Никогда в жизни Саша не испытывал такого душевного подъема.
Стрелой вонзающееся в горизонт шоссе было пустынно, и мощные стальные кони, отдаваясь экстазу полета, выжимали из себя предельную скорость.
Скорость окрыляла и пьянила. От нее закипала кровь и сладко щемило в груди. Тугие струи ветра хлестали юноше в лицо, дразнили, подергивая за волосы, упруго огибали шею и плечи. Будоража и электризуя, взвинчивая и бодря, они освежали пылающую от возбуждения кожу.
Полет вдоль серой стрелы шоссе на черно-стальном «Харлее» напомнил Саше о другом полете — во сне, когда он возносился в воздушных потоках рядом с всадником, оседлавшим ветер. Тот полет был совсем иным — в нем причудливо сливались и головокружение от высоты, и отчаяние собственной беспомощности, и пьянящая эйфория парения, и восхищение наездником, искусство которого было безупречным и чье лицо казалось странно знакомым.
«Как здорово было бы оседлать ветер, — подумал Саша. — Если гонки на мотоциклах заставляет меня испытывать такое, что же говорить о полете на спине ветра. Взять бы еще с собой Фатиму…»
Его правая рука, нырнув под жесткую кожу «косухи», охватывала талию девушки, а левая удерживала Мелхиседека. От прикосновения к гибкому и горячему телу байкерши мышцы сводило судорогой, грудь и живот полыхали огнем. Все это вместе — близость любимой, головокружительная скорость, ритмичная дрожь стального коня между напрягшихся бедер, пьянящее чувство принадлежности к стае, к «Летучим Алхимикам», к группе единомышленников, которые, как и он, не побоялись принять Вызов и следовать своей Судьбе, наполняло юношу ощущением собственной мощи. Казалось, весь мир был подвластен ему, и не было для него в этом мире ничего невозможного.
Прав был царь Мелхиседек, утверждая, что следовать своей Судьбе — одна-единственная обязанность человека. Разве можно постичь замыслы Бога, оставаясь дома?
Истину говорил правитель Салима: если ты действительно чего-то хочешь, то добьешься своего. Сантьяго превратился в ветер потому, что всем сердцем возжелал этого. Саша понял, что хочет пойти еще дальше. Он не станет превращаться в ветер, он оседлает его.
Туго накачанные колеса с болезненной ненасытностью пожирали метры и мили. Вселенная проносилась мимо, вливаясь в сердце юноши и выплескиваясь из него, переполняя его через край. Саша ощутил, как в неистовом безумии полета Душа Мира становится его душой. Не зря говорил Сантьяго о том, что Душа Мира — это часть Души Бога, а Душа Бога — его собственная душа.
Конечно, Саша знал это и раньше, но знание не подразумевает чувствования и понимания. Истинное чувство единения с Богом пришло к нему только сейчас. Но если Душа Бога — его собственная душа, то, выходит, Саша и есть Бог?! Бог, способный превращать океаны в пустыни, а человека в ветер, Бог, способный творить чудеса… Неужели это все он?!
Поглощенный своими переживаниями, Саша не сразу заметил, что навстречу им по той же полосе несется группа одетых в белое мотоциклистов.
— Фатима, осторожно! — крикнул юноша.
Пьянящее ощущение всемогущества мгновенно сменилось безотчетным животным страхом.
— Идиоты, — скрипнула зубами девушка. — Чертовы Толкиеновцы. Накачаются наркотиками и воображают себя великими борцами со Злом. Главное — держись покрепче и не дрейфь. Они всегда так делают. Идут лоб в лоб, как камикадзе, чтобы им уступили дорогу. Места хватит, разъедемся. Не в первый раз.
Улюлюканье и воинственные вопли идущих на сближение черной и белой группировок заглушали теперь рев моторов. Грозя Средиземцам кулаками, «Летучие Алхимики» яростно выкрикивали угрозы. Эльфы в свою очередь исступленно надсаживали глотки, размахивая копьями и деревянными мечами.
«Хоть бы со щенком ничего не случилось, — мелькнуло в голове у Саши. — Мелхиседек с самого начала не одобрял эту затею. Зачем я только втравил его в это?»
Белая банда приближалась стремительно и неотвратимо. Толкиеновцы по-прежнему шли лоб в лоб. Не выдержав напряжения, юноша на секунду зажмурился. Открыв глаза, он увидел деревянное копье, вонзающееся в горло Фатимы.
За мгновение до того, как потерявший управление мотоцикл сорвался с обрыва, Саша резким движением отбросил в сторону щенка, молясь, чтобы хоть тому удалось спастись.
Потом был удар, боль и темнота.