После этих слов Профессор заерзал на парте и покраснел. А Электроник неожиданно для всех продекламировал:

И корень взяв из нет себя,

Увидел зорко в нем русалку.

– Великолепно! – подхватил Таратар. – Великолепно сказано о мнимых числах. «Нет себя» – то есть минус единица. Квадратный корень из минус единицы. Что это значит для нематематика? Головоломка – и только. А математик Хлебников, автор этих строк, увидел в нем поэзию…

Таратар успокоился и перешел к уроку.

– Запишите задачу, – деловито произнес он. – «Сколько стоит один грамм света при стоимости электроэнергии в 4 копейки за киловатт-час и коэффициенте полезного действия электрического источника света 10 процентов?»

– Десять миллионов рублей, – мгновенно ответил Электроник.

И гении подтвердили:

– Точно: десять миллионов.

– Разве вы решали эту задачу? – подозрительно спросил Таратар.

– Она слишком легкая, – сказал Макар Гусев.

– Ну если и для Гусева легкая, то какую же проблему вы хотите рассмотреть?

Восьмиклассники были единодушны:

– Про искусственное животное! Корову из кастрюли!… Смирновское изобретение-

Витька Смирнов сиял как именинник.

– Хорошо, – согласился Таратар. – Скажи нам, Смирнов, что ты хотел решить своим опытом?

Смирнов неторопливо встал, ярко-синими глазами посмотрел на учителя.

– Вообще меня интересует проблема происхождения жизни на Земле, – медленно сказал Виктор.

Никто не улыбнулся. В тишине резко прозвучал вопрос Профессора:

– А почему, собственно, корова?

– Конечно, можно вывести кого угодно: обезьяну, курицу, рыбу… – подумав, согласился Виктор. – Если подойти количественно – разница как будто небольшая. Вот вам пример: у человека и у других живых организмов есть белки из ста четырех аминокислот. Они расположены в цепочки в определенном порядке. Если сравнить цепочки, то, упрощенно говоря, человека отличает от обезьяны только одна аминокислота, от курицы – четырнадцать, от рыбы – двадцать две. У меня получилась корова – значит, разница в двенадцать аминокислот. Конечно, все это очень схематично…

Ребята зашумели:

– Здорово!… Наш Витька – академик! Как ты только сосчитал?…

– Я не считал, а почерпнул в источниках. Сам все разыскал. – Смирнов тяжело вздохнул. – Очень трудно работать без помощи специалистов.

– Интересно знать, – пропищала Кукушкина, – кто из нас с разницей в одну аминокислоту?…

– Между прочим, разница между человеком и дрожжами, – беззлобно отвечал Виктор, – всего сорок три аминокислоты.

– И что же? – встрепенулась Кукушкина.

– Это значит, что у нас общие предки.

Смех прозвучал как аплодисменты, одобряющие смелый вывод исследователя.

– Все это теория, – вздохнул Смирнов. – А на практике неизвестно еще, что будет дальше. Корова-то растет…

– Смирнов, скажи, пожалуйста, кем ты собираешься быть? – спросил учитель.

– Биологом, – сказал Виктор.

– А я думал, что все мои ученики станут математиками. – Таратар задумчиво смотрел в окно.

– Я врачом буду, – созналась Кукушкина.

– Я – астрофизиком, – сказал Сыроежкин.

– А я – испытателем! – Макар стукнул себя кулаком в тугую грудь.

– Следовательно, я ошибся, – сухо произнес Таратар.

И все почувствовали в его словах великую тоску. Никто не мог спокойно смотреть на грустного Таратара. Лучше бы Таратар гневался!

– Почему же ошиблись, Семен Николаевич! – звонко сказал Сергей Сыроежкин. – Вы сами говорили, что математика – язык всех наук. Мы не отказываемся от математики. Мы только выбираем себе специальность.

– Древние говорили: числа правят миром. И всегда находились люди, которые свято верили в это… – Учитель начал говорить тихо, но с каждым словом голос его креп, и все успокоились. Таратар защищал дело своей жизни, приводил примеры беззаветного служения математике. Этой науке посвятили свою жизнь многие выдающиеся ученые.

Лобачевский всю жизнь размышлял о природе геометрии и пришел к гениальному открытию, которое перевернуло представления его современников об устройстве Вселенной. Теоретик Гедель безуспешно пытался обобщить всю математику, но зато он вывел систему логически неразрешимых теорем. Физик Дирак открыл новую элементарную частицу – позитрон – на кончике пера в бессмысленном и лишнем на первый взгляд корне своих математических уравнений.

– Когда Дирак рассказывал об этом студентам на лекции, он весь светился и называл математику прекрасной, – с воодушевлением продолжал Таратар. – А вы говорите – «испытателем»… Испытателем чего? Да, я именно тебя спрашиваю, Гусев, потому что вижу какой-то шлем на твоей голове…

На Макаре был Шлем мотоциклиста.

Он встал из-за парты, вытянулся во весь рост – статный, красивый, настоящий мотогонщик в шлеме и спортивном костюме.

– Извините, Семен Николаевич. У меня изобретениеПравда, не мое, а Майки Светловой из школы химиков. Она ненавидит химию, она – гений физики. Сейчас вы увидите.

И Макар ловко вытащил из парты сверкающий квадрат.

Сначала все подумали, что это металлический лист – очень здорово отражал он свет. Потом увидели, что лист послушно гнется в руках Макара и даже скатывается в трубочку.

– Антигравитационный коврик, – объяснил Макар, демонстрируя изобретение. И точно: лист, как и всякий коврик, состоял из переплетенных полосок. – Название, я считаю, чисто женское, но не я автор. Майка называет его «а-коврик». Пускай так!… А раз есть а-коврик…

С этими словами Гусев схватился за а-коврик и моментально взлетел к потолку. Все в классе слышали, как его шлем с гулом хлопнулся о бетонное перекрытие. Но Макар – ни крика, ни стона. Висит себе, держась за коврик, спрашивает сверху: «Ну, как?» Хитрый испытатель: надел прочный мотоциклетный шлем!

– Гусев, спускайся! – громко произнес учитель.

– Я сейчас… Никак не найду контакты. – Теперь Гусев держался за а-коврик одной рукой, а другой водил по потолку. – Ой, держите меня! – закричал во весь голос испытатель.

Гусев лежал на полу. На его мощной груди покоился коврик, сплетенный из металлических пластин.

Таратар опередил всех. Он помог Макару встать, поднял с пола коврик, спрятал в свой портфель.

– Так будет лучше, безопаснее, – пояснил он Гусеву.

Макар, растирая ушибленную спину, проворчал:

– Не перепутайте контакты, Семен Николаевич. Я еще не освоился с этим изобретением.

– Ничего, разберемся, – отвечал Таратар. – Вместе с учителем физики. Ноги-то целы?

– Целы… Будьте осторожны, Семен Николаевич. В ваши годы нельзя падать с потолка.

– Отныне и впредь! – рявкнул Таратар, повернувшись к классу. – Никаких больше опытов, изобретений и прочего!… Отныне и впредь, – грозно повторил он, – никакого новаторства без моего разрешения!

Таратар и впрямь был рассержен. Не хватало еще, чтоб его ученики падали с потолка! А если бы Гусев сломал ногу? Как бы учитель объяснил его родителям, что это случилось именно на уроке математики? Да и зачем вообще такие переживания!… Хватит рискованных изобретений! Он, учитель, разберется во всем сам.

Опасный коврик Таратар унес с собой. Никто не заметил в суматохе, как один из учеников подошел к шкафу, где хранились рукописи, и взял толстую тетрадь в коричневом переплете. «Теорема Ферма» вновь была у Профессора.

Двигатель Сыроежкина остался на верхотуре шкафа. О нем вскоре все забыли, в том числе и Сергей. Лампочка несколько дней светилась, потом перегорела. Но двигатель работал…