Хлеб за ртом не ходит, чиновник никогда не будет бегать за посетителем, чтобы поставить на его бумагах небрежную закорючку. В мире есть определенный порядок вещей, который никому не дано изменить. Королевские ревизоры хоть и могли совать длинные носы куда ни попадя, хоть и имели право докучать генерал-губернатору расспросами, но знали границу, которую нельзя перейти. Майор Шриттвиннер был единственным проверяющим на памяти коменданта, кто осмелился вызывать к себе губернатора да еще заставил его покинуть дворец и отправляться в опасное ночное путешествие за пределы колониальной столицы.

Полковник был убежден, что это глупая шутка, какой-то неуместный розыгрыш, но стоило лишь колоколу на церковной часовне ударить двенадцать раз, как за воротами казарм затрубили герольды. Наученные горьким опытом часовые не стали пререкаться и тут же бросились открывать тяжелые створки ворот. На плац въехала позолоченная карета с гербами генерал-губернатора и эскорт из полусотни кавалеристов первого дельборгского полка.

«М-да… видать, не только обстоятельства особые, но и полномочия… – подумал полковник, чуть ли не подавившись рябчиком. – Дело не в растратах, не в злоупотреблениях властью. Кто из нас не грешен? На такое недруги постоянно жалуются да самому королю доносы строчат. К такому в Мальфорне привыкли. Зря я, ох зря целых два дня как ошпаренный бегал, бумаги в порядок приводил. Этот мужлан в бухгалтерских книгах копаться не будет, вряд ли он там что-то поймет, да и отчеты ему без надобности, разве что мягкая бумажка понравится… Видать, серьезная оказия приключилась. Неужто заговор при дворе зреет или война с дикарями на носу?»

Более чем скромное, совершенно не помпезное появление в кабинете коменданта генерал-губернатора графа Корпштайна не дало ответа на загадки, а, наоборот, только увеличило их число. Рослый и статный, облеченный могуществом и безграничной властью на всем герканском правобережье Удмиры вельможа не величественно вплыл в жалкую комнатушку, а робко вошел и застыл в нерешительности на пороге. Неизвестно, как прошла первая встреча графа с майором в Дельборге, но, видимо, от нее у вельможи остались неизгладимые впечатления. Полковник впервые увидел правителя в дорожном костюме, без дюжины сопровождающих слуг и молчаливым, как нашкодивший школяр перед поркой. Хоть Штелер и находился в полуобморочном состоянии, но инстинкт самосохранения взял верх над приковавшими его к столу эмоциями. Комендант шустро вскочил и, отвесив губернатору довольно грациозный поклон, пододвинул к нему лучшее, специально прибереженное на случай посещений важных персон кресло.

Пока полковник лебезил и заискивающе обхаживал сиятельного графа, пехотный майор невозмутимо ел, но, стоило лишь к поздней трапезе присоединиться третьему участнику, грозный усач отложил обглоданную не до конца кость и впервые воспользовался салфеткой, чтобы вытереть сальные руки и перепачканный жиром квадратный подбородок.

– Вот мы и собрались, господа. Признателен вам, губернатор, что не заставили ждать. Пунктуальность – черта, не свойственная особам вашего круга, но вы – приятное исключение, – к искреннему удивлению Штелера, дурно воспитанный мужлан в офицерском мундире проявил некое подобие галантности и даже сподобился отвесить вельможе поклон. – Прежде чем вы, Ваше Сиятельство, изволите начать беседу, о конфиденциальном характере которой все присутствующие наверняка уже догадались, – Шриттвиннер многозначительно покосился на коменданта, – мне хотелось бы ознакомить вас с содержанием еще одного послания, собственноручно написанного лично знакомой вам особой.

Майор достал из-за пазухи аккуратно запечатанный конверт и положил его на стол перед губернатором. Витиеватый слог изложения был совершенно излишним, одного лишь беглого взгляда на печать было достаточно, чтобы полковник понял, о какой такой важной персоне шла речь. Он сам дважды в жизни получал послания с точно таким же оттиском на сургуче «величественный барс с короной на голове»: двадцать лет назад герканский король пожаловал ему орден голубой ленты, а пятнадцать – ему присвоили баронский титул. Письмо, без сомнений, было от самого короля, а значит, дело предстояло серьезное и секретное, если о нем не знали ни в министерствах, ни даже при штабе главнокомандующего.

Потратив на изучение бумаги всего несколько секунд, граф Корпштайн небрежно протянул ее полковнику. Король был резок и немногословен, как и подобало истинному герканскому монарху. Письмо, скорее записка, содержало лишь важную информацию, не давало объяснений и не допускало даже легкого намека на ослушание.

Генерал с полковником сидели молча и напоминали каменные изваяния. Виданное ли дело – быть на побегушках у какого-то майора, фактически уступить ему свои посты да еще головой отвечать за то, чтобы офицеришка случайно не напоролся на нож в кабацкой драке или, к примеру, пьяным не свалился с коня.

«За что?! Ну за что мне все это?! Чем я королю не угодил?! За что он меня унижает? А если весть до двора докатится?! Я же стану посмешищем, так опозорить весь род…» – вертелось в голове генерал-губернатора. «Уж лучше б ревизия, от проверяющего откупиться можно, если, конечно, приказ об аресте не подписан задолго до начала проверки», – горевал комендант, с вожделением глядя на бутылку вина, дотянуться до которой у него не хватало сил.

Видя, какой эффект произвело на собеседников послание, майор великодушно решил поухаживать за оцепеневшими господами. Он налил им вина и буквально всунул бокалы в покрывшиеся потом ладони.

– Господа, поверьте, ничего страшного не стряслось. Король к вам по-прежнему благосклонен и в случае успеха осыплет почестями, – принялся успокаивать высокие чины майор, не забывая подливать им лекарство от вспотевших рук и пересохших гортаней. – Формально предприятием будете руководить вы, на славу не претендую. Я лишь буду присутствовать и давать советы, обязательные к исполнению.

– Что…что за предприятие предстоит? – слетело с побелевших губ графа, щеки которого, однако, уже снова приобрели здоровый, розовый оттенок.

– Да так, Ваше Сиятельство, ничего особенного… – небрежно отмахнулся великан, потянувшись за новой бутылкой, – небольшая война с филанийской колонией, недели за две-три управимся…

К удивлению часовых, дежуривших возле ворот, до трех часов ночи в окне третьего этажа главного здания, где как раз находился кабинет коменданта гердосского гарнизона, горел свет. Там шло совещание столь важное, что даже старшие офицеры, занимавшие комнаты на одном этаже с апартаментами полковника Штелера, вынуждены были временно потеснить младший командный состав. Те же, кто не хотел ночевать в походных условиях, то есть в маленьких комнатках на составленных креслах да еще вблизи от храпевшего соседа, отправились на поиски приключений в город, благо что все три кабака Гердоса не закрывались на ночь, а четыре дня назад офицеры как раз получили жалованье.

Меньше, чем офицерам, повезло лишь кавалеристам из Дельборга, сопровождавшим карету генерал-губернатора. Проскакав по размытым дорогам более пятнадцати миль, они остались ночевать на холодном плацу. Хоть лошадей и распрягли, командир отряда не отпустил солдат в казармы. В любой момент возле кареты мог появиться недовольный губернатор (вельможи не пребывают в хорошем расположении духа, если их вынуждают сначала куда-то ехать, а затем не спать по ночам) и потребовать немедленного отправления. К тому же их хозяин – человек, гибель которого могла стоить всем им жизни, сейчас находился в очень странном, неподобающем его статусу окружении, а третий этаж охраняли пятеро чужаков весьма сомнительной внешности. Одним словом, если бы не строжайший приказ Его Сиятельства, командир эскорта ни за что бы не согласился остаться на плацу.