— Кто такой, разрази его гром, этот Ролло?

— Бультерьер его светлости, сэр. Его светлость выиграл его в кости и привязал к ножке стола. Если вы позволите, сэр, я пойду с вами и включу свет.

Все— таки таких, как Дживз, больше нет. Он вошел в гостиную так же бесстрашно, как Даниил в логово льва. Более того, его магнетизм, или как там это называется, так подействовал на проклятого пса, что вместо того, чтобы цапнуть малого за ногу, он успокоился, словно напился валерьянки, и упал на спину, задрав кверху лапы. Будь Дживз его богатым дядюшкой, он вряд ли смог бы выказать ему большее уважение. Но стоило псу увидеть меня, он тут же вскочил, оскалился и попытался свернуть стол, явно намереваясь дожевать мою ногу до конца.

— Ролло к вам ещё не привык, сэр, — сказал Дживз, восхищённо глядя на четвероногую скотину. — Бультерьеры — прекрасные сторожевые собаки.

— Мне не нужна сторожевая собака, которая не пускает меня в мою собственную комнату.

— Да, сэр.

— Ну, что мне делать?

— Несомненно, со временем животное научится отличать вас от других, сэр. Оно запомнит присущий вам запах.

— В каком это смысле — присущий мне запах? Не думаешь ли ты, что я собираюсь провести полжизни в холле, пока эта гадина не решит наконец, что я пахну, как положено? — Я задумался. — Дживз!

— Сэр?

— Я уезжаю завтра утром. Первым поездом. Остановлюсь в загородном доме мистера Тодда.

— Прикажете сопровождать вас, сэр?

— Нет.

— Слушаюсь, сэр.

— Я не знаю, когда вернусь. Если мне придут письма, переправь их по почте.

— Да, сэр.

Должен вам признаться, что я вернулся в Нью-Йорк через неделю. Рок Тодд, приятель, у которого я остановился, был чудаком, предпочитавшим жить в одиночестве в глуши Лонг-Айленда. Более того, такая жизнь была ему по душе, в то время как я считал её хуже каторги. Старина Рок — прекрасный парень, и всё такое, но через неделю, проведённую в его доме вдали от цивилизации, Нью-Йорк начал казаться мне раем несмотря на то, что в нём ошивался Мотти.

Сутки на Лонг-Айленде состояли из сорока восьми часов; сверчки по ночам не давали спать; чтобы пропустить рюмку, надо было пройти две мили, а чтобы добыть газету — не меньше шести. Я поблагодарил Рока за гостеприимство, сел на единственный поезд, который останавливался в тех местах, прибыл в Нью-Йорк примерно к обеду и сразу отправился к себе домой. Меня встретил Дживз. Я огляделся по сторонам в поисках Ролло.

— Где этот пёс, Дживз? Ты его привязал?

— Животное здесь больше не проживает, сэр. Его светлость отдал собаку швейцару, который её продал. Его светлость отнёсся к ней с большим предубеждением после того, как она укусила его за ляжку.

Я никогда не думал, что такая мелочь может так сильно меня обрадовать. Я понял, что был несправедлив к Ролло. Если б я поближе с ним познакомился, то наверняка понял бы, что у него золотое сердце.

— Прекрасно! — сказал я. — Лорд Першор у себя, Дживз?

— Нет, сэр.

— Ты ждёшь его к обеду?

— Нет, сэр.

— Где он?

— В тюрьме, сэр.

— В тюрьме!

— Да, сэр.

— Ты хочешь сказать, он в тюрьме?

— Да, сэр.

Я бессильно опустился в кресло.

— Почему?

— Он избил констебля, сэр.

— Лорд Першор избил констебля?

— Да, сэр.

Я молча переварил то, что услышал.

— Но, Дживз, как же так? Это ужасно!

— Сэр?

— Что скажет леди Мальверн, когда узнает?

— Я не думаю, что леди Мальверн что-нибудь узнает, сэр.

— А если все-таки?

— В таком случае, сэр, будет благоразумным слегка уклониться от истины.

— Как?

— Если вы позволите, сэр, я проинформирую её светлость о том, что его светлость ненадолго уехал в Бостон.

— Почему в Бостон?

— Весьма интересный и респектабельный центр, сэр.

— Дживз, по-моему, ты попал в яблочко.

— Хочу надеяться, сэр.

— Послушай, прах меня побери, а ведь нам здорово подфартило! Если б Мотти не упекли, он в два счета оказался бы в больнице!

— Совершенно справедливо, сэр.

Чем больше я думал на эту тему, тем сильнее радовался, что Мотти упрятали за решётку. Там ему было самое место. Мне было жалко бедолагу, но в конце концов парню, прожившему всю жизнь с леди Мальверн в небольшой деревушке в глуши Шропшира не придётся привыкать к тюрьме как к чему-то особенному. Короче говоря, я снова почувствовал себя на все сто. Как сказал один как-его-там знаменитый поэт, жизнь была протяжной сладкой песней. В течение примерно двух недель мне было так хорошо и спокойно, что я думать забыл о Мотти, и мою радость омрачало только то, что Дживз продолжал на меня дуться. Нет, нет, поймите меня правильно, он ничего такого не говорил и не делал и вообще вёл себя безупречно, но в нём чувствовалась какая-то, как бы это сказать, натянутость. Однажды, повязывая цветастый галстук, я поймал в зеркале его напряжённый взгляд.

А затем, задолго до назначенного срока, вернулась леди Мальверн. Я совсем её не ждал, потому что попросту забыл, как быстро летит время. Она притащилась ко мне утром, когда я лежал в постели и с наслаждением прихлёбывал чай, размышляя о том о сём. Дживз вплыл в спальню и объявил, что леди Мальверн ждёт меня в гостиной. Я оделся на скорую руку и вышел к ней.

Старуха, сидевшая всё в том же кресле по бедрам, ничуть не изменилась, разве что на этот раз она решила не показывать мне своих зубов.

— Доброе утро, — сказал я. — Вернулись, значит? Что?

— Да. Я вернулась.

Что— то резануло мне слух; голос у неё был какой-то странный. Потом мне пришло в голову, что она, наверное, ещё не завтракала. Лично я вообще ни на что не способен, если не перехвачу с утра пару яиц и чашку-другую кофе.

— Вы, должно быть, ещё не завтракали?

— Да. Я не завтракала.

— Хотите яйцо и ещё что-нибудь? Или сосиску с чем-нибудь? Или ещё что-нибудь?

— Нет, благодарю вас.

Она сказала это таким тоном, будто была членом антисосисочного общества или лиги яйцененавистников. Наступила тишина.

— Я звонила вам вчера вечером, — ледяным тоном произнесла леди Мальверн, — но вас не было дома.

— О, как неудачно получилось. Нормально съездили?

— Благодарю вас, вполне.

— Осмотрели достопримечательности? Ниагарский водопад, знаете ли, Йеллоустонский парк, этот, как его, Гранд Каньон, ну и всё прочее?

— Я осмотрела все, что сочла нужным.

И вновь наступила довольно неприятная тишина. Дживз молча вплыл в столовую и начал накрывать на стол.

— Я надеюсь, Уилмот не был вам в тягость, мистер Вустер?

— О, что вы! Сразу сошлись, друзья до гроба, и всё такое.

— Значит, вы были его постоянным спутником?

— Не расставались ни на минуту. Всегда были вместе, знаете ли. По утрам бегали по музеям, потом, так сказать, завтракали в вегетарианской столовой, а днём это, как его, посещали концерты духовной музыки. Обедали только дома, потом, как там его, играли в домино и пораньше ложились спать. В общем, веселились вовсю. Я дико огорчился, когда он уехал в Бостон.

— Ах! Уилмот в Бостоне?

— Точно. Я, конечно, хотел вам написать, но мы, само собой, не знали вашего адреса. Вы рыскали по всей стране, как… я хочу сказать, вы рыскали по всей стране, сами понимаете, по всей стране рыскали, и нам не удалось с вами связаться. Да, Мотти уехал в Бостон.

— Вы уверены, что он уехал в Бостон?

— О, на все сто. — Я громко окликнул Дживза, который гремел в столовой ножами и вилками. — Дживз, лорд Першор не передумал ехать в Бостон? Ведь он уехал в Бостон?

— Да, сэр.

— Так я и думал. Да, Мотти уехал в Бостон.

— В таком случае, мистер Вустер, как вы объясните тот факт, что вчера, посетив тюрьму на Блэквелл-Айленд, чтобы собрать материал для моей книги, я своими глазами видела, как бедный Мотти в полосатой одежде сидит рядом с грудой камней и колотит по ним кувалдой?