— Обязательно сделаю это при нашей встрече. Скажу, что это вы меня об этом попросили.

— Нет. Не надо. Я сама скажу ему. Как-нибудь. Если вдруг встретимся. Где-нибудь.

— Ну хорошо, — улыбнулся доктор, — а теперь прошу простить, но ко мне скоро придут за микстурой. Мне нужно заняться ее приготовлением.

Энни забрала бутылочку с настойкой и пузырек с сахаром, поблагодарила доктора за чай и распрощалась с ним. Когда она шла по выложенной камнем дорожке к калитке, ей показалось, что кто-то смотрит ей вслед. Она оглянулась, но никого не увидела. Лишь в окне слегка качнулась занавеска.

Глава 10

Дома Эниану ждало потрясение. Отец сообщил, что в субботу будет проходить прощание с телом герцогини Уэйн и Эниане нужно подготовить траурное платье для участия в церемонии. Вопрос о том, что Энни может остаться, обсуждению не подлежал: ее отсутствие может быть расценено как неуважение, а герцог — слишком значимый сосед, чтобы портить с ним отношения.

Получалось все как нельзя хуже. Отец обязательно подойдет к герцогу Уэйну выразить соболезнования. Герцог Уэйн несомненно будет подавлен, но не настолько, чтобы не заметить, что под руку со старым графом стоит дочь якобы кухарки.

И к сожалению, он не настолько глуп, чтобы не понять, что она его обманывала. Простолюдинка Грета могла и солгать. Но для графини Энианы де Рени ложь — непозволительное дело. Конечно, церковь — не самое подходящее место для выяснения мотивов поступков Энианы. Но кто мешает отцу устроить ей разнос по приезде домой. И кто сказал, что отношение герцога Уэйна к графу де Ренистанет теплее после того, как станет ясно, что дочь графа невоспитанная лгунья.

Делать было нечего — нужно было решать возникшую проблему. Единственным человеком, который мог подсказать Энни, как поступить, был Жан. Уж у него голова варит.

Энни влетела к нему как вихрь и уселась на кровать. Жан дремал, но от хлопка дверисразу проснулся, и теперь, потирая глаза, устраивался поудобнее на подушках:

— Что-то случилось?

— Случилось. В субботу мы с папой едем на похороны жены герцога Уэйна.

— И что?

— Неужели ты не понимаешь? Герцог узнает меня! Поймет, что я никакая не Грета!

— И что?

— Да что ты заладил «и что? и что?» Он будет думать, что я лгунья!

— Но ведь это правда, ты лгунья, — пожал плечами Жан. — И вообще почему тебя так заботит, что о тебе подумает какой-то герцог? Ты вон тоже о нем думаешь, что он жен своих в саду прикапывает. И что, герцогу от этого хуже живется?

— Не хуже. Просто у герцога нет папы, который будет неделю читать ему нотации, о том, что он позорит семью.

— Так вот в чем дело. Ты просто боишься, что граф де Рени тебя отругает. Трусиха!

— Я не трусиха. Я просто не хочу его расстраивать.

— Энни, всегда можно объяснить, почему ты поступила так, а не иначе. Если ты скажешь, что представилась герцогу чужим именем потому, что не хотела портить репутацию семьи, граф де Рени поймет.

— И спросит, что это за такие обстоятельства знакомства были, за которые мне стыдно? И мне придется рассказать о том, как я пробралась в чужой замок, и о том, что со мной хотели сделать те бандиты. Плохо получается, Жан, плохо.

— А ты можешь просто не пойти? Сказаться больной к примеру.

— Не получится. Отец сказал, что мое присутствие там необходимо.

— Ну хочешь я тебе ногу сломаю. Не потащит же он тебя на себе.

— Ну спасибо, Жан.

— Я хотя бы хоть что-то смог предложить. Ты и до этого не додумалась.

— Пойду совещаться с Каргой, — надув губы, Энни поднялась с кровати. — От нее и то проку больше, чем от тебя.

— Удачи, — Жан помахал ей рукой и отвернулся к стене в надежде, что получится уснуть.

Карга, конечно же, Эниане ничего не сказала. Она преспокойно сидела в клетке, чистила перья, изредка поглядывая, как хозяйка мерит широкими шагами спальню. Эниана ходила из угла в угол, вздыхала, возводила глаза к потолку. Выход всегда есть, из любой ситуации, нужно только суметь его увидеть. Но пока Энни видела только паутину в углах, которую Хромоножка ленилась сметать.

— Итак, Карга, что мы имеем? Герцог думает, что я простолюдинка. Так? Так. Если бы я была там одна, то герцог просто подумал бы, что деревенщина пришла поглазеть на церемонию. Но я буду с отцом, и он обязательно представит меня герцогу. Так? Так. Чем я буду отличаться от Греты, которую он видел? Красивым платьем. Но герцог не дурак.

Ворона решила все же принять участие в обсуждении и громко каркнула.

— Вот, не дурак. Ты тоже так думаешь! Платьем его не проведешь. А что если сходить к доктору Норрису и попросить посадить несколько пчел на лицо? Даже если он не согласится, я знаю, где стоят его ульи. Карга, с распухшим лицом он меня точно не узнает! — Энни захлопала в ладоши, но тут же сникла. — Но это очень больно, Карга! Стоит ли оно того?

Энни бессильно рухнула на кровать, ожидая, что на нее снизойдет озарение и ей не придется жертвовать лицом. Но озарение никуда снисходить, по-видимому, не собиралось. А время шло. Нужно было что-то делать. Хотя бы заказать платье у швеи. Иначе отец будет недоволен.

У мадам Ламбер Энни ждало разочарование — черной ткани у нее осталось совсем немного. Ольстенские модницы все у нее расхватали, как только стало известно о смерти жены герцога Уэйна. Да и сшить платье за два дня она не успеет.

Обратно Энни отправилась мимо просеки, чтобы посмотреть стоят ли там ульи доктора Норриса. Сколько лет Энни себя помнила ульи стояли там всегда. Как-то с Жаном они наведались туда, чтобы раздобыть мед. Разворошили улей и еле унесли ноги. Потом получили нагоняй от графа, потому что подозрения доктора Норриса почему-то сразу пали на Энни и Жана. Они тогда долго не признавались, но улики были налицо, а точнее на лицах. Доктор Норрис вместо того, чтобы потребовать возмещения убытков, принес графу горшок с медом и мазь, чтобы снять воспаление от укусов.

Всю дорогу до просеки Энни убеждала себя, что это необходимая мера, и уже настроилась на длительное страдание. Но ульев не было. Энни прошла до самого конца просеки и вернулась к дороге ни с чем.

Пришлось сделать крюк к дому доктора Норриса, чтобы спросить, куда он подевал своих пчел. Но дверь его дома была заперта.

Оставалось надеяться, что отец оставит ее дома только потому, что ей не в чем ехать. Однако граф де Рени быстро нашел выход из положения, отправив Энни на чердак, где в сундуке хранились вещи ее матери.

— У нее точно было что-то черное. Я помню. У нее было много вещей. Она любила принарядиться. Чудесные платья у нее были. Тебе они уже должны быть впору. Можешь забрать их себе.

Энни улыбнулась и кивнула отцу, думая, что носить платья, мода на которые прошла почти двадцать лет назад, даже по ольстенским меркам весьма странно.

Энни ознаменовала свое прибытие на чердак громким чиханием. При каждом новом чихе масляная лампа дрожала в ее руках и отбрасывала по стенам пугающие тени. Пыль стелилась по полу густым серым ковром, покрывала старую, поломанную мебель и большие сундуки, до содержимого которых столько лет никому не было никакого дела. Очевидно Хромоножка с метлой и тряпкой здесь никогда не бывала. Где-то за софой с разодранной обивкой тихонько шуршали мыши. Энни обрадовалась, что сундуки стоят в другой стороне. Она не боялась мышей, но если бы ей под ноги неожиданно выскочила мышь, ей было бы не по себе.

Энни присела возле одного из сундуков, поставила на пол лампу и откинула тяжелую крышку. Пыль оставила на руках темные следы. Ей повезло. В первом же попавшемся сундуке были платья. Хотя и остальные вполне могли быть набиты ими же. Одежда была аккуратно сложена и пересыпана травами, чтобы отпугнуть моль.

Черное платье здесь тоже было. Энни пришла в голову мысль запрятать его в какой-нибудь темный угол, и его никто никогда не найдет. Отцу она скажет, что в сундуках ничего не было. Мало ли куда оно могло деться. Она поднялась и огляделась, раздумывая, куда его можно положить. Но так и осталась стоять на месте, потому что за спиной послышались тяжелые шаги.