— Огромный риск. Никому не хочется второй улицы Ренн, [90]особенно сейчас. — Замечание исходило от начальника другой группы, обычно занимающейся корсиканцами. Однако после нью-йоркских событий сепаратисты отошли на второй план.

— Мы сосредоточили на них достаточно средств наблюдения. Подслушивающие устройства и ловушки… Извините, троянские кони, установленные в их средствах связи, предоставили нам исчерпывающий список всех их контактов и возможных тайников. — Понсо старался говорить спокойно. — Операция «Божественное дуновение» еще не вступила в решающую фазу. Следует запастись терпением по меньшей мере еще на несколько дней. Вы же не хотите, чтобы они куда-то рванули без нашего ведома?

В зале установилось молчание. Все ждали реакции строптивого подчиненного начальника. Тот резко вскочил и вышел.

— Так что в данный момент продолжаем начатое. За работу, господа.

17.09.2001

Мужчине было под пятьдесят, но волосы с годами не поредели. Серый костюм соответствовал суровому выражению его лица. Ружар смотрел, как он удаляется от их столика и выходит из кафе. Он проследил за ним взглядом до самой ограды Дворца правосудия на другой стороне бульвара. Там полицейский, торопливо поднесший руку к фуражке, поприветствовал представителя власти и пропустил его во двор.

Журналист схватил кружку и одним глотком допил пиво. Он уже собирался уйти, но начавший вибрировать мобильный телефон задержал его. Парижский номер. Он ответил.

— Здравствуйте, господин Ружар! — Резкий женский голос, слегка искаженный и металлический. До чего же дрянное качество связи!

— Здравствуйте… Мадам…

— Как прошло ваше интервью с судьей Тивье?

Его собеседница поторопилась задать вопрос, но так и не представилась. Вероятно, не уловила вопросительной интонации Ружара из-за плохого соединения. Или из-за окружающего шума. Он слышал город вокруг нее, прохожих, автомобильные гудки, звук моторов. Мысленно Ружар отметил, что она, должно быть, где-то недалеко, если знает, что он встречался с представителем судебной власти. Он подошел к окну кафе и попытался разглядеть ближайшие телефонные будки. Насчитал четыре. Ни одной женщины и масса народу вокруг. Возвращаются домой в конце дня.

— Как ваша книга про того мусульманского интеллектуала? Продвигается? Должно быть, это не так просто, сейчас столько работы. Даже если сюжет потенциально очень… выигрышный.

— Я…

— Не беспокойтесь, я знаю, что вы делаете это не ради денег.

— Я не привык разговаривать с людьми, которые не представляются. — Журналист вернулся к барной стойке, чтобы расплатиться.

— О, простите! О чем я только думала! Такая бестактность! Меня зовут Мартина. Я одна из ваших пылких обожательниц. Я восхищена вашим стилем…

— Что вам надо? — Раздраженный ироничным тоном этой «Мартины», Ружар резко перебил ее.

Взяв сдачу, он вышел на площадь Луи-Лепен в надежде обнаружить стоящую в телефонной будке женщину.

— Ничего. Установить связь. Я уверена, что мы скоро созвонимся и поговорим. Удачного вечера.

На этих словах соединение было прервано.

Ружар довольно долго неподвижно стоял возле кафе, безуспешно пытаясь различить хоть какой-нибудь силуэт, который он мог бы ассоциировать с именем «Мартина», возможно фальшивым. Он не в первый раз сталкивался с подобными анонимными звонками, хотя обычно они были менее угрожающими. Журналист инстинктивно избегал придавать им слишком большое значение. Чаще всего это звонили фантазеры или люди, испытывающие чувство фрустрации; для них запугивание было последним способом защиты, одновременно являясь лучшим доказательством их собственной уязвимости.

И все же этот звонок показался ему странным. Он не уловил никакой агрессии, никакого напряжения, как раз наоборот. Его таинственная собеседница хорошо осведомлена. Она знала номер его мобильника, что неудивительно для людей определенного круга, к которому, похоже, «Мартина» и принадлежит. Еще более показателен тот факт, что ей известно имя и должность лица, с которым он провел часть вечера. К тому же она упомянула книгу, над которой журналист работает, а об этом известно лишь ограниченному числу людей.

Конечно, все было взаимосвязано и касалось темы, близкой к его нынешним профессиональным интересам: экспансии радикального исламизма, его пропаганды и жестокости. Так что сведения «Мартины» не случайны.

Сопоставление его темы с мусульманским фундаментализмом, проведенное незнакомкой, имеющей доступ к сведениям, в большей или меньшей степени преданным гласности. Возможно, она политический или полицейский эмиссар. Высокопоставленный чиновник какого-нибудь министерства, сотрудничающий с заграницей, или даже сотрудник из Дворца Матиньон. Все может быть.

Она сказала, что перезвонит. К чему гадать?

И все же «Мартина» имела основания интересоваться его работой. Ежедневная газета занимала все его время, и книга не двигалась. Ему требовался помощник.

Высокая молодая темноволосая женщина с матовой кожей стремительно прошла мимо Ружара и свернула к цветочному рынку. Он смотрел на нее, пока она не скрылась в первой лавчонке. Ее силуэт кого-то ему напомнил. Потребовалось несколько секунд, чтобы в его памяти возникла другая девушка — та восхитительная марокканка, правда слегка неловкая и вспыльчивая, с которой прошлой весной его познакомил Лепланте. Ее имя начиналось на «А». Амаль… Или что-то вроде. Ну да, Амаль. Летом она звонила ему.

Быть может, теперь она готова поработать?

Журналист пошарил в памяти своего мобильного телефона. Он давно привык систематически записывать номера всех, кто ему звонил. Найдя, что искал, он, набирая номер, отметил, что следует записать телефон «Мартины».

В вагоне метро Амель прислонилась к дальней двери, повернувшись спиной к другим пассажирам. Нынче вечером она не испытывала желания встречаться взглядом с этой сворой. Усталость, чувство, что поступила неправильно, отчаяние. Быть может, смирение. Ее тонко очерченные губы приоткрылись, она дохнула на стекло. Ее отражение почти исчезло во влажной дымке, остались одни глаза. Несмотря на темноту туннеля, все еще можно было различить их зеленую глубину. Какой же у нее грустный взгляд.

В голове, фраза за фразой, бесконечно прокручивался недавний телефонный разговор с Ружаром. Когда он повесил трубку, она несколько секунд соображала, с кем только что говорила. С великим Ружаром. Знаменитым Ружаром, который призывал «начать сначала на хорошей основе». Она вдруг разнервничалась. «Амель, а не Амаль». Она снова была на взводе. «Пишется через „е“».

И снова придралась к пустяку.

Он опять ошибся, ну и что? Разве не ей хотелось все поменять, не она изо дня в день молилась, чтобы прекратить общение с этими пресными мещанками, которые, требуя оплаты за каждую строчку, полагают, что пишут в интересах женщин? «Может, тебе лучше заняться деторождением, милочка… Ты такая пикантная. Такая экзотическая мордашка». Сколько раз она это слышала и все же не смогла удержаться, чтобы не поставить на место журналиста, слывущего специалистом в расследованиях. Когда он взял на себя труд побеседовать с ней. И все из-за неверно произнесенного имени.

«Амель, это Амель, а не Амаль».

Тревожные мысли не покидали ее. Им необходимо было выплеснуться. Она просмотрела записную книжку своего мобильного телефона. Мелькнул номер родителей. Две недели назад звонил отец. Ему хотелось новостей. Она сообщила их ему. И все. Так она расплачивалась с ним и матерью за отсутствие родительского тепла. Сестра? Опять выслушивать рассказы о ее проблемах? А подружки? Они остались там, в прошлой жизни. Сильвен. Он старается, этого она отрицать не может. Но как рассказать ему об этом событии?! Нет, конечно же, она не решится! Да и время не то: на работе у него со вторника что-то не ладится. Слишком большая нагрузка, вечером он придет в стрессовом состоянии.