Я не узнаю тебя, Катрин.

– Ты отвратительно вел себя с Моро.

– Не хуже, чем обычно, Мину.

– Да ты еще и издеваешься надо мной!

– Я прекрасно к ним относился до того, как они купили этот домишко в Перше. Когда у них родился ребенок, и то меньше шума было.

– Признайся лучше, что тебе стало не по себе, когда Жак заговорил о своем психоаналитике.

– Что?!

– У него есть смелость, которой тебе не хватает.

– Может, хватит об этом? Уже два часа ночи, мне еще крутиться как сумасшедшему, чтобы найти место для машины, и вообще я хочу спать.

– Ему это помогло. Жюльетта рассказала мне, когда мы были на кухне. Он больше не психует по любому поводу. Он пошел к специалисту, и ему стало гораздо лучше.

– Ты выбрала не самое подходящее время!

– Видишь, как ты со мной разговариваешь? Раньше ты не был таким раздражительным. С каждым днем ты становишься все более дерганым.

– Нет, просто я раздражаюсь каждый раз, когда ты заговариваешь об этом дурацком психотерапевте.

– Потому что я говорю об очевидных вещах, которые ты отказываешься признать!

– Если кому-то в этой машине и нужен психотерапевт, так это тебе! Сходи к этому чертовому специалисту, если для тебя это лучший выход!

В нормальном состоянии после подобного предложения она должна была бы пожать плечами, но она этого не сделала.

– Посмотрим на вещи с другой стороны. Когда у тебя болят зубы, ты идешь к зубному?

– Да.

– Ну а если тебя мучают страхи, ты идешь к психоаналитику, это абсолютно то же самое, для того они и существуют. Они такие же врачи, как любые другие.

– Но, черт возьми, меня не мучают страхи!!!

– Повысить голос на жену впервые за двенадцать лет, это верный знак, дуться с утра до вечера, это тоже признак страха, все время бояться неудачи – это тоже признак, бояться пойти со своими проблемами к психоаналитику – и это признак, и этим мой список не исчерпывается.

– Комплекс неудачника?

– Не иметь желания бороться и особенно считать, что любая борьба изначально обречена на неудачу, как ты это назовешь?

– Иди домой, Мину, я сам отгоню машину.

Сегодня на работе меня заела тоска по Мину. Той самой вчерашней Мину, которую я ждал на всех перекрестках нашей жизни, которая ткала наш повседневный быт с терпением и талантом кружевницы. Эта Катрин, которая теперь жила со мной под одной крышей, была существом удивительным, диким, она приводила меня в смятение, ускользала от меня, я больше не мог предугадать ее реакцию. Была только одна тема, приближение которой я мог предвидеть. И то не всегда.

– Дорогой, ты не забыл, что в субботу у ребенка праздник в школе?

– Конечно, нет.

– Там надо быть не позднее десяти часов, когда Жюльен играет сценку с малышом Клементом.

– Сценку с малышом Клементом? Это тот, который заикается?

– Он больше не заикается, с тех пор как мать сводила его к психотерапевту. Трех сеансов оказалось вполне достаточно.

– Только не сегодня, Мину…

– Это длится уже несколько месяцев, это не может больше так продолжаться! Ты все время раздражаешься, постоянно витаешь где-то в облаках, ничто тебя не интересует, ты больше не обращаешь на меня внимания, мне кажется, что я стала прозрачной, ты никогда раньше не был таким. Хочешь, скажу? У тебя депрессия. И хуже всего то, что ты сам об этом знаешь.

У меня подкосились ноги, я сел. Не надо было этого делать, я словно признал, что она права.

– Да, ДЕПРЕССИЯ, я знаю, что именно это слово тебя пугает, но надо, чтобы ты это признал, иначе ничего не выйдет. Эта такая же болезнь, как любая другая, это лечится. Что-то угнетает тебя, и специалист определит, что именно. Если ты не хочешь сделать это для себя, сделай это для нас.

Она положила мне руку на плечо. Мне хотелось завыть, но в соседней комнате спали дети.

– Все, что я хочу, это видеть тебя счастливым.

Выходя из здания, я последний раз взглянул на табличку «Франсуа РЕЖЕН. Психиатр. Психоаналитик». Я уже не помню, как у меня оказался его адрес. Наверное, мне дал его врач-терапевт. Или мой коллега Жан-Люк. Не все ли равно. Катрин ждала меня, опершись о капот. Увидев меня, она бросила сигарету в сточную канаву и улыбнулась.

– Как все прошло?

– Заводи машину.

Я согласился на этот визит только потому, что он наводил на меня ужас. Причина вполне достаточная, чтобы понять, что за всем этим кроется. Было ли мне что скрывать? Никогда в жизни я ничего не боялся – до сегодняшнего дня.

– Ну, рассказывай!

Доктор Режен усадил меня в кресло напротив себя – так начались самые тяжкие пятнадцать минут моей жизни.

– Мину, ты знаешь, что в минуте шестьдесят секунд?

– ?.. Мы проходили в школе…

– Ты проходила в школе, но у тебя никогда не было ощутимого доказательства. Ты никогда не ощущала этих шестидесяти секунд, ты никогда их не проживала. А сорок пять раз по шестьдесят секунд – это чуть больше, чем вечность.

– Но что произошло за эту вечность, черт возьми!

– Молчание. И только. И глаза. Замершие. На мне. Легкая улыбка время от времени, и ты не понимаешь почему. И снова глухое молчание. И ты не знаешь, сможешь ли ты выйти живым. Никогда в жизни я не забуду этот взгляд.

– Ты уже говорил мне то же самое про предыдущего.

– Предыдущий хотел, чтобы я ходил к нему каждый день в течение года или двух. Потом он согласился на три сеанса в неделю. Уж лучше сразу в сумасшедший дом.

– А самый первый?

– Самый первый оказался женщиной.

– И что это меняет?

– Как это «что меняет»? Ты хочешь, чтобы я обсуждал с женщиной свою личную жизнь? Поведал ей свои фантазии?

– Что уж такого особенного в твоих фантазиях?

– Это мужское дело. Что она может в этом понимать?

– Что это за мужские фантазии, о которых нельзя рассказать женщине? В этом не признаются? Что-то, что ты не можешь пережить со мной? Я что, оказалась не на высоте? Ну-ка, выкладывай!

С некоторых пор я полюбил сверхурочную работу и перестал возвращаться домой раньше десяти часов вечера. По субботам под любым предлогом я старался избежать встречи с женой. По воскресеньям я готов был идти в гости к кому угодно, лишь бы не остаться один на один с Катрин. В те редкие дни, когда это все же случалось, мы говорили только об этом. Скоро она убедит меня в своей правоте. У меня омерзительное настроение, мне ничего не хочется, и когда вечером я возвращаюсь домой, мне не хочется видеть своих домашних. Слово ужасно, но мне придется признать – у меня депрессия. Даже мой коллега Жан-Люк это заметил.

– Уже поздно, отправляйся-ка домой, открой баночку пивка и поставь комедию с братьями Маркс.

– Не хочется.

– Иди домой, тебя Катрин ждет, я сам схожу к архитектору, отнесу документацию.

– Да нет, я схожу. Если повезет, она уже будет спать, когда я вернусь.

Разве я виноват, что одна мысль рассказать о себе чужому человеку ужасает меня… От этого я стану только еще несчастнее. Катрин хотела, чтобы я задумался, почему так яростно отказываюсь, а я не знал, что думать и как выйти из штопора. Нужно готовить специалистов по страху перед психоанализом. Людей, которые доброжелательно будут выслушивать вас, если понадобится – годами, чтобы однажды освободить вас от этого страха.

Подъезд старого дома. Папка с документацией не пролезает в почтовый ящик архитектора, а консьержки в доме нет. Я ищу звонок с надписью «Ронсар».

– Я принес вам документацию.

– Заходите. Четвертый этаж.

Так я выиграю еще десять минут, уже неплохо. Вчера я проболтался полчаса в кафе, чтобы быть уверенным, что жена уже поужинала. Я уже больше не бываю голодным, и хуже всего для меня встретиться с ней лицом к лицу.

Дверь открывается, на пороге появляется фигура.

Рыжие кудри обрамляют овал невероятно нежного лица.

Учащенное сердцебиение.

– Мне совестно, что я заставила вас тащиться по лестнице. Может, зайдете на минутку? Вы Жан-Люк?