Это позволило разработать особую конструкцию одной части бункеров для угля. Ослабленной этим путем силе взрыва мы противопоставляли тщательно сконструированную стальную переборку, обеспечившую сохранность внутренности корабля. Эта «противоминная» переборка тянулась во всю длину наиболее ценной части судна. Многолетние опыты, на которые мы не пожалели миллионов, позволили сделать определенные выводы относительно наиболее целесообразного применения материалов и строительства соответствующих частей корабля. После этого вся подводная часть была наново спроектирована на тот случай, если локализовать действие взрыва не удастся, в корабль попадут несколько торпед и т.д.; на каждую проблему, вроде выбора конструкции отливной системы или выяснения возможности быстро поставить накренившийся корабль на ровный киль путем затопления определенных отсеков, уходило бесконечное количество труда. Наконец, мы решили окончательно отказаться от соединения отсеков, расположенных в подводной части, с помощью дверей, сыгравших столь трагическую роль при гибели «Титаника».
Достигнутая благодаря нашей системе непотопляемость выдержала испытание. В отличие от британских, наши корабли было почти невозможно уничтожить. По маленькому «Висбадену»{85} бил весь английский флот, а бедное суденышко все не хотело тонуть. Окруженный и торпедированный «Майнц» удалось пустить ко дну только тогда, когда офицер и торпедист, оставшиеся на нем после того как вся остальная команда покинула корабль, открыли кингстоны и погибли вместе с ним. Прекрасный командир «Эмдена»{}n» с полного хода посадил его на коралловые рифы, и все же внутренняя часть корабля осталась неповрежденной.
Неуязвимость наших кораблей для мин и торпед была прямо поразительной. При нападении адмирала фон Ребера на Имброс под «Гебеном» взорвались три мины и все же он смог вернуться в Босфор без посторонней помощи; между тем современный английский линкор «Одейшес» погиб в Ирландском море от одной мины. Только старые корабли, вроде «Поммерна»{87} и «Принца Адальберта»{}n», построенные в то время, когда наше исследование проблемы непотопляемости еще не было закончено, оказались менее выносливыми.
Лучшим качеством корабля является его способность сохранять плавучесть в горизонтальном положении, а следовательно, и известную боеспособность; в этом отношении английский флот настолько отстал от нашего, что одно это качественное различие могло определить исход морского боя. Но и во всех других отношениях наше строительное искусство обеспечивало судам максимум боеспособности.
Поскольку мы стремились придать кораблям те свойства, которые дают себя знать в бою, в мирное время даже многие офицеры не могли оценить их по достоинству, ибо мы принесли в жертву боеспособности ряд второстепенных качеств и удобств, играющих большую роль в мирное время. Так, например, полное отсутствие дверей в подводной части было весьма неудобным, но в серьезном случае оно могло определить судьбу корабля. В каждом морском бою наступает психологический момент, когда одна сторона приходит к выводу, что «враги тонут, а мы нет, враги горят, а мы нет», после чего эта сторона больше не несет потерь, а противник теряет все.
Для сравнения наших кораблей с равноценными английскими приведу всего одну цифру. Наш «Дерфлингер» даже без учета превосходства германских боеприпасов мог пробить самую толстую броню британского «Тайгера» с расстояния в 11700 метров; «Тайгеру» же нужно было для этого подойти к «Дерфлингеру» на расстояние в 7800 метров. Примерно столь же разительным превосходством в вооружении и крепости брони обладали почти все линкоры этого возраста.
Воплотив в сталь и железо наши теории, мы отказались от многого из того, что принесло бы нам немедленное признание и избавило бы от критических сравнений с рекламными данными иностранных судостроительных фирм. Наши корабли отличались большим весом вследствие наличия тяжелой брони на ватерлинии, повышенной непотопляемости и несгораемости и особых методов защиты постов управления.
В решающие для Германии годы развития мы обеспечили ей качественное превосходство над английским флотом, а это в значительной мере компенсировало малочисленность наших морских сил.
Разумеется, и в самой Германии лишь немногие знали, в чем состояло это превосходство; многие, но не все доверяли создателям флота. Когда корабль плавал по морю в мирное время, его прочность и боеспособность оставались в тени и было безразлично, толстая на нем броня или тонкая. Зато бросались в глаза такие факты, как вооружение наших кораблей орудиями, которые при меньшем калибре имели больший вес, чем у англичан; эти обстоятельства питали столь распространенную в Германии страсть к брюзжанию; тот же факт, что наши орудия действовали эффективнее и при меньшем калибре имели почти такую же мощь, как более крупные английские, а также обладали целым рядом других преимуществ, оставался незамеченным.
Основательность моего способа работы была противна многим людям по свойствам их натуры и прямо ненавистна другим, которые составляли себе списки желательных свойств на основании данных, публиковавшихся иностранцами для отвода глаз. Если наши позорно выданные врагу корабли будут теперь подвергнуты исследованию в целом и в деталях, то англичане подивятся тому, какого противника они имели в лице немцев в родной им области – судостроении.
Англичане далеко не имели такой добросовестной и умной работы. Поскольку, однако, англичане – не немцы, им будет трудно признать, что иностранные изделия лучше их собственных. Мне было трудно заставить себя подчеркнуть это. Но если наш народ захочет извлечь уроки из своей судьбы, ему придется отыскать в себе черты самоубийцы. Ибо лишь после битвы у Скагеррака многие поняли, какое оружие они имели в лице германского флота. Но иэ его существования не были своевременно сделаны исторические выводы.
Когда в 1870 году немецкие армии выступили в поход с неполноценным оружием, им говорили: «Шаспо обладает преимуществом лишь на большом расстоянии. Подбегите к врагу на расстояние в 700 метров, и преимущество перейдет к вам».
