббата, и после вечерней молитвы Олин обычно предавался здесь уединенным размышлениям. Эйдриану он лишь сказал, что будет рад видеть его здесь. Большего и не требовалось; юный рейнджер и так понимал, зачем его приглашают.