Макс любил это время дня, это время года. Урожай уже убран; теперь он может быстро закончить работу по дому и отдохнуть. Отнеся помои свиньям, накормив цыплят и забыв заняться ужином, он по тропинке обогнул амбар и лег на траву. С собой он взял книгу Бонфорта «Космические животные: введение в космическую зоологию», которую стянул из библиотеки графства еще в прошлую субботу, но сейчас он подложил книгу под голову вместо подушки. Голубая сойка сделала несколько замечаний относительно его честности, но когда он замер, замолчала и она. Сидящая на пне рыжая белка, посмотрела на него подозрительно, а затем принялась вновь закапывать орехи.

Макс не сводил глаз с северо-запада. Ему нравилось это место: отсюда хорошо видны стальные опоры и направляющие кольца Кольцевой Дороги Чикаго

– Спрингфил – Эртпорт, возвышающиеся в расщелине горной гряды справа от него. В самом начале расщелины располагалось направляющее кольцо, гигантский стальной обруч высотой около двадцати футов. В ста футах от начала расщелины пара опорных треножников поддерживала еще одно кольцо. Третье и последнее кольцо, лежащее на опорах высотой более ста футов, находилось к западу от него, там, где гряда круто обрывалась над равниной. Над расщелиной провисала антенна силового кабеля.

Слева от него на дальний склон расщелины поднимались другие направляющие Ч-С-Э. Входное кольцо было больше всех остальных: это позволяло максимально уменьшить отклонение, вызываемое давлением ветра. Этот склон был намного круче; всего одно кольцо поддерживало направляющие дороги перед входом в туннель. Он читал, что на Луне входные кольца были не больше остальных, поскольку там никакой ветер не мог вызвать отклонений в баллистике. Когда Макс был еще ребенком, размеры входного кольца были значительно меньше, однако во время непредсказуемого шторма поезд врезался в кольцо, вызвав тем самым небывалую катастрофу, в которой погибло более четырехсот человек. Сам он катастрофу не видел, отец не позволил ему болтаться в том районе и после нее (бойня была ужасной), однако шрам от крушения до сих пор виден на левом склоне гряды.

При любом удобном случае он отправлялся смотреть на проносящиеся поезда, вовсе не желая зла его пассажирам; и все же, если здесь суждено быть еще одному крушению – ему не хотелось бы пропустить его.

Макс не спускал глаз с расщелины: «Томагавк» мог появиться в любой момент. И вдруг – серебряная вспышка, сверкающий цилиндр с иглообразным носом вырвался из туннеля, молнией проскочил последнее кольцо и на мгновение завис между двумя склонами. Прежде, чем Макс успел перевести взгляд, а блестящий снаряд скрыться во втором туннеле, его настиг громовой раскат, пронесшийся над холмами. У Макса перехватило дыхание.

– Парень! – прошептал он. – Парень, о парень!

Необычное зрелище и удар по перепонкам оказали на него примерно одинаковое воздействие. Он слышал, что для пассажиров поезд был бесшумным, поскольку шум шел за ними, но не был в этом уверен – сам он никогда на поезде не ездил, к тому же, казалось маловероятным, что неся на плечах бремя заботы о Моу и ферме, он когда-либо совершит такую поездку.

Он сел и открыл книгу, держа ее так, чтобы не выпускать из поля зрения юго-западный край неба. Через семь минут после прохода «Томагавка» в ясный вечер можно было увидеть выходящий на орбиту лунный челнок. И хотя это было намного дальше, чем прыжок кольцевого поезда, именно это и было целью его прихода. С поездами было все в порядке, но космические корабли были его любовью, даже такие невзрачные, как лунный челнок.

Едва только он отыскал нужную страницу с описанием разумного, но флегматичного ракообразного с Эпсилон IV, как раздался крик.

– Эй, Макси! Максимилиан!

Он не пошевельнулся, храня молчание.

– Макс, я вижу тебя – сейчас же иди домой, ты слышишь?

Пробурчав что-то про себя, он поднялся на ноги и не спеша спустился по тропинке, оглядываясь через плечо. Моу вернулась, и этим было все сказано: если он только не придет к ней на помощь, она сделает его жизнь невыносимой. Когда она уезжала сегодня утром, ему показалось, что она вернется не раньше ночи. Не то, чтобы она сама сказала это, так она никогда не поступала, но он научился определять по любым, даже самым незначительным приметам. Теперь ему предстояла выслушать ее жалобы и сплетни, а ему так хотелось почитать, или, что еще хуже, смотреть любимый ею нудный стереовизионный сериал. Макса частенько подмывало расколошматить назойливый стереовизор топором. Вряд ли ему когда-нибудь удастся посмотреть интересующие его программы.

Подойдя к дому, он остановился как вкопанный. Он думал, что Моу, как обычно, приехала из Корнерз на автобусе, а по лощине прошла пешком. Но рядом с крыльцом стоял небольшой спортивный уницикл, а рядом с Моу стоял еще кто-то.

Вначале он подумал, что это «иностранец», но, подойдя поближе, он узнал мужчину. Бифф Монтгомери жил на холмах, но на ферме не работал; Макс не помнил, чтобы он вообще когда-нибудь занимался честным делом. Говорили, что время от времени Монтгомери нанимается охранником на один из подпольных винокуренных заводов, что вполне могло быть правдой – Монтгомери был крепким крупным мужчиной.

Макс знал Монтгомери столько, сколько помнил себя, видя его слоняющимся без дела по Клайдс-Корнерз. Однако, обычно он уступал ему дорогу, до последнего времени их ничего не связывало, пока с Монтгомери не связалась Моу – их частенько стали видеть вместе на танцульках. Макс попробовал было внушить ей, что отцу бы это не понравилось. Но спорить с Моу было бессмысленно – то что ей не нравилось, она предпочитала не слышать.

Но сейчас она впервые привела его домой. Макс почувствовал, что в нем медленно закипает гнев.

– Пошевеливайся, Макси! – позвала его Моу. – Не стой как истукан!

Макс неохотно приблизился.

– Макс, пожми руку своему новому отцу, – Моу приняла шаловливый вид, как если бы сказала что-то ужасно остроумное. У Макса отвисла челюсть.

Монтгомери ухмыльнулся и протянул руку.

– Да, Макс, теперь ты Макс Монтгомери, а я твой новый папа. Но ты можешь звать меня Монти.

Макс ответил кратким рукопожатием.

– Меня зовут Джонс, – бросил он.

– Макси! – запротестовала Моу.

Монтгомери весело рассмеялся.

– Не напрягай его, Нелли. Пусть Макс привыкнет. Живем и будем жить, вот мой девиз! – он повернулся к жене. – Обожди минуту, я принесу багаж.

Из-под сиденья уницикла он извлек на свет ворох мятой одежды, из-под другого – две плоских фляжки. Подмигнув Максу, он сказал:

– Тост за невесту.

Его невеста стояла у дверей. Крякнув, он поднял ее на руки, перенес через порог и, поставив на пол, поцеловал, в то время как она визжала и заливалась румянцем.

Макс молча проследовал за ними, положил багаж на стол и повернулся к печке. В комнате было холодно, он не топил с самого утра. Когда-то у них была электрическая печь, но она сгорела еще до того как умер отец, а денег на ее ремонт не было. Вытащив из кармана складной нож, он настрогал стружки для растопки и поднес к ней «Эверлайт». Когда стружка разгорелась, он отправился с ведром за водой.

Когда он вернулся, Монтгомери спросил:

– Где это ты был? Неужели в этой развалюхе нет водопровода?

– Нет, – Макс поставил ведро и подбросил в огонь поленьев.

– Макси, – произнесла Моу – ты должен был приготовить ужин к нашему приходу.

Однако Монтгомери вежливо осадил ее.

– Моя дорогая, но он не знал о нашем приезде. К тому же остается время для тоста.

Повернувшись к ним спиной, Макс сосредоточил все свое внимание на нарезке грудинки. Перемена в его жизни была столь ошеломляющей, что требовалось время, чтобы привыкнуть к ней.

Его позвал Монтгомери.

– Сынок! Выпей за невесту!