Разве что разговоришься с очаровательной незнакомкой, которая в конечном счете разобьет тебе сердце.

Мысли о Бернадетт бередили душевную рану, особенно когда поезд проезжал через Вену. Но, как ни странно, боль утешала. Она говорила, что сердце еще может быть разбито. Душа еще была живой. Способной любить. А он и сейчас любил Бернадетт.

В Берлине Стэнтон решил пренебречь съемной квартирой и остановился в гостинице. Верный тактике прятаться на людях, он вошел в роль богатого спесивого отставника, вернувшегося в родные пенаты, и поселился в «Кемпински», лучшем и весьма популярном берлинском отеле.

Промаршировав к конторке портье, Стэнтон отчеканил:

– Я командир Людвиг Дрехслер, полковник императорских колониальных войск в Африке. – Вся его манера выражала непробиваемую самоуверенность белого человека, привыкшего повелевать туземцами. Портье залепетал подобострастное приветствие, но Стэнтон его перебил, шваркнув документы и кожаные перчатки на стойку: – Я желаю двухкомнатный номер с ванной и туалетом. Самый лучший. Если вы не располагаете номерами категории люкс, прошу указать адрес, где таковые имеются.

В неотесанном отставнике, пытавшемся впечатлить столичную гостиничную обслугу, никто бы не заподозрил англичанина-самозванца, скрывавшегося после убийства германского императора.

Оставив багаж в номере, Стэнтон спустился в холл и тотчас приступил к делу. С перестрелки на крыше минул почти месяц, след его коллеги по путешествию во времени сильно остыл.

На извозчике Стэнтон отправился в центральную городскую библиотеку, намереваясь в месячной газетной подшивке отыскать сведения о раненом стрелке. Дедовский способ. Еще недавно Стэнтон клял бы отсутствие интернета, но сейчас даже не вспомнил о его существовании. Он стал человеком начала двадцатого века. Надо привыкать. Тем более на втором заходе в столетие.

В библиотечном архиве, хорошо организованном и систематизированном, нужный след нашелся быстро: в заметках часто упоминалась обнаруженная на крыше универмага загадочная личность, которая пыталась спасти кайзера, но была тяжело ранена. Газеты не обогатили информацией, Стэнтон уже догадался, что человек тот – не охранник. Правда, всплыл один неожиданный факт. В первом репортаже говорилось о раненом мужчине, но позже выяснилось, что на крыше нашли женщину. Новое поколение Хроносов отправило в прошлое даму. Впрочем, ничего удивительного. В двадцать первом веке было немало отменных офицеров женского пола. Однако, разглядывая следы в подвале, Стэнтон думал о мужчине с маленьким размером ноги. Видимо, уже настолько проникся постэдвардианским мышлением, что даже не возникло мысли об агенте-женщине.

Бернадетт, конечно, пришла бы в восторг.

Частая незваная гостья памяти.

Стэнтон по ней ужасно скучал. Он не винил ее в предательстве. У нее просто не было выбора. Разве могла она поверить в его историю? А он-то хорош, зачем рассказал? Конечно, выпивка и любовь затуманят чей хочешь рассудок, но все равно, нельзя быть таким дураком. Никто бы на свете ему не поверил.

Правда, теперь такой человек появился. Еще одна женщина.

Полиция считает ее не вполне адекватной, она, возможно, член какой-то странной секты, писали газеты, не объясняя причин этих выводов. По крохам информации стало ясно, что женщина выжила, но состояние ее крайне тяжелое.

Очень скоро эта история и вовсе исчезла с газетных страниц.

Последний раз она поминалась в «Берлинер тагеблатт». Стэнтон выписал фамилию репортера и спросил у библиотекарши адрес редакции.

– Я могу назвать адрес, но там никого нет, – пробурчала та. – Полиция закрыла газету.

Говорила она отрывисто и нехотя. Что ж, понятно. По словам Бернадетт, газета была единственным крупным изданием либерального толка, у которого имелись хоть какие-то принципы. И теперь пала жертвой военной чистки. Библиотекарша выглядела классической «новой женщиной»: волосы стянуты в пучок, очки в черепаховой оправе, опрятная блузка и галстук. Ясное дело, суфражистка и наверняка поклонница «Тагеблатт». А Стэнтон в его нынешнем облике выглядел реакционным милитаристом.

– Жаль, – сказал он. – Я очень хочу поговорить с одним журналистом. Где у вас телефонные справочники?

Библиотекарша небрежно кивнула на столик со справочниками. В те дни библиотеки были хранилищем не только книг, но и всевозможной городской информации.

Стэнтон открыл справочник на букве «Ф» и отыскал Антона Фидлера, автора газетной заметки. Он надеялся, что успешному репортеру хватает денег на оплату телефона. Ему повезло. Герр Фидлер ответил на звонок и охотно сообщил свой адрес. Журналист обитал в Веддинге – районе, ассоциировавшимся с рабочим классом и радикальными политиками. Поблагодарив библиотекаршу, Стэнтон поймал извозчика.

Он не объяснил, зачем ему понадобилась подстреленная женщина, но Фидлер и не спрашивал. Безработный журналист пополнил многотысячную армию жертв безудержно жестоких репрессий, что прокатились в отместку за убийство кайзера. В обмен на информацию он хотел денег, и Стэнтон дал понять, что готов заплатить.

– История чертовски интересная, – сказал Фидлер, позволив пригласить его в местный бар и угостить выпивкой. – Но легавые не дали бы ее напечатать, даже еще когда нас не закрыли. Чего на них нашло? Просто безумие. Для них революционер всякий, кто не прусский генерал. «Тагеблатт» радикальна, как сосиски с картофелем, а они ведут себя так, словно вместо передовицы мы печатали «Коммунистический манифест».

Стэнтон вернул его к теме:

– Чем эта история так уж чертовски интересна?

– Я вам скажу чем. – Подавшись вперед, Фидлер отер пивную пену с губ и откинул прядь сальных волос со лба. – Баба эта ведьма, вот что такого интересного. Я видел ее в камере, когда легавые еще окончательно не взбеленились. Острижена под ноль, на башке ежик, сквозь который просвечивает вытатуированный номер. Руки-ноги тоже в наколках. Корявая любительская работа – видимо, ножом и тушью. Боль, поди, адская. В центральной кутузке у меня есть информатор, так вот он сказал, у нее все тело в рубцах. И везде наколки, даже на манде. У женщины! У белой женщины наколка на шахне. Ничего себе?

Стэнтон счел это очень странным, но совсем по иной причине. Крутые армейские девушки делали себе татуировки, только, конечно, не на всем теле. Но вот любительские наколки, выполненные ножом и тушью… И рубцы… Если новые Хроносы хотели, чтобы их посланец легко растворился в обществе 1914 года, они сделали весьма необычный выбор.

Что же это за мир, из которого прибыла женщина?

Фидлер снова заказал пиво и наполнил стакан из бутылки, оплаченной Стэнтоном. На стекле остались жирные следы пальцев. Стэнтон отметил грязный воротничок его рубашки. Всего несколько недель назад этот человек вел колонку в солидной газете, сейчас же явно экономил на горячей воде для мытья и стирки. Наступили тяжелые времена. Похоже, через месяц его ждет нищета. Пил он, словно горький пьяница.

– Она явно иностранка. – Фидлер беспокойно поглядывал на бутылку. – Возможно, англичанка, хотя говорит и по-немецки. У нее какой-то странно усеченный немецкий, сказал мой осведомитель, с обильным вкраплением русских слов, весьма своеобразных.

– Вы знаете, где ее содержат? – спросил Стэнтон.

– Уже не в кутузке. Она ведь ранена. Я слышал, дела ее так себе, вроде бы заражение крови… Часто убивает не сама пуля… Я бы, наверное, мог кое-что выяснить… но информация стоит дорого.

– Чем быстрее узнаете, тем больше получите. Если скажете сейчас, плачу сто марок сразу.

Стэнтон понимал, что Фидлер тянет резину, желая заработать. Наверняка он уже выяснил все что можно.

– Вы проницательны, полковник, – усмехнулся Фидлер. – Вам бы в журналисты.

– Боюсь, спрос на них падает.

– Да уж. – Фидлер помрачнел. – Скоро останутся лишь те новости, что прямиком поступили с Вильгельм-штрассе. В общем, ее перевели в больницу. Если выкарабкается, полиция рассчитывает что-нибудь из нее вытянуть. Но ее охраняют. Вас к ней не пустят.