На всякий случай я его связал. Он не сопротивлялся. Похоже было, что его вообще здесь нет. Я осторожно выглянул в коридор. Было абсолютно тихо. То ли действительно никто ничего не слышал, то ли затаились. Вдруг меня замутило, а потом начался чертов бред. Я вдруг обнаружил, что крадусь вдоль какой-то бесконечной стены, а может быть, даже не крадусь, а лечу на малой высоте, потому что не прилагаю для перемещения ни малейших усилий; меня как бы несло течением воздуха. Похоже, я знал, куда лечу и что мне там надо, но это было какое-то запрещенное знание. В то же самое время я отмывал руки под струёй холодной воды, льющейся из ничего, и часто подносил их близко к лицу, к глазам, которые почему-то плохо видели, будто их заливало дождем. Потом я вошел в комнату, посреди которой сидел полуголый мокрый человек, подняв лицо к потолку и пальцами правой руки касаясь рукоятки какого-то оружия, лежащего на полу. Это его я должен был убить, для этого я и летел сюда, я протянул руку к оружию, и его пальцы сомкнулись на рукоятке, я ощутил ее рубчатую поверхность, оружие было тяжелым, я поднимал и поднимал его, ловя на мушку висок того, сидящего, но это почему-то оказалось страшно трудно сделать, пистолет оттягивал руку вниз, как двухпудовая гиря, а висок ускользал из-под прицельной линии, будто был сделан из живой ртути. Я поднес пистолет к лицу: это был панинский «Березин», и от него пахло сгоревшим порохом и ружейным маслом. Деревянными пальцами я вынул обойму, передернул затвор – вылетел и волчком закружился на полу желтый патрон. Потом я стал выщелкивать патроны из обоймы. Там их было три. Разбросав, рассыпав их по полу, я еще раз передернул затвор, поднял легкий, будто бумажный, пистолет к виску, вдавил ствол черт знает на какую глубину и нажал на спуск. Откуда-то из непонятных пещер вылетело и заклубилось, не опадая, розовое блаженство. Не знаю, сколько я так сидел – только рука, как неживая, поползла вниз, ударилась об пол, разжалась… Черный человек, тонкий, как хворостина, отступил назад и растворился во мраке. Опять стало пусто и холодно. С мокрых волос стекала вода.

На ощупь я нашел дверь на лестницу и, стараясь не греметь Железными ступенями, пошел вверх, вверх, вверх…

Окончательно я пришел в себя в машине. Рядом, распространяя сильный запах коньяка – я влил в него полбутылки, – сидел Вахтанг. Дорога летела под колеса, слева тянулась цепочка зеленых, справа – красных огоньков-катафотов на бордюрных камнях, мотор работал ровно, где-то впереди было Тушино, а вот совсем рядом – контрольный пост, и солдат с автоматом поднимает полосатый светящийся жезл…

Год 1961. Зден 02.09. Около 18 час. База «Саян», командный бункер

Сладкий запах смерти…

Как мы ни пытались замазать щели шкафа-могильника, запах все равно просачивался и наполнял собой все. День ото дня он будет набирать силу, пока… пока мы по тем или иным причинам не перестанем его ощущать.

Фильтры, надо полагать, имели какой-то предел ресурса.

То же самое касалось и химических поглотителей углекислоты. Я слышал, что на подводных лодках их используют не одну неделю, но то ли наши были качеством пониже, то ли подъем температуры вызвал в них нежелательную реакцию, – однако дышать стало ощутимо труднее, и при резких движениях я начинал хватать воздух ртом. Тем не менее запасной комплект я пока не устанавливал. Черт знает, сколько еще придется просидеть здесь…

Резкие движения были такие: я пытался помочь двери открыться.

Сначала я думал, что сработала какая-то блокировка и что нужно найти способ ее снять. Потом решил прибегнуть к физической силе. В результате дверь приоткрылась на полтора сантиметра, и означать это могло одно: ее чем-то привалило снаружи.

Был бы у меня домкрат или приличный рычаг… Но единственное, что удалось найти в бункере, – это маленькую полуметровую фомку-гвоздодер. Такими вскрывают деревянные ящики.

И – все.

Робинзон на своем необитаемом острове был снаряжен куда приличнее. Не понимаю, на что рассчитывали те, кто комплектовал бункер. Во всяком случае, не на выживание после ядерного удара.

Недельный запас консервов и не требующих приготовления концентратов. Кое-какие медикаменты. Дробовое шестизарядное ружье. Леска и крючки. Бутылка чистого спирта. Два прорезиненных плаща и две пары высоких, наподобие рыбацких, сапог сорок последнего размера. Туристский топорик и два коробка подводных спичек.

Фонарь.

Вам смешно? Мне было смешно.

Эльга весь день лежала, отвернувшись к стене. Наверное, это обидно – медленно умирать от недостатка кислорода в зеркальном лабиринте, который ты же и создала, в компании ненастоящего лабораторного человечка.

Коим я все больше себя ощущал.

Возможно, это было самовнушением. Возможно, и нехватка воздуха была самовнушением. И трупный запах. Да только действовало оно, это самовнушение, очень даже эффективно.

Наконец я оставил попытки возобладать над обстоятельствами с помощью одной лишь грубой физической силы. Каковой я никогда особо не отличался. Нет, для своего веса и сложения я был вполне на уровне, но в данном случае значение имели не относительные показатели, а только и исключительно абсолютные. Вот если бы кто-то калибра Криволапова расширил щель, я бы в нее просочился. А так…

Мозгом, мозгом давить надо.

Должен в порядке оправдания сказать, что мозгом я не переставал давить и колотясь о дверь. Хотя этот орган был травмирован всем происшедшим куда сильнее, чем окружающий его организм. Иногда мне думалось, что я так и лежу, контуженный, где-то под стеной, вокруг продолжается бой, а у меня грезы.

Но даже в грезах может быть сосредоточен некий сокровенный смысл…

Я сел на кровать Эльги. Она неохотно повернула ко мне лицо. Отек уже начал спадать, глаз приоткрывался. Синяк приобрел классический цвет спелого баклажана.

– Что было на этом месте в твоем мире?

Мимика побитого лица не отличается выразительностью, но я все же понял, что с вопросом угадал в самую точку. Впрочем, я от природы догадлив. За это меня и ценили как наладчика. За это и пытались завлечь во всяческие хитрые конторы.

И именно в силу догадливости я от этих предложений увертывался.

Хотя вот – довертелся…

– Эти ваши «темпо» – стационарные сооружения, верно? И не иначе, как подземные?

Она села. На лице было смятение.

– Постой. Ведь я ни одним словом…

– Значит, где-то между словами. В контексте. Так вот: вся эта операция имеет отношение к тому, что я сказал?

Она помедлила. Явно что-то взвешивая. Правду и ложь в необходимых пропорциях.

– Да. Нужно было не допустить ядерного взрыва. Иначе здешнее «темпо» погибло бы…

– Скажи, пожалуйста, а все мигранты объединены в одну команду?

– Ты умеешь задавать неприятные вопросы.

– Умею. Значит, не все.

– Да. Та команда, которая создала цивилизацию майя, – они не успокоились. А возможности их… достаточно велики.

– Но не безграничны?

Она покачала головой. Весьма неуверенно.

– Все-таки я многого еще не понимаю, – сказал я. – Вы создаете маленькую новую реальность. Потом – делаете что-то, чтобы она была… менее благополучной и более воинственной, чем оригинал. Значит, в ней не успевают изобрести это самое «темпо». Тем не менее «темпо» здесь существует…

– Да, один из многих парадоксов. Понять это невозможно. Мы можем осуществить самое фатальное вмешательство, а «темпо» все равно остается. Даже если создавать его физически некому.

– И такое было?

– Да… насколько я знаю, дважды. Но при этом каждый из пунктов «темпо» материален и весьма уязвим. Его можно взорвать, засыпать, затопить…

– И американцы чуть было это не сделали?

– Не американцы, а…

– Да нет же, именно американцы. Именно американцы. Ха! Я подозреваю, что они почти дорылись до…

– Не знаю. Может быть.

– А почему за тобой еще не пришли?

– Кто?

– Ну… твои.