586 г. стал периодом некоторого выравнивания соотношения сил на Востоке. Войска под командованием Ираклия, сохранившего присутствие духа, несмотря на перенесенные невзгоды, совершили успешный поход в Персию; перейдя Тигр, византийская армия вторглась на территорию Южной Мидии и подвергла опустошению ее приграничные районы. Показательна, однако, следующая деталь: говоря об этих событиях, Феофилакт добавляет, что «они закончились успешно, вопреки предположениям». Судя по всему, в Византии поход Ираклия воспринимался как в значительной мере авантюрное предприятие, обреченное, скорее всего, на неудачу.
С наступлением весны 587 г. Филиппик, пока еще сохранявший за собой пост стратига Востока, приказал Ираклию вновь вторгнуться в персидские владения, передав ему около двух третей своей армии. Оставшаяся треть войска под командованием Феодора и Андрея получила тот же приказ.
Вторгшись в Персию, Ираклий осадил одну из крепостей на территории Мидии, расположенную в труднодоступном месте — на скалистой возвышенности. Для ее штурма воины Ираклия возвели гелеполы, другие осадные сооружения и начали обстрел города из осадных машин. Персы в противовес действиям ромеев предприняли ответные шаги, для смягчения ударов византийских снарядов на крепостные стены они вывесили, как пишет Феофилакт, «длинные хитоны», набитые соломой (Theophyl. II. 18. 3). Этот прием несколько снизил эффективность действий осаждавших, но, несмотря на предпринимаемые защитниками крепости меры, их положение становилось все хуже; солдаты Ираклия вели непрерывный обстрел укреплений, сменяя друг друга у осадных машин и не делая передышки даже ночью. В результате измотанный непрерывной осадой гарнизон во время решающего приступа не смог оказать серьезного сопротивления, и крепость была взята. Восстановив поврежденные во время взятия города укрепления, Ираклий оставил здесь византийский гарнизон и возвратился домой.
Воины под командованием Феодора и Андрея действовали не менее успешно. Они захватили крепость Матзарон, обветшавшие стены которой не стали для них серьезной преградой. После этого войско подошло к крепости Беиудаес. Первоначальный замысел — взять укрепление внезапным ночным штурмом — не удался, так как не знавшее дороги византийское войско заблудилось и подошло к Беиудаесу лишь под утро. Началась осада.
Положение византийцев было осложнено тем, что крепость располагалась на неприступной скале, и подойти к ней можно было только в одном месте — через узкий горный проход. Однако и он был перекрыт выдвинутой вперед мощной башней, соединенной с главной крепостью системой переходов. Под прикрытием лучников, не дававших защитникам башни свободно отражать атаки штурмующих, византийские воины все же овладели этим передовым укреплением и приступили к осаде самого Беиудаеса.
Штурм был кратковременным, но от этого еще более ожесточенным. Византийцы вели ураганный обстрел крепостных стен из луков и осадных машин, персы же, как могли, отбивали их атаки. Перелом в сражении наступил благодаря героическому поступку одного из византийских воинов по имени Сапир. Он дважды пытался взобраться на стену, используя как опору вставляемые им же самим в пазы между камнями деревянные колья, но оба раза был сброшен вниз. Несмотря на полученные при падении ранения, Сапир в третий раз полез на стену, и ему, наконец, удалось достичь цели. Он убил дважды сбросившего его со стены воина, а отрубленную голову поверженного противника бросил товарищам погибшего в знак устрашения. В рядах персов началось замешательство. Византийцы же, напротив, воспряли духом; сначала группа самых отчаянных воинов взошла на стены тем же способом, что и Сапир, затем они, спустившись по веревкам по ту сторону стен, изнутри отворили ворота, и все византийское войско ворвалось в Беиудаес. Уцелевшие персы сдались в плен, а в крепости был оставлен византийский гарнизон.
Восточная армия империи вновь перехватила инициативу, и, казалось бы, ситуация на границе с Персией должна была стабилизироваться. Однако позиции Филиппика как главнокомандующего восточной армией сильно пошатнулись. Одной из причин, бесспорно, стала неудача под Хломароном. Однако, как показали последующие события, это не была катастрофа, и армия Филиппика сумела взять реванш за свое поражение. Значит, существовали какие-то другие факторы, игравшие не в пользу стратига. Скорее всего, они были связаны с близким окружением императора, нашедшим повод приструнить не в меру удачливого и чересчур ретивого полководца. Косвенно об этом говорит тот факт, что вместо руководства подготовкой армии к новым сражениям ранней весной 588 г. Филиппик отправился не куда-нибудь, а в Константинополь. Стратигу явно стало известно о каких-то интригах при дворе, направленных против него, и поездку в столицу он предпринял с целью вернуть расположение императора. Но уже через несколько дней пути Филиппик получил сообщение, круто изменившее его судьбу: не дожидаясь прибытия военачальника в Константинополь (а возможно, и предупреждая это событие), Маврикий сместил его с поста главнокомандующего восточной армией и назначил на эту должность Приска.
Будучи опытным царедворцем и понимая, что на данный момент кардинально изменить ситуацию ему не удастся, Филиппик решил сделать все возможное, чтобы осложнить судьбу своему преемнику. С этой целью он отправил Ираклию письмо с указанием обнародовать изданный недавно императорский эдикт о сокращении на четверть жалованья воинам и содержания войска. Сам Филиппик знал об указе раньше, но считал невыгодным для себя доводить содержание документа до своих солдат. Отдав эти последние распоряжения, смещенный стратиг направился в Константинополь и стал выжидать.
Еще по пути к месту назначения Приск приказал ожидавшему его войску собраться в Монокарте. Вскоре туда прибыл и он сам. Вышедшая из города армия встречала нового командующего в трех милях от Монокарта, но первое знакомство воинов со своим новым командиром было омрачено возникшим по вине самого стратига инцидентом. Дело в том, что, согласно старинной традиции, новый командующий при первой встрече с вверенным ему войском должен был спешиться и, проходя вдоль выстроившихся солдатских шеренг, радушно приветствовать воинов. Однако Приск (то ли по незнанию, то ли из-за своего высокомерия) не сделал этого, чем вызвал сильную, но пока еще глухую неприязнь у подчиненных.
Через несколько дней недовольство из тайного стало явным. Среди воинов распространилась новость о сокращении довольствия, и в войске вспыхнул открытый мятеж. Солдаты с кольями и камнями в руках двинулись к палатке Приска и окружили ее. Со всех сторон в адрес стратига неслись крики и угрозы. Поняв наконец, что происходит, Приск попытался успокоить разбушевавшихся воинов путем уговоров, но этим разъярил толпу еще больше. С огромным трудом и риском для жизни Приску удалось избежать опасности. Выручило полководца то, что у одного из сопровождавших его императорских телохранителей оказался оседланный конь. Вскочив в седло и едва успевая уворачиваться (не всегда, впрочем, успешно) от летевших в него камней, Приск бросился вон из лагеря. Прискакав в Константину, стратиг тут же подготовил письменное распоряжение о выдаче своим воинам довольствия в полном объеме без всяких сокращений.
Однако приказ командующего не возымел ровно никакого эффекта: бунт в войске продолжался. Вскоре известия о мятеже в восточной армии достигли столицы. Маврикий, узнав о событиях в Месопотамии, попытался исправить положение возвращением на должность стратига Филиппика (благодаря интриге которого в значительной мере и возникла сложившаяся ситуация), однако и это решение не было встречено воинами с энтузиазмом: они поклялись, что не примут Филиппика в качестве командующего. Оставалось последнее, многократно испытанное и самое надежное средство — задобрить взбунтовавшихся солдат щедрыми денежными раздачами. С этой целью на восток с большой суммой денег император направил Аристобула — «куратора царских домов».
Тем временем военная обстановка на границе резко обострилась. Используя создавшееся положение, персы практически безнаказанно совершали нападения на византийскую территорию, подвергая грабежу пограничные районы. Местное население в результате страдало и от вражеских, и от своих солдат: и те и другие одинаково беззастенчиво разоряли хозяйство приграничных провинций. Однако даже среди всеобщего хаоса в византийском войске нашлись командиры, способные своим авторитетом оказать влияние на ход событий. Одним из них оказался Герман, дукс Дамаска, которого сами восставшие солдаты избрали своим командиром. Сумев собрать под своим началом примерно тысячу боеспособных воинов, Герман быстрым маршем подошел к Константине, отбросил от города осаждавших его персов, а затем, пополнив свой отряд новыми силами и доведя его численность до четырех тысяч человек, сам вторгся во владения Сасанидов и подверг грабежу находившиеся вблизи границы селения персов. К этому времени в Монокарт прибыл и Аристобул. Успех Германа и захваченная добыча в сочетании с денежными раздачами Аристобула смягчили настроение солдат. Умиротворенное войско вновь было готово к боевым действиям.
