Мелани слишком привыкла к роскоши двора, где была единственной королевой, к турнирам, что устраивались в ее честь, к балам, где царила лишь она одна. К власти, наконец.

Как могла она отказаться от этого?

Но разговор с отцом ясно показал его намерения: его устраивало лишь безоговорочное повиновение. Шамар он использовал, как гарантию того, что дочь останется покорна его воле; в противном случае она лишится дарованной власти.

Нет! У Марны и сейчас сжимались кулаки, так что длинные ногти впивались в ладонь, стоило ей вспомнить ярость, охватившую ее тогда.

Шамар принадлежит ей! И не будет принадлежать никому другому!

Ради этой цели любые средства были хороши.

Мысль привлечь на помощь чернокнижников пришла не случайно.

Ее ленная марка издавна славилась как провинция, где ведьмы и колдуны чувствуют себя вольготно. Прежние правители привечали их, да и сами не брезговали различными опытами, так что в наследство наместнице досталась обширнейшая библиотека манускриптов и оборудованная лаборатория.

Колдун Каледиус стал ее наставником.

Не без улыбки вспоминала Марна чернокнижника. Пусть к старости он обезумел настолько, что оборотнем-вервольфом принялся рыскать по окрестным селам, задирая крестьян, точно овец, – но он был полезен ей как никто другой. Смерть Хагена была обставлена им так ловко, что никто даже не заподозрил неладного, и случилась настолько внезапно, что король не успел изменить завещания.

Вопреки его замыслам, Аквилония так и осталась расчлененной натрое. Но уже тогда Мелани, после коронации получившая имя Фредегонда, знала, что вскоре державе вновь предстоит стать единой.

Ибо сыну ее предстояло воссесть на трон империи, а не жалкой провинции на задворках мира.

Сын.

Валерий.

Сейчас она не желала думать о том, как подвел он ее, но лишь пыталась отыскать в облике его знакомые черты. Но в нем было так мало от его отца и от нее самой.

Так мало!

И все же она возведет его на трон. Чего бы это не стоило ей! Иначе труд и страдания долгих тридцати зим пройдут впустую. И все жертвы ее будут напрасны.

Подумав, что слишком уж задержалась в малой приемной, Марна медленно направилась к двери. Она не знала, куда идти. Стояла глубокая ночь – погрузившись в воспоминания, она утратила чувство времени – и почти весь дворец был в ее распоряжении.

Все здесь будило память.

В каждом вздохе ветра звучали знакомые голоса. Она могла бы бродить здесь до бесконечности, уходя все дальше по извилистым дорожкам лабиринта воспоминаний, пока наконец не ушла бы так далеко, что возвращение стало бы невозможным…

Прошлое звало ее.

По этим коридорам бегали они взапуски в братьями, невзирая на окрики наставников, сшибая на бегу слуг с подносами, разодетых вельмож и дам. Здесь Вилер с Серьеном дрались на игрушечных мечах. Там, за тяжелым парчовым занавесом, в укромной нише, впервые позволила она Троцеро поцеловать себя…

Каким радостным и беспечным было их детство! И как дорого пришлось им заплатить за ту давнюю безмятежность!

Вилер, любимый брат, так похожий внешне на короля Хагена, но не унаследовавший ни его жестокости, ни властолюбия. Он стал первой ее жертвой.

Фредегонда чувствовала в тот день, как сердце ее разбивается на части. И сейчас, если постараться, она могла бы отыскать в памяти дворцовых стен облик брата, каким тот был, до того, как она наложила на него венец безбрачия… и плакать по нему вновь и вновь.

Но в слепых глазах Марны не было слез. Митра испепелил их своим огнем. Она не станет оплакивать брата.

Каледиус посоветовал ей не причинять Вилеру вреда. Он единственный мог сохранить королевство в целости, покуда не подрастет Валерий, законный наследник аквилонской короны. Ни Серьену, ни Орантису об этом не стоило и мечтать!

А потому жизнь Вилера была священна.

Но брат ее не должен был иметь детей! Никто не мог встать между ее сыном и троном. Единственное заклинание сделало свое дело.

У Фредегонды оставался последний противник.

Маленький Нумедидес, вечно сопливый, орущий, от одного вида которого маркграф Серьен, его собственный отец, кривился, точно от зубовной боли. Он был таким хилым, болезненным, что никто не верил, что он доживет хотя бы до пяти зим. Лекари отчаялись хоть чем-то пособить этой беде.

И Фредегонда, которая сама лишь недавно стала матерью, не решилась сделать роковой шаг и умертвить чарами сына Серьена. Жалость к Госвинте, его жене, грустной забитой толстушке, взирающей на мир с вечным страхом, удержала колдунью.

Как она жалела об этом теперь!

Она подарила Нумедидесу жизнь.

Но по совету того же Каледиуса сделала все, чтобы и кузен ее сына не мог претендовать на то, что принадлежит Валерию волею небес. Нумедидес остался в живых, но чары, что она навела на мальчика, были подобны капкану, приманкой в котором стала корона Аквилонии.

И если случится такое, что не ее сын, а Нумедидес возложит на главу свою золотой обруч, Заклятье Осени пробудится, подобно тигру, мирно спящему в зарослях, до той поры, пока не потревожит его охотник.

И тогда принцу не долго останется торжествовать победу!

Время в его теле убыстрит бег. Каждый день, прожитый им, станет луной, луна – зимой, а зима – веком. Нумедидес состарится мгновенно – магия Фредегонды сведет его в могилу быстрее, чем он успеет зачать наследника.

Видят боги, древние и нынешние, она не хотела убивать никого больше!

Избавившись от непосредственной угрозы в лице Хагена, Фредегонда готова была смиренно ждать, пока не настанет ее время. Пока Валерий не подрастет и не будет готов взять то, что принадлежит ему по праву крови.

Но ей не позволили… Людская алчность и злоба помешали ей, не дали отойти в сторону.

Будь они прокляты во веки веков!

Из-под капюшона митрианки донеслось сдавленное рычание, и благо, что рядом не оказалось никого, кто мог бы услышать ее.

Она не знала, как удалось братцу Серьену прознать, чем занимается она в уединении своего замка. Должно быть, подкупил слуг, чтобы те доносили ему – такого вполне можно было ожидать от этого маленького мерзавца и соглядатая! Он принялся угрожать ей… Ему было мало Таурана! В ту пору в Аквилонии борьба с колдунами набирала силу, и этот выкормыш свиньи был уверен, что заставит сестрицу потесниться в своих владениях.

Он плохо знал ее!

Руками Орантиса, своего супруга, Фредегонда сделала все необходимое. На сей раз отвар цикуты, а не колдовство, сотворил свое черное дело.

Но исполнители были намеренно небрежны. Они оставили следы – однако не те, что могли бы привести к королеве. Фредегонда не сомневалась, что Вилер заподозрит недоброе.

Знала она и о том, что горячий нрав брата и его понятия о чести не позволят оставить зло безнаказанным.

Ей оставалось только ждать.

Правда, она не удержалась, чтобы не пособить Вилеру, хотя бы в малости. В конце концов, понятие чести семьи было не чуждо и ей. Всякий поднявший руку на потомка Хагена, должен был поплатиться…

Чтобы помочь брату отомстить, она лишила супруга магического Оберега, хранившего его презренную жизнь. Кривой Илений, местный ювелир, изготовил искусную копию талисмана, которую она и положила в шкатулку вместо настоящего.

Правда, когда боевой рог позвал графа в бой, на защиту Венариума, обнаружилось, что исчезла и изготовленная Фредегондой подделка – и тайна этой пропажи тревожила колдунью и по сей день; сколько ни секла она слуг, правды от них добиться так и не удалось.

Затем амулет вновь появился на прежнем месте – видно тот, кто брал его, вернул, испугавшись гнева королевы.

И история эта была забыта.

Гораздо больше тревожило Марну то, что истинный Оберег Кулла так и не попал в руки ее сына.

Со времени смерти мужа она вернула подлинный талисман на прежнее место, в ожидании дня, когда сын, став королем Аквилонии, сможет носить его по праву. Подделку же она со всей торжественностью вручила Вилеру, когда подписывала отречение от шамарского трона, в знак полной преданности новому сюзерену.