Хм, в этом что-то есть. Так что? Если я сейчас пройду под мостом, — значит, я в самом деле еду на Канары? Значит, это не пустые фантазии?

Тогда ты завтра же позвонишь и закажешь билет. Тенерифе, Юкке. Тенерифе.

Он тронулся с места, представляя солнечные пляжи и коктейли с разноцветными зонтиками. Все, решено, он едет! И никуда он сегодня не пойдет — останется дома и будет просматривать объявления. Восемь лет! Пора уже выходить из спячки.

Он задумался о пальмах — интересно, есть ли они там, были они в фильме или нет? — как вдруг услышал какой-то звук. Чей-то голос. Он остановился под мостом, прислушался. Где-то возле стены раздался стон:

— Помогите...

Его глаза начали привыкать к темноте, но пока он видел лишь листья, занесенные ветром под мост и сбившиеся в кучи. Голос, похоже, был детский.

— Эй? Кто здесь?

— Помогите...

Он огляделся по сторонам. Вокруг никого. Из темноты донесся шорох, и он различил какое-то движение среди листьев.

— Пожалуйста...

Ему безумно захотелось повернуться и уйти. Но это было исключено. Ребенку явно было плохо, может, на него кто-то напал.

Маньяк?

Маньяк из Веллингбю добрался до Блакеберга, но на этот раз жертва уцелела.

Вот черт!

Ему не хотелось ни во что ввязываться. Он же едет на Тенерифе! Но ничего другого не оставалось. Он сделал несколько шагов в ту сторону, откуда доносился голос. Листья зашуршали под его ногами, и перед ним возникли очертания тела, застывшего в позе зародыша среди листвы.

Черт, черт!

— Что с тобой?

— Помогите...

Глаза Юкке окончательно привыкли к темноте, и он увидел, как ребенок тянет к нему бледную руку. Ребенок был обнаженным, — наверное, изнасилование. Нет. Подойдя ближе, он понял, что на ребенке розовая водолазка. Возраст? Лет десять-двенадцать. Может, его избили приятели. Или ее. Если это девочка, то, конечно, вряд ли.

Он сел на корточки, взял ребенка за руку.

— Что случилось?

— Помогите мне подняться...

— Тебе больно?

— Да.

— Что случилось?

— Поднимите меня...

— У тебя что-то со спиной?

В армии он был санитаром и знал, что людей с травмами позвоночника и шеи нельзя трогать, не зафиксировав голову.

— Это точно не спина?

— Нет. Поднимите меня.

Черт, что же делать? Если он принесет ребенка к себе, полиция решит...

Придется отнести его или ее к китаезе и оттуда позвонить в «Скорую». Точно. Так он и сделает. Тело ребенка было маленьким и щуплым, наверное, все же девочка, и, хотя Юкке был не в лучшей форме, он наверняка справится.

— Ладно. Я отнесу тебя туда, откуда можно позвонить, хорошо?

— Да. Спасибо.

От этого «спасибо» у него защемило сердце. Да как он мог раздумывать? Что же он за сволочь такая?! Хорошо хоть вовремя опомнился — теперь он поможет девчушке. Он просунул левую руку ей под колени, обхватив другой за шею.

— Так. Сейчас я тебя подниму.

— Мм.

Она почти ничего не весила. Поднять ее было проще простого. Килограммов двадцать пять, не больше. Может, она голодает. Неблагополучная семья, анорексия. Может, отчим обижает. Бедолага.

Девочка обвила руками его шею, прижалась щекой к его плечу. Ничего, сейчас он ей поможет.

— Ну, как ты?

— Хорошо.

Он улыбнулся. Внутри у него разлилось тепло. Все-таки он хороший человек. Ему уже представлялись лица товарищей, когда он войдет в ресторан с девочкой на руках. Сначала они решат, что он вляпался в какую-то передрягу, но потом поймут, оценят, и посыплются похвалы: «Молодец, Юкке!» — и все такое прочее.

Он направился к ресторану, погруженный в мечты о новой жизни, которая должна была вот-вот начаться, как вдруг почувствовал боль в шее. Что за черт? Будто укус пчелы, и левая рука невольно дернулась, чтобы нащупать, стряхнуть. Но не мог же он отпустить ребенка.

Он безуспешно попытался наклонить голову, чтобы хоть что-то разглядеть, но у него ничего не получалось, так как голова девочки крепко прижималась к его скуле. Руки ее крепче впились в его шею, боль усилилась. И тут он понял.

— Какого черта?!

Он почувствовал, как заработали ее челюсти. Боль в шее становилась все невыносимее. За шиворот потекла теплая струйка.

— Прекрати!

Он разжал руки. Это было даже не осознанное решение, а рефлекс — скорее скинуть эту пакость со своей шеи!

Но девочка не упала. Вместо этого она железной хваткой вцепилась в его шею — бог ты мой, откуда в таком маленьком теле столько силы! — и обвила его ногами. Как пятерня, стиснувшая куклу, она крепко обхватила его, не переставая работать челюстями.

Юкке вцепился ей в затылок, пытаясь оторвать ее от своей шеи, но это было все равно что пытаться голыми руками отломать от березы гриб-паразит. Она не шелохнулась. Ее хватка вытеснила последний кислород из его легких, не позволяя сделать новый вдох.

Спотыкаясь, он сделал несколько шагов назад, хватая воздух ртом.

Челюсти девочки перестали ходить ходуном, и теперь раздавалось лишь тихое чавканье. Она ни на секунду не ослабляла хватку; наоборот, присосавшись к ране, она сжала его еще сильнее. Глухой хруст — и грудь Юкке наполнилась болью. Сломалась пара ребер.

На то, чтобы закричать, не хватало воздуха. Он что есть силы бил кулаками по голове девочки, шатаясь из стороны в сторону среди сухих листьев. Вокруг все кружилось. Далекие фонари плясали перед глазами, как светлячки.

Наконец он потерял равновесие и упал на спину. Последнее, что он услышал, — это шорох листьев под головой. Спустя долю секунды его голова ударилась о каменную плиту и мир погрузился во тьму.

Оскар лежал в постели, уставившись на обои, сна ни в одном глазу.

Сегодня они с мамой посмотрели «Маппет-шоу», но он с трудом следил за ходом сюжета. Мисс Пигги на что-то сердилась, а Кермит разыскивал Гонзо. Один из ворчливых старикашек свалился с балкона. Почему, Оскар так и не понял. Мысли его были заняты другим.

Потом они пили какао с коричными булочками. Оскар помнил, что они про что-то разговаривали, но вот про что? Кажется, о том, что надо перекрасить диван на кухне в синий цвет.

Он не сводил глаз с обоев.

Стена за кроватью была обклеена фотообоями с изображением лесной поляны. Широкие стволы, зеленые листья. Он любил всматриваться в листву над своей головой, выискивая там разных существ. Двоих он находил сразу, а чтобы разглядеть остальных, приходилось напрячься.

Но теперь стена приобрела совершенно другое значение. За ней, по ту сторону леса, жила Эли. Оскар приложил ладонь к зеленой поверхности и попытался вообразить себе ее жилище. Интересно, там у нее спальня? Вдруг и она тоже лежит в своей кровати? Стена представилась ему щекой Эли, и он погладил зеленые листья, воображая мягкую кожу под рукой.

Из-за стены послышались голоса.

Он перестал гладить обои и прислушался. Голосов было два — тонкий и погрубее. Эли и ее папа. Похоже, они ссорились. Он приложил ухо к стене, пытаясь что-нибудь расслышать. Вот черт. Был бы у него стакан. Он не решался сходить за стаканом — вдруг они за это время замолчат?

О чем они говорят?

Отец, похоже, сердился, Эли было почти не слышно. Оскар изо всех сил пытался расслышать слова. Он различил только несколько ругательств и «ужасно жестоко», потом раздался грохот, словно кто-то упал на пол. Он что, ее ударил?! Может, он видел, как Оскар погладил ее по щеке?.. А вдруг это все из-за него?

Теперь до него донесся голос Эли. Оскар не слышал ни слова из того, что она говорила, лишь мелодичные интонации ее голоса, скользившие то вверх, то вниз. Разве так бы она говорила, если бы он ее ударил? Он не смеет ее бить! Оскар его убьет, если он поднимет на нее руку.

Оскар пожалел, что не умеет проходить сквозь стены, как Человек-молния. Вот бы сейчас просочиться сквозь этот лес и очутиться на другой стороне, понять, что там происходит, не нужна ли Эли помощь, утешение — да что угодно!