Поль стал внимательно осматривать крону. Вертолет почти замер в воздухе.

— Левее… Еще… Еще… Нет, тоже ничего не вижу. А почему это вас интересует, Леонид Андреевич?

Горбовский ответить не успел, потому что лес кончился. Это было настолько удивительно, что Леонид Андреевич вскрикнул. Лес здесь, на Пандоре, не мог кончиться по определению. Он раскинулся на всем ее единственном континенте, поглотив, сожрав все свободное пространство. Он сделал лишь единственную уступку далеко на южном побережье, где увяз в самых грандиозных дюнах среди планет Периферии. Но и там он сопротивлялся изо всех сил, выбрасывая вновь и вновь свои передовые отряды в глубь песков, к Алмазным пляжам. А вот здесь, в самом центре его царства, его империи, расползалась черная неопрятная язва — совершенно голая земля. Бугристая, сморщенная поверхность угрюмо смотрела на стоявшее почти в зените солнце. Ни остатков деревьев, ни пеньков, ни тушки какого-нибудь завалящего рукоеда. Черная пустошь, словно после удара “берсерка” или взрыва маршевого двигателя звездолета. Мрачная дыра посреди залитого по самые макушки красным туманом леса.

— Вторая фаза Выпадения, — почему-то шепотом объяснил Поль.

— А какая первая? — спросил Леонид Андреевич. — Красный туман?

— Да.

— Мы любим пластмассу, уран и бетон, — пробормотал Шестопал, задержав вертолет на самом краю черной язвы.

— А туда спуститься можно? Я, конечно, не настаиваю…

Поль посмотрел на часы.

— Ну, минут десять у нас есть. Давай, Андрей.

— Тогда держитесь, — честно предупредил Шестопал. — Будем падать.

Полозья коснулись земли удивительно мягко, хотя Леонид Андреевич внутренне весь сжался, приготовившись к сильному удару. Шестопал действительно был ас. Шестопал был герой, это ощущалось за версту. Шестопал тоже любил штурм и натиск, штурм унд дранг, как сказал бы Бадер. Как и многие

на этой планете. И как еще несколько миллиардов землян на совсем других планетах. Нам с вами не по дороге, так, кажется, он сказал этому несчастному Атосу-Сидорову. А что сказать Шестопалу? А что сказать еще миллиарду молодых, энергичных, умных, любящих свою работу и совершенно не берегущих собственные жизни и жизни тех, кто с ними рядом?! Не окажется ли однажды так, что по этой дороге побредет он один? Ну, может быть, в обнимку со Странником. Тот тоже не любит штурм унд дранг…

— Извините, — сказал Шестопал, выбираясь из ложемента.

Горбовский вздохнул.

Это была просто земля. Земля Пандоры. И не было бы в этом ничего удивительного, если бы не чудовищная биологическая активность планеты, где из каждого свободного клочка должно что-то расти, переть, вылезать или выползать. Землянам просто повезло со Скалами, где тонкий почвенный слой не давал прижиться девяноста девяти и девяти десятым процентам местной флоры. Да и то регулярно приходилось проводить чистку территории, избавляясь от сорняков.

Леонид Андреевич осмотрелся. Пятикилометровый пятачок был окружен лесом, доверха залитым красным туманом. Не лиловым, а красным. Его языки осторожно ложились на голую поверхность, словно пробуя ее на вкус, и тут же отдергивались назад, словно вкус этот был отвратителен. Поль стоял, прислонившись задом к вертолету, сложив на груди руки, и смотрел в небо. Шестопал осматривал машину.

— Загадочное явление, — изрек Леонид Андреевич. — Сюда бы биологов, а не звездолетчика…

— У меня на Базе нет биологов, — сказал Поль. — У меня на Базе есть егеря, у меня на Базе есть туристы, у меня на Базе есть даже член Мирового Совета, а вот биолога нет.

— А почему? — наивно спросил Леонид Андреевич. — Надо, э-э, выписать, пригласить, заманить. Тут же непочатый край работ!

Поль вздохнул.

— Не знаю, как на других планетах, а на Пандоре биологи гибнут чаще егерей или даже чаще туристов. Не любят здешние леса, когда их изучают.

— Ну, Поль, что за мистика!

— А вы, Леонид Андреевич, не поверите, но вы стоите в самом мистическом месте планеты, — усмехнулся Поль.

Горбовский завертелся на месте, размахивая руками:

— Где?! Где привидения и неприкаянные души тахоргов?!

Поль достал из кабины лопатку, отошел от вертолета и, опустившись на колени, принялся копать. Вскоре лопата ударилась обо что-то твердое. Горбовский с любопытством заглянул через плечо Поля и увидел в рыхлой земле розовую бугристую полоску. Поль расчистил раскоп, обнажив слегка закругленную, с наплывами, поверхность, смутно что-то напоминавшую.

— Что-то знакомое, — сказал Леонид Андреевич.

— Тахорг, — объяснил Поль. — Прекрасно сохранившийся скелет тахорга. Если продолжить наши изыскания, то здесь можно найти богатую россыпь останков местной флоры и фауны. Только вот тащить все это домой и вешать на стену не советую.

— Поль, я чувствую, что здесь происходит нечто очень серьезное, раз вы притащили сюда, по вашему выражению, члена Мирового Совета. Можно ли мне в этом случае получить связное и внятное объяснение?

— Пора, — сказал Шестопал.

— Договорим в воздухе, — предложил Поль, — Заодно досмотрим представление. Это впечатляющее зрелище, Леонид Андреевич.

— Смотрите! — закричал Горбовский, показывая в сторону леса.

Совсем недалеко от вертолета, прямо под стоявшими на краю псевдосеквойями, земля зашевелилась, заходила ходуном, словно при землетрясении, а точнее — словно кто-то ворочался, пыхтел под тонкой материей, обиженно урчал и старался разбросать наваленные на него комья земли. Сильный удар докатился до людей и сбил их с ног. Тяжелая машина с вращающимися винтами слегка накренилась, широкие лопасти чуть не врезались в поверхность, и сквозь блистер можно было видеть побледневшего Шестопала. Поль вскочил на ноги, подхватил под руки Горбовского и поволок его к вертолету. Перебирая ногами, Леонид Андреевич не мог оторваться от происходящего — тонкая мембрана наконец-то прорвалась, в воздух почти до самых крон деревьев, укутанных в туман, взлетели фонтаны грязи, и из огромной глубокой ямы стал вылезать, выворачиваться, вырываться из каких-то белесых нитей колоссальный тахорг, неповоротливый, словно субмарина на суше.

Поль затолкал Горбовского в его кресло, упал в ложемент и показал оскалившемуся Шестопалу большой палец. Машина взревела не хуже тахорга, земля ушла вниз, распласталась под ними розовато-красным одеялом с прожженной дырой, где уже не было ни кусочка спокойной почвы, как будто Пандора решила взять реванш, и теперь на временно уступленном врагу плацдарме взрывалось, взметалось в небо, било фонтанами. Но на самом деле ничего не взрывалось и не било, а просто лезла из-под земли вся временно спавшая там флора и фауна, все эти тахорги и ракопауки, рукоеды и волосатики, псевдоцефалы и подобрахии, орнитозавры Циммера и ор-нитозавры Максвелла, трахеодонты и прыгунцы, псевдосеквойи и еще тысячи всяческих зверей и растений, которые такие же хищники, почище иного зверья… Росли деревья, закручивались вокруг них и расцветали ядовитыми цветами лианы, прокатывались штормовыми тучами насекомые, изголодавшиеся животные выхватывали прямо из земли своих соседей-неудачников, размалывая их клешнями и зубами, парализуя плевками и ударами лап перебивая жертве позвонки или проламывая ее хитиновую броню. Все росло, расцветало, пожирало и умирало.

— Ну как вам, Леонид Андреевич? — с некоторой гордостью спросил Поль.

— Впечатляет. Завораживает. Пугает. Очень активная, э-э, экосистема… Скажите спасибо, Поль, что санитарный контроль всего этого не видит. На их месте я не допустил бы сюда туристов.

— Я бы и сам с удовольствием натравил бы санитарный контроль на туристов, — признался Поль, не отрывая глаз от происходящих внизу метаморфоз.

Это было похоже на замедленную съемку — шевелящаяся щетка появляющихся на месте Выпадения растений доходила в высоту уже почти до середины окружающего леса. Виднелись свежие просеки, проложенные тремя тахоргами; как отвратительные громадные кузнечики, перелетали с макушки на макушку молоденькие ракопауки, перехватывая клешнями менее юркую живность; где-то около восточного края величественно закручивался тугой смерч пчелиного выводка, выбрасывая в стороны и вновь, втягивая предупреждающие щупальца боевого охранения.