В ответ Пегги писала, что думала, что на Рождество останется без нового платья, и как раз собралась перекрасить свое старое из голубого жоржета, оставшееся еще от ее приданого, когда пришла посылка.
«Я обожаю этот фасон юбок, — писала Пегги невестке. — Он делает меня выше, и я в самом деле плакала, правда, от радости, и теперь с трудом могу дождаться того момента, когда примусь за работу, чтобы слегка поднять линию талии».
И хотя жизнь Пегги в этот период была не из легких, бодрости духа она не теряла. Вечеринки проходили постоянно, поскольку друзей было много и то они приходили к Маршам в Дамп, то Марши — к ним. Благодаря Бесси в доме всегда было достаточно еды, чтобы подать к столу. А уж приглашение отведать фирменное блюдо Бесси — жареных цыплят со свежей зеленью — очень высоко ценилось в кругу друзей Пегги и Джона, и по каждому такому случаю Бесси покупала птицу в Дарктауне, поскольку цены там были намного ниже, чем в магазинах для «белых», а уж потом несла ее в «приток» готовить.
Квартира Маршей была так мала, что Бесси и ее хозяева просто не могли не сблизиться. Пока Пегги стучала на своей пишущей машинке, Бесси пребывала в крошечной кухне и, что удивительно, никогда не расспрашивала хозяйку, о чем будет ее книга. Но вот свою личную жизнь они частенько обсуждали. Отношения Пегги с отцом все еще были непростыми, и Бесси, десять лет проработавшая у «мистера Юджина», лучше, чем кто-либо другой, понимала причину этого.
Сама Бесси была худощавой красивой женщиной, на десять лет старше Пегги. Будучи мудрой и глубоко религиозной, Бесси сумела несколько приобщить Пегги к церкви, что до сих пор не удавалось сделать никому из членов ее семьи. Кроме того, Бесси твердо верила в нерушимость и святость брака и в то, что мужчина должен иметь авторитет в доме, и Пегги во многом разделяла ее убеждения.
Надо признать, что с Джоном Маршем, человеком прагматичным, было не очень-то легко в обыденной жизни, и это требовало от Пегги особой заботы и терпимости, ибо в повседневной жизни он был таким же «мелочником и придирой», как и в редактировании рукописей. Всегда постоянный в своих привычках, он не любил никаких сюрпризов; не терпел он и незнакомую еду и незваных гостей. Гости, готовые сидеть до утра или остающиеся ночевать, были проклятием для него. На его счастье, Дамп был так мал, что подобная возможность редко кому предоставлялась.
У обоих супругов были проблемы со сном, и бродить по квартире или наведываться к холодильнику среди ночи было обычным делом и для Джона, и для Пегги. И это было одной из причин, почему они оба избегали принимать приглашения переночевать у кого-либо из друзей в Атланте или за городом (хотя позднее Пегги и соглашалась на это, но только без Джона). Пегги страдала частыми ночными кошмарами, а заветной мечтой Джона было проспать до двух часов дня и получить, проснувшись, завтрак в постель.
В последние месяцы 1928 года Пегги работала много и чрезвычайно плодотворно, но затем, весной 1929 года, вдруг резко прекратила. Артрит, начавшись с сустава лодыжки, поразил и запястья рук, и ей все труднее было печатать на машинке.
И тогда Пегги вытащила все свои конверты с главами романа и принялась прочитывать их содержимое, делая карандашом исправления и ликвидируя все неувязки и нестыковки. Название Фонтейн-холл она всюду поменяла на Тару, всякий раз тщательно зачеркивая старое имя и надписывая над ним новое — «Тара». То же самое она сделала и на самом конверте, в котором находилась глава с описанием возвращения ее героини Пэнси домой после пожара Атланты, и теперь на этом конверте было написано: «Дорога в Тару».
Пройдясь таким образом по всей рукописи, Пегги решила отложить ее пока в сторону. Роман к этому времени уже занимал 20 больших конвертов и содержал около 600 тысяч слов. Оставалось еще написать главы, относящиеся к войне и некоторым военным событиям. Много раз Пегги писала, переписывала и вновь исправляла и переписывала начальную главу, и теперь все эти страницы находились вместе, в одном конверте, не понятные ни для кого, кто бы ни взялся их читать.
Нерешенной оставалась и проблема избавления от Фрэнка Кеннеди, второго мужа Пэнси, и Пегги написала два варианта этой главы с совершенно разными окончаниями. В одной из них Фрэнк, никогда не отличавшийся крепким здоровьем, умирает, брошенный на произвол судьбы во время бурных ночных событий в Палаточном городке, а в другой — погибает от пули, полученной во время рейда клана. Но основа обоих вариантов — поездка Пэнси в одиночку через Палаточный городок, во время которой ее едва не изнасиловали. Сцена, безусловно, навеяна Пегги ее собственным визитом в Дарктаун, но с добавлением самого худшего из опасений Джона и Бесси. Так или иначе, но исход у обоих вариантов один — Пэнси становится невольной виновницей гибели Фрэнка.
Пегги не нравились те главы, в которых у Пэнси рождаются ее первые дети, и она даже оставила для переделки те сцены, где они появляются, но вот сцены с Бонни — младшей дочерью Пэнси от Ретта — она, по-видимому, считала удачными, поскольку все они остались в последующем почти без изменений, так же, впрочем, как и все сцены стычек между Пэнси и Реттом.
Джон был слишком занят на основной работе, чтобы вместе с Пегги пройтись по всей рукописи целиком — это заняло бы несколько месяцев. А Пегги недостаточно хорошо чувствовала себя, чтобы закончить поиск необходимых материалов в библиотеке Карнеги, и в то же время она не знала, чем заполнить оставшиеся бреши в композиции ее романа. А кроме всего, не представляла, чего, собственно, стоит ее рукопись с литературной точки зрения.
Некоторые сцены — такие, как отчаяние Джералда О’Хара после смерти жены, смерть Бонни в результате падения с лошади (в этом эпизоде нашел свое отражение похожий, хотя и закончившийся менее трагично, случай, происшедший с самой Пегги в детстве) и почти насилие Ретта над Пэнси после безуспешных попыток разбудить ее любовь, также напоминающий инцидент между Пегги и Редом Апшоу, — ей было очень трудно оценить, ибо реальность в ее романе тесно переплелась с вымыслом.
Были и другие проблемы, беспокоившие ее. Прообразом для одной из ее «плохих» героинь — Красотки Уотлинг — послужила знаменитая мадам Лексингтон, о которой Пегги рассказал Джон и которая, несмотря на весьма преклонный возраст, была еще жива. Кстати, звали ее тоже Красотка, но Бризинг. Имели живых прототипов и охранник Пэнси — Арчи, бывший каторжник, убивший свою жену, и Тони Фонтейн, персонаж из Джонсборо, убивший бывшего управляющего Тары. И, уж конечно, нельзя было забывать о главной угрозе — о Реде Апшоу и бабушке Стефенс. При этом Пегги не могла успокаивать себя тем, что Томас Вудф, например, в своем романе «Взгляни на дом свой, ангел» столь достоверно описал город Ашвилл, штат Северная Каролина, и его жителей, что даже иностранец, прочитавший книгу, мог выйти на главную улицу Ашвилла, без посторонней помощи найти дорогу к дому Гантов и по пути к нему узнать многих попавшихся ему навстречу людей. Пегги же одна мысль о возможности быть привлеченной к суду за клевету приводила в ужас.
Потребовалось бы еще около года, чтобы закончить книгу, но чем больше Пегги читала уже готовые главы, тем тяжелее у нее становилось на душе. Работа была проделана огромная, но если она закончит ее — что тогда? Сможет ли она, столь боявшаяся судебных исков или критических отзывов, показать свой роман кому-либо еще? А если сравнить ее работу с произведениями Глазгоу, Фитцджеральда или Бенета — можно ли будет тогда считать ее настоящим писателем? Да, она много работала, долгими часами напролет, но одного этого явно недостаточно для того, чтобы считать ее литератором. Ведь, к примеру, она была уверена, что те писатели, которыми она восхищалась, не нуждались в том, чтобы иметь под рукой домашнего редактора типа Джона, который бы постоянно им помогал. Когда-нибудь она, возможно, и вернется к роману, но в тот момент вся ее работа казалась ей пустой тратой времени.
