Мы с отцом решили добраться до вокзала самостоятельно. Спотыкаясь и падая, добрались до середины дороги и остановились перед новым составом, обойти который не было возможности. Тут отец упал и сказал, что дальше не сделает ни шагу. Я умолял, плакал — напрасно. Тогда я озверел. Я выругал его последними матерными словами и пригрозил, что тут же задушу его. Это подействовало. Он поднялся, и, поддерживая друг друга, мы добрались до вокзала…

Больше я ничего не помню. Очнулся в госпитале, когда меня раздевали. Как?то смутно и без боли видел, как меня стащили носки, а вместе с носками кожу и ногти на ногах. Затем заснул. На другой день мне сообщили о смерти отца. Весть эту я принял глубоко равнодушно и только через неделю впервые заплакал, кусая подушку…»

Это из воспоминаний Аркадия Стругацкого, которые оказались у Ани на компе, и я прочел, еще до отъезда из Москвы. Насколько тяжело было нашим людям даже в тылу, при том, что и сама жизнь была беднее. Ничего героического, только тяжелый труд за выживание — и свое, и страны. И те, кто переживут — будут и десятилетия спустя говорить, «только бы не было войны».

Мы, полторы сотни человек, экипаж атомной подводной лодки «Воронеж», неведомым науке путем попавшей из 2012 года в лето 1942, были избавлены от этих тягот и лишений. Попали прямо из похода — и поняли, и приняли, что в самой трудной для нашей страны войне придется напрячься сверх обычного, так что обойдемся без межпоходовых домов отдыха и подменных экипажей — а жизнь на борту атомарины одинаково проходит в любое время. Девяносто три только официальных победы, потопленных нами фашистских корабля. Война кончилась здесь в сорок четвертом, и тоже 9 мая. И настал мир. Или подготовка к будущей войне — «холодной», но готовой перейти в горячую, если мы покажем слабину?

Можно принять, что стоимость постройки такого корабля как «Воронеж», атомный подводный крейсер проекта 949, примерно равна таковой у линкора. Или же как у танковой армии. Или же — построить нормальное жилье населению немаленького города, где в этом времени у половины даже не комната в коммуналке, а барачная «система коридорная», при совершенно диком уплотнении.

«На одного жителя Москвы в среднем приходилось лишь 4,15 квадратного метра жилой площади. Половина населения столицы жила в коммуналках, другие — в бараках, и только небольшая часть имела отдельное жилье.

…семья из пяти человек жила в одной комнате, разгороженной деревянной перегородкой.

…четверо (муж, жена, новорожденный ребенок, мать жены) жили в одной комнате на площади 16 квадратных метров.

…семья из пяти человек жила в бывшей кухне, с кафельными стенами, каменным полом и одним небольшим окном.»

Это — из документов тридцатых годов. И за годы войны стало хуже — часть жилья была разрушена, разобрана на дрова, и надо было куда?то селить эвакуированных! Условия были такие, что довоенные примеры, приведенные выше (все ж отдельная комната на семью!) казались просто раем. И решить в значительной степени жилищный вопрос удалось лишь в шестидесятые, что бы ни говорили про «хрущевки», но именно они, дешевые и быстро возводимые, стали реальной альтернативой баракам, полуподвалам и комнатах в коммуналках. Но это будет — еще через пятнадцать лет.

А мы, пришельцы из будущего, от этого избавлены, даже здесь! В Молотовске (еще не Северодвинске), даже старшины живут, говоря по меркам 2012 года, в «общежитии квартирного типа», по одному в комнате. Офицерам — так и вовсе, отдельные квартиры! А лично мне и Анюте, четырехкомнатное жилье в Москве, в «генеральском» доме на Ленинградском шоссе. Условия, сопоставимые с теми, что имели там, у себя (ну только бытовой электроники не хватает) — чем в этом времени пользуется лишь высшее руководство, верхушка научной и технической интеллегенции и людей искусства. И это лишь плата за то, что мы совершили, во славу советского народа, и аванс за то, что еще совершим, вкупе с верой в то, что мы на это способны.

Победа в той истории стоила нам не только крови. Чтобы обеспечить армию на передовом мировом уровне при более слабой экономике чем у наших оппонентов, у нас все шло на войну, в оборонку и сопутствующее ей, вроде тяжмаша — а собственно населению оставалось лишь затянуть пояса. При том что немцы до Сталинграда почти не сокращали выпуск потребительских товаров, в сравнении с довоенным! В этой реальности удалось на год укоротить войну с ее расходами и потерями — и я надеюсь, выйдет и сократить траты на ядерный щит, благодаря нашей научно — технической информации, и на кораблестроение, хотя сказал Сталин еще год назад, «советскому атомному флоту — быть», и кипит уж работа на Севмаше, и на Втором Арсенале, как называется тут «хозяйство» Курчатова. И уже запущен исследовательский атомный реактор (вместо 1946 года иной реальности). И еще многие отрасли советской науки получили импульс развития, после знакомства с технологиями будущего (что?то уже внедряется, где?то ведется работа). Так что альтернативный СССР бесспорно, станет сильнее, и богаче — а значит, и счастливее.

А когда настанет наконец мир — капиталисты козни строить не прекратят, тесен земной шарик для их рынков сбыта и сфер влияния, как заметил еще Ильич — так что всегда будет у них соблазн, отнять и поделить. Как в девяностых американская сучка (Кондолиза или Мадлен, не помню уже, да и какая разница?) заявила, что «богатства Сибири должны принадлежать не одной стране а всему человечеству». А до того, в последние годы СССР, убеждали нас что капитализм постиндустриальной эры — уже не агрессивный, демократический, белый и пушистый. Один раз поверили уже, хватит!

— Вам, товарищ Лазарэв, дай волю, вы Третью Мировую войну начнете? — заметил Сталин — не таких ли как вы будут очень скоро «ястребами» называть?

— Только если на то последует воля и приказ политического руководства СССР, и никак иначе — ответил я — считаю, что долг для любого военного человека, это выполнить любой приказ своего правительства!

Понравилось это Иосифу Виссарионовичу, или нет — не знаю. Но мое назначение комфлотом он утвердил. И дал напутствие — что советский народ ждет от вас победы, так что постарайтесь надежд не обмануть. Придется постараться.

После уже задумался я над его словами. А возможно ли вообще мирное сосуществование нас и капиталистов? Пришел к выводу, что ответить не могу. Свой опыт на меня давит, неодолимым грузом — как поверили мы в это (я ведь то время как раз застал) и чем это кончилось. Вот вы бы простили того, кто вас предал? Может и есть иной ответ на этот вопрос — но я, будучи лицом пристрастным, ответить не в состоянии. Слишком уж меня жизнь поколотила.

И повезло же этой исторической реальности, что наш «Воронеж» в 1942 году сюда выбросило! А не в разгар Карибского кризиса, через двадцать лет. Когда мы, будучи еще никому не подчинены, а значит полностью свободны в поступках, в ответ на весьма возможное нападение на нас в море, врезали бы термоядерным «гранитом» по американской авианосной эскадре. И начался бы тогда Армагеддон!

Но это, слава богу, осталось за гранью. Сейчас же у меня других, конкретных забот полно. И не уровень комфлота заниматься политикой! Когда в Наркомат ВМФ вернусь, или в Главный Штаб — тогда еще посмотрим! А пока — Вождь мне прямой и недвусмысленный приказ дал? Надо исполнять!

— Ай, ай, товарищ Лазарев! — послышался какой?то голосок из подсознания — не вы ли в иной реальности (в вашем сне — или как посмотреть?) самым злостным образом не подчинились прямому приказу законнейшего вашего правительства, и отдали приказ о ядерном ударе по Америке (прим. — см. Врата Победы — В. С.), чем это кончилось там и для всего мира, и персонально для вас, показать? Там вы свою волю проявили — а не «за нас думает фюрер», ах простите, Вождь!

Ты что ли, рогатый — так нету тебя, брысь в баню! Или у меня уже глюки начинаются, от бессонницы? Я по своей Правде поступать буду — а ты пшел вон! И пока что эта Правда политике товарища Сталина полностью соответствует!