Дон Блюм не считал свою жену пустышкой, но и не рассматривал ее как женщину своей мечты. Он видел в ней женщину, которая в буквальном смысле этого слова плачет о том, чтобы получить возможность самовыражения. Это не вписывалось в рамки ритуальных вашингтонских вечеров.
«Я советую тебе отказаться от подобных развлечений, — сказал он ей. — Забрось все к чертям. Не насилуй свой язык: говори, что ты хочешь сказать. Почему бы тебе не вернуться к искусству?»
Понадобилось два года, чтобы Присцилла поверила в то, что сказал ей муж. Сначала она полностью перестроила свою жизнь. Она вернулась в колледж и стала изучать искусство, пытаясь получать от этого удовольствие. «Однако мне понадобилось два года, прежде чем я действительно поверила, что не нужна Дону для устройства его встреч с людьми из власти и что я смогу серьезно заниматься живописью. Чтобы подчиниться дисциплине, нужно много времени и непоколебимой уверенности в себе. Один из моих преподавателей считал, что я просто молодец. Это помогло. Кто же еще был для меня важен в этот период? О, боже мой! Дон перенес сердечный приступ!»
Ей исполнилось тридцать семь лет, когда это произошло. Он провел три недели в больнице, читая трагедии Шекспира. Вернувшись домой, он объявил: «Я не собираюсь жить как овощ. Я не могу изменить свои привычки, даже если они приведут меня к следующему сердечному приступу». Ему тогда исполнился только сорок один год.
«Я не могла думать ни о чем, кроме смерти», — вспоминает Присцилла. Она с волнением наблюдала за состоянием мужа, а он, приглушив болезнь лекарствами, снова окунулся в работу. Однако теперь они уже не ходили на приемы. Самое поразительное, что через несколько месяцев они стали находить прелесть в своем уединении. Присцилла изобретала новые способы, чтобы успокоить мужа и заглушить его гнев. Ни одной ночи не проходило, чтобы они не обменялись следующими фразами: «С тобой что-нибудь случилось?» — «Нет, спасибо. Все хорошо».
«Постепенно у нас произошла переоценка всего, — говорит Присцилла. — Затем случилось покушение на президента Кеннеди, Смерть всегда была для меня болезненной темой. Мы оба перестали курить. Я в течение двух лет не летала на самолетах. Поэтому с детьми во Флориду на весенние каникулы мы поехали поездом. О, это путешествие казалось бесконечным — двадцать семь часов. Вы можете себе представить, какая я была ранимая в тот период. Мне казалось, что я буду наказана за какой-то проступок. Однако чем больше я занималась живописью, тем меньше вспоминала о смерти».
Следующие два года Присцилла была поглощена развитием своих способностей. Это захватило все ее чувства. Она стала дисциплинированной, завела новых подруг. Ее мечта не мешала Дону в его работе. Когда она приходила после университетских занятий домой, то чувствовала себя так же счастливо, как после физической близости. Присцилла призналась, что ее мировоззрение начало меняться.
Так же было и с Доном. Как и другим мужчинам, которые сначала подталкивают жен к действию, со временем Дону стали мешать занятия жены. «Он был слишком занят своими проблемами. Он хотел, чтобы я была счастливой. Я вернулась к учебе и перестала плакать. Сначала он говорил, что это великолепно. Однако по мере продолжения моей учебы это стало его беспокоить и надоедало ему. Порой от него можно было услышать такие замечания: „Если бы ты не торчала так долго в студии, то посудомоечная машина была бы включена и посуда была вымыта вовремя“. Теперь, когда я продаю картину или моя выставка имеет успех, он ходит с напыщенным видом, как павлин, распустивший хвост. Он не понимает, что я делаю, но ему нравится похвала людей, которые в этом разбираются».
День сорокалетия Присциллы прошел как быстрый летний дождь. Она уже миновала самое страшное. В ней продолжали происходить внутренние изменения. Они жили в новом загородном доме. «Здесь я предоставлена своей природе. Мне нравится уединение», — говорит Присцилла. Она на полтора месяца уезжает в загородный дом, чтобы подготовиться к ежегодной выставке картин, а Дон в это время путешествует по миру как странствующий журналист.
«Прис, разве вам хорошо за городом в одиночестве?» — интересуются ее знакомые из Вашингтона. Последние несколько лет, в течение которых у нее накапливалось разочарование, эти сплетницы ждали как шакалы, наслаждаясь предстоящим разрушением брачного союза. Однако брачный союз семьи Блюм никогда не был таким крепким, как сейчас.
Но теперь, когда звонки знакомых из Вашингтона заставляют ее чувствовать себя виноватой, она идет к Дону. «Послушай, я плохая жена? Может быть, мне отложить выставку и приехать к тебе в Вашингтон?»
«Да ты с ума сошла, — отвечает он. — Ты же меня знаешь. Я по уши в работе день и ночь. А когда ты готовишь выставку, ты живешь ею. Единственное противоядие от работы для меня — возможность провести выходные здесь, за городом, с тобой. Не давай другим людям сбить себя с верного курса. Ты просто угробишь себя».
Сейчас Присцилле сорок пять лет. Она освободилась от всего наносного в своей жизни. Остаются только тесные узы с Доном, несколько любимых друзей, с которыми они поддерживают отношения, тишина и покой загородной жизни и — ее живопись. «Не думаю, что у меня есть большой талант, так, некоторые способности, — честно признается Присцилла. — Однако это ничего не значит для меня. Я доставляю людям удовольствие и живу этим. Сейчас я не смогла бы обходиться без своих картин». Она все еще достаточно хороша собой, однако, входя в зал, не стремится привлечь к себе внимание мужчин. Ее душа окрепла, и она решительно хочет сохранить это в себе.
«Я хочу становиться старше, сохраняя всю мою женскую твердость. Понимаю, пожилая женщина, но с некоторой твердостью. Я думаю, что в любом возрасте есть свое очарование. Смотрясь в зеркало, я говорю себе: „Ты не можешь остановить время. Ты стареешь, и это неизбежно. Прими этот факт спокойно. Справься со своими страхами“. Я не собираюсь привлекать к себе внимание в обществе, в противном случае это причинило бы мне боль. Ведь там так много молоденьких женщин. Но я привлеку к себе внимание тем, что я уникальна по-своему и имею на это право».
Мы с вами увидели женщину с симптомами кризиса в тридцать пять лет, которые она не могла себе объяснить. Она изменялась и боялась этих изменений. Она хотела отказаться от своей старой привычной роли, но не хотела верить в изменения. В ее раннем выборе не было ничего нечестного. Она была заботливой женщиной, которая отодвинула свою мечту на более поздний срок и счастливо соблюдала правила этой модели поведения. Она вышла на переломный момент в своей жизни и поняла, что тот образ жизни, который она выбрала и который до этого момента ее вполне устраивал, больше ей не годился. С воодушевлением и радостью помогавшая карьере мужа, она, после того как муж быстро стал продвигаться, почувствовала пустоту в своей жизни. Она была случайным гостем в городе-компании Вашингтоне.
А представьте, что было бы, если бы ее муж оказался не таким восприимчивым или проявил бы эгоизм. Он мог просто не понять, что у его жены кризис. Он сказал бы ей, что она ведет себя как ребенок, напомнил бы ей об обещании помогать ему в карьере и т. д. А это только усилило бы ее уверенность в том, что она плохая жена. Слезы сменились бы пристрастием к вину или наркотикам, а это наверняка привело бы к разводу или побегу от отчаяния. Но он понял, что у Присциллы кризис, и предтожил ей мораторий и возвращение к ее прошлым занятиям живописью. Даже и тогда она боялась отказаться от старой роли помощницы в его делах. Так сильно было указание ее «внутреннего сторожа», что она чувствовала вину и ждала «наказания за какой-то проступок».
Сердечный приступ мужа заставил их произвести полную переоценку ценностей. Поняв, что их деятельность в одном направлении привела к прожиганию жизни, они более точно определили свои цели и стали более терпимо относиться к раздельной деятельности друг друга на расстоянии. Дон является человеком, который стремится к установлению рабочих контактов по всему миру. Присцилла — женщина, чувствительность которой имеет более узкие рамки. Ее творческая энергия тратится при общении с людьми, поэтому она предпочитает быть одна. Постепенно, по мере продвижения по десятилетнему периоду, они выработали способ стать более близкими друг другу и сохранить взаимопонимание и индивидуальность. Они не обращают внимания на условности светских кругов Вашингтона и возможные сплетни о себе. Дон и Присцилла нашли в этой жизни путь, который их устраивает.
