— Из известного еженедельника! — восторженно добавила Амель.

Скромняга Ружар потупился и поклонился.

— Он освещает все нашумевшие уголовные дела и теракты тоже.

— Но… — Сильвен изобразил широкую улыбку, — я думал, тебя интересует политика?

Он обнял невесту за талию и нежно привлек к себе.

— Только дураки не могут передумать. — Амель не заметила легкого раздражения в тоне вопроса и продолжала: — К тому же терроризм и политика связаны между собой.

Ружар поддакнул, глядя не на девушку, а на ее приятеля:

— Я начинал свою карьеру в политической сфере. Когда-то и у меня были великие идеи. Я бросил, когда понял, что победивший либерализм в конце концов сведет с ума всех наших руководителей. Навар слишком хорош, чтобы иметь хоть какие-то иллюзии относительно амбиций тех и других. С криминалом хотя бы никаких неожиданностей, он не скрывает своего истинного лица под маской порядочности. Но хватит обо мне. Вы, значит, и есть тот самый успешный и гуманный банкир, достоинства которого вот уже битый час расхваливает нам Амель? Ваш план размещения капиталов во Вьетнаме очень интересен. Что дают ваши исследования занятости? С финансами там не просто.

Сильвен отвел глаза:

— Пока ничего. — Он бы предпочел не отвечать на провокацию. — Проводишь меня в бар? Мне надо с тобой кое о чем поговорить.

Они с Амель извинились и откланялись.

— «Иллюзии лопаются, точно кожура на зрелом плоде, а плод — это…» — Лепланте не успел закончить.

— «…опытность. Она горчит; но в самой ее терпкости сокрыта целительная сила» [34]и так далее… Я тоже, как тебе известно, могу цитировать Лабрюни. [35]

— И все же, когда плод упадет, мне бы хотелось оказаться возле дерева.

— Не тем местом думаешь.

Карикатурист повернулся к своему собрату:

— И это ты мне говоришь?

Не переставая разглядывать толпу студентов, Ружар рассмеялся:

— Что, если свалить отсюда? Я тебе поставлю стакан в другом месте, здесь скука смертная.

Карим, не раздеваясь, лежал на постели в крошечной однокомнатной квартирке на улице Солитэр, в двух шагах от площади Фэт. Свет он не включал, и комната освещалась только экраном работающего без звука маленького телевизора, который он не смотрел. Квартира была спартанской, скудно меблированной уже бывшими в употреблении предметами из магазина ИКЕА и довольно неухоженной. Листовки и брошюры на французском и арабском языках спорили за немногое незанятое пространство пола с грязной одеждой и несколькими парами обуви. Потрепанный Коран лежал на ночном столике поверх стопки восхваляющих силу и величие духа моджахедов видеокассет с записями проповедей, покушений на самоубийство и тренировок в отдаленных лагерях. Платяной шкаф был битком набит дешевой спортивной одеждой, самыми обыденными шмотками и даже тремя темными униформами, относящимися к тому времени, когда предполагалось, что он работает в наземной службе одной авиакомпании. Контора его обанкротилась, но он сохранил несколько платежных ведомостей — они, вместе с его более свежими декларациями Французского фонда занятости, были выставлены напоказ на откидном столике в кухоньке.

Полнейшая личная несостоятельность, способная произвести лишь благоприятное впечатление на тех, кто проникал в его жилище днем. Оставленные им метки были сдвинуты. Уже не в первый раз новые друзья вот так заявлялись с визитом в его отсутствие. С его переезда в этот угол почти три месяца назад они уже неоднократно контролировали его таким способом. Это о чем-то говорит.

И все же Кариму казалось, что время тянется слишком долго. Апрель подходил к концу, а ничего не сдвинулось с места, не поступило ни одного предложения. Он начал задумываться, достоин ли он и действительно ли эта новая жизнь ему нравится. Нынче вечером название улицы, [36]на которой он выбрал себе жилье, более обычного показалось ему удручающе подходящим.

Он вздохнул, зажег лампочку над изголовьем и взялся за свой старый Коран. Все равно другой книги у него не было.

23.04.2001

— Эта квартира меня интересует. — Жан-Лу Сервье обогнал агента по недвижимости в дверях просторной угловой гостиной, выходящей на улицу Рокет в квартале Бастилии. — Какие вам нужны документы?

Он подошел к окну и выглянул наружу.

— Декларация о доходах, платежные ведомости и солидарное поручительство каких-нибудь родственников, например ваших родителей.

— Мои родители умерли. — Сервье ответил, не сводя глаз с ремонтирующегося фасада бара в первом этаже здания напротив.

— О, простите. Но мы бы ограничились…

— Могу представить мою расчетную книжку и банковское поручительство. Оплата за год вперед, годится?

— Полагаю, что смогу задать этот вопрос собственнику.

— Мне бы хотелось, чтобы дело двигалось побыстрее. — Обернувшись к собеседнику, Жан-Лу внимательно следил за его реакцией. — Завтра после полудня я должен уехать в деловую командировку за границу. Так что в идеале я бы предпочел подписать контракт с утра. Вот моя визитная карточка, там внизу есть мобильный телефон.

Агент по недвижимости взглянул на документ:

— Консультант? В какой области?

— Оперативный девелопмент. Мы помогаем молодым фирмам в секторе новых технологий достигнуть оптимального уровня производства как можно быстрее и на лучших условиях.

— А, Интернет и все такое. Я вот даже не знаю, как отправить письмо из компьютера. Но не слишком ли этот сектор сейчас подвержен риску?

Сервье слушал его, стоя у двери.

— Поскорее созвонитесь со мной. — Он попрощался и вышел.

На нижней площадке главной лестницы он осмотрелся, обратив особое внимание на еще раньше замеченный им небольшой мощеный внутренний двор. Двор примыкал к вестибюлю здания, на другой стороне располагалась тяжелая металлическая дверь, должно быть ведущая в соседние строения. Он подошел к ней. Бронированная, с блокирующимся замком.

— Этот проход ведет в соседний квартал. — За его спиной раздался знакомый голос только что оставленного им агента. — Точнее, когда я говорю «квартал», я скорее имею в виду что-то вроде тупика, где располагаются кустарные мастерские, переделанные под жилье. Там таких полно.

Сервье покачал головой:

— И никто не может пройти?

— Ключ есть только у синдика, управляющего обоими кондоминиумами. — Агент по недвижимости похлопал рукой по металлическому полотну. — К тому же это так надежно, можете не сомневаться.

— Могу себе представить. Что-то вроде тех обществ, в чьих интересах я выступаю, — банков и инвестиционных фондов. Надежно, можете не сомневаться.

Карим облокотился о стойку в небольшом баре «Аль Джазир», старомодный фасад которого выходил на площадь Гинье. Он потягивал крепкий кофе. Перед ним, почти невидимый в облаке пара, хозяин бара Салах вытаскивал из посудомоечной машины металлическую корзинку.

— Что-то не похоже, чтобы у тебя сегодня все ладилось, брат. Что происходит?

Усатый крепкий Салах задал свой вопрос очень тихо, с заговорщицким видом. Хотя в главном зале их было всего двое. А в дальней комнате, как обычно, играли в домино старички. Но они были слишком далеко, чтобы хоть что-нибудь услышать. Особенно из-за стоящего у них на столе радиоприемника, сквозь помехи изрыгающего народную музыку.

Карим оторвал взгляд от телевизора над стойкой, включенного без звука:

— Время тянется слишком медленно. Я плохо чувствую себя во Франции.

— Почему бы тебе не уехать домой?

Молодой человек вздохнул и опустил глаза:

— Куда домой? Ты прекрасно знаешь, я не могу… Мне будет очень стыдно. У меня больше нет семьи.

— А твой отец?

— Да поразит меня Аллах, если я еще хоть раз обращусь к этому неверному псу!