Янтарного цвета полоска проходила по далекому горизонту.
– Вадим! – Я думал, что кричу, но крик как-то не получался: было неловко. – Вади-им!
Молчание.
– Вадим, черт возьми!!!
Я уже знал, что ответа не будет.
Следы подходили к пролому в куполе, но и от пролома тянулись две цепочки, и уже ясно было, что так будет и дальше. Началось то, о чем Вадим предупреждал и о чем я смутно догадывался.
Внутри купола было темно. Пыльный луч не столько освещал помещение, сколько мешал хоть что-то увидеть. Впрочем, кроме песка, там не было ничего. И я пошел по следам, чтобы хоть куда-то идти.
Уже начало темнеть, когда я наткнулся на нечто, представляющее интерес.
Чуть в стороне от основных развалин стояла башня – как и все здесь, в песке по плечи. Коническая крыша ее, собранная из лавовых плиток, имела нечто вроде слухового окна – и от этого окна внутрь башни спускалась винтовая лестница. Слабый запах плесени поднимался оттуда. А где плесень, там сырость, а где сырость, там (не исключено, что) вода. Терять мне было, в общем-то, нечего. Я забрался внутрь, постоял на ступеньке – каменном брусе, вмурованном в стену, – дождался, когда привыкнут к полумраку глаза…
И стал спускаться.
СТАС
Салон «стрижа» рассчитан на четверых, но набилось в него девять человек: помимо Али, Горбовского и Максима, еще четверо прогрессоров, врач и кибератор. Кибератор и вел машину – на небольшой высоте, в тропопаузе. Облака казались снежным полем. Несколько раз в опасной близости пролетали гусачки и лязгуны, и автопилот бросал машину в стороны так резко, что Алю вдавливало в твердого, как кость, Горбовского. Он пытался как-то смягчить эти толчки…
Сам полет длился меньше часа, но долго нельзя было сесть: единственная приемлемая площадка вблизи заброшенных шахт была забита глайдерами и вертолетами, и пришлось ждать, ходя кругами, пока их не растащат в стороны и не освободят достаточно места для посадки.
– Где? – спросил Максим, первым выпрыгивая из «стрижа» навстречу ожидающим.
– Вон там, под деревьями…
– Аля, не ходите, – предложил Горбовский, но она упрямо помотала головой и пошла, почти побежала, вслед за Максимом.
Под низкими, с черными листьями, плоскокронниками на белом полотнище лежали в ряд, прикрытые по грудь таким же полотнищем, полтора десятка тел. Тел людей. Полотнище, очевидно, не промокало, оставаясь белым. От этого все казалось ненастоящим.
Аля прошла вдоль ряда, наклоняясь и всматриваясь в лица: молодые и не очень, спокойные и искаженные…
Все было как-то безумно просто.
– Его здесь нет, – сказала она.
– Да, из захваченных здесь только двое, – сказал Максим. – Их опознали…
– Я имею в виду руководителя. И… центр. Центр. Да, нужен центр…
Максим смотрел на нее, не понимая. Она и сама себя не вполне понимала.
СТАС
Это был тот самый пресловутый янтарин. Проклятый бестеневой свет не позволял судить о размерах и даже форме помещения. Для простоты я решил считать, что это приплюснутый купол. На полу песок, серый и тонкий. Присыпанные им, лежали непонятные металлические скелеты – части распавшегося исполинского насекомого.
Чуть позже мне попался просто скелет. Точнее, мумия.
Человек умер сидя, спиной к дырчатой пластиковой панели. При жизни он был до пояса гол. Кожа его была цвета высохших листьев. Из песка торчали колени, обтянутые белесо-голубыми штанами; там, где был когда-то живот, свободно лежал коричневый кожаный ремень. Еще один ремень обхватывал руку мертвеца. Я зачем-то наклонился и потянул – и вытянул древний автомат. Немецкий МП-40, знаменитая в свое время машинка… Вторая мировая. Получается, что мои предчувствия относительно переброски во времени могут оказаться истиной… хотя – проще предположить, что железо просто-напросто мумифицировалось – как и его владелец. Как, наверное, скоро сделаю и я…
Я положил автомат мертвецу на колени и пошел дальше. И очень скоро наткнулся на полупогребенную нуль-кабину.
АЛЯ
Конечно, он был здесь – она почти узнавала эти комнаты, переходы, залы… Здесь ему было легко. А здесь – что-то угнетало. У стен, у воздуха – была память, и эта память каким-то образом стала доступна ей.
– О чем вы так напряженно думаете, Саша? – спросил ее Максим; он ходил рядом с нею, охранял, и не было возможности спровадить его и побыть одной.
– Ни о чем. Я напряженно думаю ни о чем. Вы должны меня понимать, раз были в таком же положении.
– Поэтому я и спрашиваю. Как бы имею право.
– Вам кажется. Никто не имеет такого права.
– Я и говорю – как бы. Мнимое право. Корень из минус единицы.
– Корень… Вы не знаете случайно, почему андроидам запрещено жить на Земле?
– Знаю.
– Мне можете сказать?
– Пожалуй. Хотя это не слишком просто объяснить.
– Попытайтесь.
– Хм… Ладно. Программу эту начали шестьдесят лет назад, когда всеми почему-то овладела идея о скором вторжении Странников. И вот помимо всего прочего решено было создать… как бы это сказать… архив генофонда человечества. И носителей этого архива расселить по всем пластам, для жизни пригодным, но для посторонних интереса не представляющим. Вот. Людей этих сделали крайне адаптивными, способными существовать в самых невероятных условиях. Всего их создали около пятисот, на сегодняшний день осталось четыреста одиннадцать человек. Если Земля опустеет, они вернутся и заселят ее…
– Вы хотите сказать, что на Земле они начнут лавинообразно размножаться?
– Да. Это такая программа…
– Спасибо, Максим. Вы можете сказать, кто именно это придумал?
– Некто Пирс. Он давно умер. Я тоже, когда узнал, хотел найти его и набить морду.
– Жаль, что не успели.
– А знаете, как он умер? У него была лаборатория в Западной Сахаре. Он выполнял некое задание для Института экспериментальной истории – это такие предтечи прогрессоров… Интересно, что у Пирса был не слишком обычный персонал: он брал только физических инвалидов, которым медицина почему-то не могла помочь. Случается такое, знаете ли. И вот в один не слишком обычный день заказчики прилетели принимать работу. Вроде бы приняли. Сказали – утром заберем. А сами вечером вернулись, вооруженные какими-то ископаемыми автоматами, и перестреляли там всех – и персонал, и… как бы сказать… собственный заказ. Перестреляли, сожгли, взорвали, уничтожили всю документацию… дико, правда? Потом написали записки родным, друзьям – и перестреляли друг друга. В одной из записок было утверждение, что успели они в самый последний момент…
– И – ничего не известно?
– Практически ничего. Не удалось даже выяснить характер той работы. Они ведь и в своем институте чистку провели. Уничтожили архивы, записи…
– Какая жуткая история. Даже трудно поверить, что в наше время может твориться такое.
– Да, Саша. Редко, но может. К сожалению.
Аля вдруг замерла. Будто легкий ток теплого воздуха в правую щеку…
– Стоять, Каммерер, – сказал кто-то негромко. – У меня скорчер, и вы оба у меня на прицеле. Если ты начнешь делать глупости, я выстрелю. Я успею.
СТАС
Кабина была из тех, первых, с цилиндрической дверью. Для того чтобы только узнать, подключена она к сети или нет, мне пришлось выгрести из нее весь песок и потом еще продуть направляющий паз. От этих продувок в бедной голове моей сгустился туман, замелькали огни перед глазами…
…мы опять играли в мяч: Малыш, Майка и я. Только это была не холодная планета Ковчег, не промерзший песок, не берег серого океана – а Западная Сахара, развалины древней крепости, укрытые серебристым куполом «оазиса», легкие домики персонала, смуглый, но с льдистым поверхностным блеском куб лаборатории. Малыш шутя обыгрывал нас, потому что мы играли в дохах, а на мяч был надет обруч «третьего глаза», и где-то в сыром темном уголке, как в центре паутины, сидел Комов и наблюдал за пляской фигур на экране, и делал свои выводы. А потом вдруг зашевелился песок, и поднялся голый по пояс мертвец с автоматом в руке. Автомат медленно застучал, выбрасывая кровавые сгустки, и мы все трое брызнули в разные стороны, оставляя за спиной разноцветные фантомы, я подумал, что надо скинуть доху, но Майка успела раньше. Доха долго держалась в воздухе, ломаясь и падая, как человек, пораженный в спину, а вперед со страшной скоростью неслось по-своему прекрасное металлическое насекомое, стройное, шипастое, удлиненное, смертоносное…
