Ну вот, — и их не остановил, и самого затянуло, да и выкинуло куда‑то сюда... Еще бы понять куда?
След, конечно, был почти месячной давности, но конец лета выдался сухим, дождей почти не было, так что преследовать чужака оказалось делом несложным. А чего там сложного, если он шел по веками протоптанной овечьей тропе, двигаясь строго на юг? …И правильно решил — на тропе, по которой кочевники веками перегоняли скот на юг, без проблем можно найти источники воды, топлива, а что касается еды — сурков да сусликов тут хватало. В общем — помереть с голоду в пустошах, в конце лета… — для этого надо быть совсем уж безнадежным неумехой.
Чужак двигался на юг. Отряд оу Наугхо двигался за ним, отслеживая в основном стоянки чужака… Все‑таки костры, которые он разводил, были несколько своеобразные. Складывалось ощущение, что этот человек, своим в степи не был — уж слишком беспечно он тратил топливо. Пусть в этой, северной части Даарской степи, рощ и перелесков хватало, однако тот кто всю жизнь кочует по этим унылым просторам, к источникам тепла относится куда бережнее... Невольно напрашивался вопрос — он лесовик? Идет с севера, со стороны лесов. А то, что он вступил в бой с другим отрядом лесовиков, еще ничего не значит. Эти лесные дикари, говорят, режутся между собой еще более жестоко, чем с жителями Сатрапии.
Но что забыл лесной вояка на юге? Учитывая, как там относятся к ему подобным… — это поход за смертью. Какой‑то изгой? Сумасшедший, решивший с помощью своего невероятного оружия убить как можно больше подданных Сатрапии, и героически умереть в бою? — Все может быть, только откуда у него это невероятное оружие и странная обувь? Что‑то раньше, лесные дикари в изготовлении хорошего огнестрельного оружия замечены не были, предпочитая покупать его в более цивилизованных странах. Да и следы, что оставляют их кожаные поршни, или сплетенные из коры лапти, сильно отличались от следов подметок чужака.
Но если не лесовик, то кто он, и почему идет на юг? И что еще важнее — почему так всполошились в самой Мооскаа, узнав о непонятном происшествии случившемся в далеком медвежьем углу? Или там уже встречались с чем‑то подобным, и эти встречи настолько их напугали? …Так в пасть к какому чудовищу, спрашивается, его отправили?
Оу Игиир Наугхо трусом не был. И даже за намек на подобное предположение, лет семь–восемь назад, он бы не медля ни минуты, вызвал обидчика на дуэль. Сейчас, побывав в сотнях разных переделок на суровых и полных опасностей равнинах Даара, он, в ответ на обвинения в трусости, наверное бы только рассмеялся, и посмотрел на обидчика с презрением и жалостью. Ему уже давно не надо было ничего доказывать самому себе.
…В детстве, как все нормальные отпрыски благородных родов, юный Игиир мечтал об армии. Увы. Состояние его семьи... Говорят, когда‑то оно и вправду было, но уже его отец, этого состояния не застал. Но отцу‑то хотя бы повезло, во времена его пятнадцатилетия шла большая война с удихами, и он без проблем смог поступить в Офицерское Училище. Правда, не имея возможности приобрести патент, или сунуть взятку более высокому чину, так всю жизнь в лейтенантах и прослужил, содержа семью лишь на грошовое жалование, да средства, извлеченные из мелких махинаций с ротной казной. Юный Игиир, как и обе его младшие сестры, с детства усвоили, что быть голодным — это нормально… Что перешитому из старого, с расползающейся в руках тканью отцовского мундира, «новому» платью надо радоваться, сапоги — невиданная роскошь, и что единственное наследство, которое ему светит, — старая отцовская шпага и умение ею владеть… И что шансов попасть в Офицерское Училище, у него немного. А все из‑за дурацкого роста. Всего пары вершков не хватает до негласно принятого стандарта. Официально, конечно брать в училище невысоких кадетов, никакого запрета не было. Но… — ненаписанные правила обойти еще сложнее, чем те, что вырублены на гранитной плите, и освящены в Храме.
До последнего мгновения он все надеялся дорасти до заветных полутора саженей, но… — и отец у него великаном отнюдь не был, да и питание «через раз» давало о себе знать. Оу Игиир Наугхо был невысокого росточка, в плечах, не сказать чтобы широк, хотя и не так чтобы узок. Гибок, быстр, искусен в боевых дисциплинах и танцах, лицом довольно‑таки пригож, а его буйная рыжая шевелюра истинного потомка древнего рода, весьма даже нравилась девушкам. Но — всего этого явно было недостаточно, чтобы поступить в Офицерское училище.
Так что пришло идти в Бюро. Тоже конечно достойное поприще... Но, это не армия! И если к армейскому офицеру всегда авансом относятся с почтением и благожелательностью, то служащего Бюро, всегда, авансом, подозревают в чем‑то нехорошем, и предпочитают держаться подальше.
М‑да... А фамильная нищета не обошла его стороной даже на службе в Бюро, отправив после училища в Даар — самый глухой и занюханный угол Мооскаавской Сатрапии.
— Командир... — Рааст Медведь грубо влез в воспоминания своего начальника. Как всегда это было крайне неуместно, однако этот могучий верзила почему‑то нравился оу Наугхо, возможно как раз своим упрямством, и тем, что несмотря на службу в страже, в нем еще осталось многое от живого и независимого в своих суждениях человека. — А может нам сразу в Лоориг двинуть? Если пойдем напрямую, будем там дня через четыре. А если так и будем по следу плутать — можно и десять провозиться... А ить ему‑то кроме как в Лоориг, идти‑то и некуда! И судя по следам, опережает он нас уже недели на две. Так что — чем быстрее мы там окажемся, тем скорее его отыщем.
В словах Рааста был смысл, Игиир и сам уже думал о чем‑то подобном, но и в училище, и на службе в Бюро, его учили скрадывать добычу неспешно и обстоятельно. Так что он просто сказал Медведю — «Нет. Продолжай искать»… И очень обрадовался этому вечером. Когда ходивший по дальнему кругу Хееку, принес пренепреятнейшее известие.
— Командир, ваша милость. След чужака, пересекся со следом каравана. Сдается мне, он к нему пристроился.
…Не знаю, чего этот старый хрыч вечно бурчит недовольно? — Лично мне, это наше нынешнее задание нравится. Ну да, ему небось — только бы в казармах безвылазно торчать, делишки свои прокручивая, да монетки семье отсылать. — Такое вот незатейливое стражницкое счастье. А мне вот в казармах душно, мне и в страже‑то, честно признаться, — душно. А уж когда тебя еще и запирают в тесных крепостных стенах, и из всех развлечений только караулы, пьянка, да игра в кости, тут вообще от тоски убиться можно. Нет — лучше уж бегать по пустошам за всякими бандюками, ежечасно подставляя башку под пули, чем сгнить заживо в теплой вонючей норке, как какой‑то червяк.
Но сейчас — еще лучше. Едем целый день — сами не знаем куда, ловим неведомо кого, — но ведь от этого же еще интереснее! Еды вдосталь, хотя можно и поохотиться, вокруг простор, и самое главное — нету рядом этой мерзкой солдатни, с их тупыми подколами и высокомерными рожами, которые так уже достали за два моих года службы в Даарской пограничной страже.
Ну, есть конечно Хееку — тоже, тот еще мозгоклюй, но по сравнению с остальными — Хееку еще можно терпеть, он хотя бы не злобный, хоть и нудный… Все пытается меня жизни учить, да советы дает, как солдатскую лямку тянуть. А чего вот, — иной раз хочется мне его спросить, — ты сам, друг Хееку, в жизни‑то добился? Старик ведь уже — скоро тридцатник стукнет, а все простым стражником числишься. Ну да, конечно, другая солдатня и даже начальство тебя уважают, потому как следопыт ты и впрямь, лучше не бывает. И в обществе ты, говорят, не последний человек, через чего и на службе разные послабления имеешь, и лишняя денежка в твой карман капает. Да только, все равно ведь, — стражник — он стражник и есть. И любой капрал тебе в морду запросто так может дать, а офицер — заставить сапоги свои чистить, да плевки оттирать. А ты мне все говоришь — «Знай свое место». Да я из родного племени ушел, потому что мне там тоже, все на мое место указывали. Ага, был у нас такой дедушка Врууд–мудрец. — «…Только тогда ты Рааст–медвежонок, счастье обретешь, коли своего места держаться будешь. А коли выше попытаешься полезть — вся твоя жизнь страданиями обернется, ибо кто рожден по земле ходить, тому в небе делать нечего. И коли ниже, себя спихнуть позволишь, опять же через это несчастлив будешь…». Только куда вот ниже? Мне и так родня, всю жизнь батраком быть определила, за еду, спины не разгибая, вкалывать. И все, сколько себя помню, говорили, что это‑то и есть мое место… Вот пусть и засунут себе это место в кой–какое другое «место», чуток пониже поясницы да повыше коленей… Когда я уходил, мне вслед кричали, что с голоду помру, на коленях обратно приползу, и буду у них в ногах валяться, умоляя принять меня обратно. А я вот, ничего, в жизни как‑то и без их «опеки» устроился, а придет время — и еще большего добиться смогу. А этот Хееку мне все про «место» твердит. Ненавижу!
