Серьезная трудность ожидала меня в управленческом аппарате моей новой сферы работы. Я отдавал себе отчет, что в глазах старых сотрудников Тодта неизбежно должен был выглядеть самозванцем. Им, хотя и было известно, что я был добрым знакомым их шефа, но они знали меня и как просителя, который иногда заглядывал к ним по вопросам снабжения стройматериалами. На протяжении многих лет они самым тесным образом были связаны с д-ром Тодтом.
Сразу же после прибытия в министерство я обошел комнаты всех ответственных сотрудников, избавив их таким образом от необходимости формального визита-представления. Я также распорядился, чтобы в кабинете д-ра Тодта, хотя его обстановка и была не совсем в моем вкусе, за время моего пребывания на этом посту ничего не менялось (7).
Утром 11 февраля 1942 г. я должен был участвовать в торжественной встрече останков д-ра Тодта на Анхальтском вокзале. Меня эта церемония, так же как и состоявшаяся в построенном мной мозаичном зале Рейхсканцелярии панихида с прослезившимся Гитлером потрясли. Во время скромного прощания над могилой Дорш, один из ближайших сотрудников Тодта, торжественно заверил меня в лояльности. Двумя годами позднее, когда я был тяжело болен, он ввязался в интригу, затеянную Герингом против меня.
Работа началась немедленно. Статс-секретарь министерства авиации, генерал-фельдмаршал Эрхард Мильх приглашал меня на совещание, которое должно было состояться в большом зале его министерства 13 февраля и на котором предстояло с частями всех трех родов войск вермахта, а также с представителями экономических кругов обсудить общие вопросы производства вооружений. На мой вопрос, нельзя ли это совещание чуть отодвинуть, чтобы я мог хоть немножко оглядеться, Мильх ответил в свойственном ему несколько задиристом тоне, впрочем, соответствовавшем нашим хорошим отношениям: промышленники со всей страны уже съезжаются и не собираюсь ли я праздновать труса. Пришлось согласиться. За день до совещания меня вызвали к Герингу. Это был мой первый визит к нему в ранге министра. Он начал с теплых слов о своем отношении ко мне, своему бывшему архитектору. Он надеется, что в этом ничто не изменится. Геринг, если хотел, мог быть покоряюще, хотя и несколько преувеличенно, любезным. А затем вдруг он выложил свое требование: с моим предшественником у них было письменное соглашение. Аналогичный документ заготовлен и для меня и будет мне переслан для подписи. В нем записано, что я, отвечая за армию, не вмешиваюсь в вопросы четырехлетнего плана. Нашу беседу он закончил довольно темным намеком, что дальнейшее я узнаю на совещании у Мильха. Я ничего на все это не ответил и завершил разговор в том же сердечном тоне. Поскольку четырехлетний план охватывал всю экономику, то с подписанием заготовленного Герингом соглашения я становился бы просто недееспособным.
Я предчувствовал, что на совещании у Мильха меня ожидает что-то необычное. Чувствуя себя еще далеко неуверенно, я не скрыл своих опасений и сомнений от Гитлера, находившегося в Берлине. По тому впечатлению, которое Геринг должен был оставить у Гитлера в связи с моим назначением я мог рассчитывать на понимание. «Хорошо, — сказал Гитлер, — если против Вас будет что-то затеваться или Вы столкнетесь с трудностями, прервите заседание и пригласите его участников в зал заседаний кабинета. Я скажу господам необходимое.»
Зал заседаний считался «святым местом», быть в нем принятым — это должно было произвести сильное впечатление. Намерение Гитлера обратиться к кругу людей, с которыми мне предстояло работать — лучшего старта я не мог себе пожелать. Большой пленарный зал министерства авиации был полон. Присутствовали тридцать участников: важные фигуры от промышленников, среди них генеральный директор Альберт Феглер, руководитель Имперского союза германской промышленности Вильгельм Цанген, начальник сухопутных войск резерва генерал-полковник Эрнст Фромм вместе с подчиненным ему шефом отдела вооружений генералом Леебом, генерал-адмирал ( так в тексте — В.И.) Витцель, начальник отдела вооружений ВМФ, генерал Томас в качестве начальника отдела Верховного командования вермахта по вопросам военной экономики и вооружений, а также несколько уполномоченных, отвечающих за различные разделы четырехлетнего плана и другие ответственные сотрудники Геринга. Мильх по праву хозяина дома занял место председателя, пригласив Функа сесть справа, а меня — слева от него. В кратком вступительном слове он рассказал о трудностях в экономике вооружения и неразберихе, порождаемой конкуренцией трех родов войск вермахта. За ним выступил Феглер от «Ферейнигте Штальверке» с очень разумными рассуждениями о том, как военная экономика страдает от приказов и контрприказов, от споров вокруг степеней срочности той или иной продукции, от постоянной смены приоритетов. У нас есть еще нераскрытые резервы, которые при таком раздоре просто не видны, так что необходимо срочно оздоровить обстановку. Решения должен принимать кто-то один, кто этот один — промышленности все равно.
Следующими взяли слово генерал-полковник Фромм от армии и генерал-адмирал Витцель от ВМФ и с некоторыми оговорками присоединились к Феглеру. И другие участники высказались в том же духе; при этом ясно прозвучало желание иметь дело с одним начальствующим лицом, который взял бы руководство. Еще во время моей работы на авиапромышленность я осознал всю остроту этого требования.
Наконец поднялся Имперский министр экономики Функ и обратился непосредственно к Мильху. Мы все, сказал он, здесь сходимся во мнении, ход совещания это показал. Поэтому речь может лишь идти о том, кто будет этот руководитель. «И кто мог бы лучше, чем Вы, дорогой Мильх, подойти для этой роли? Вы, пользующийся полным доверием нашего высокочтимого рейхсмаршала. Я полагаю что говорю от имени всех присутствующих, когда прошу Вас взять эту задачу на себя», — несколько патетично для этой аудитории воскликнул он.
Все это было, несомненно, обговорено заранее. Функ еще продолжал говорить, когда я прошептал Мильху на ухо: «Совещание будет продолжено в зале заседаний кабинета. Фюрер выразил желание высказаться о моих задачах.» Мильх, человек умный и с быстрой реакцией, ответил на предложение Функа, что он высоко ценит выраженное доверие к нему, но что он не может принять на себя общее руководство ( 8).
