Но Дмитрий и тут снова схитрил. Он разрешил Марине «келейно» придерживаться римских обрядов, но на людях она должна была соблюдать православные посты, принимать причастие в православном храме, не ходить простоволосой… – фактически принять, к большому неудовольствию римского престола и польских спонсоров Дмитрия, православие. Лжедмитрий, собственно, показал себя великолепнейшим стратегом: впрямую он не отказался выполнить ни одного своего обещания, но понятно, что ни на какие уступки Европе он идти не собирался. Скорее всего, не были бы даны Марине и обещанные Новгород и Псков. Вернее, скорее всего, даны, правда, с какими-нибудь условиями, которые сводили бы на нет ценность подарка. Но этого узнать было не суждено: процарствовала Марина ровно неделю…
Непонятно, зачем Лжедмитрий женился на Марине. Возможно, чувствовал некий долг перед сандомирским воеводой. Но, скорее всего, он был просто впечатлен красотой и сильным характером Марины и, при всех своих возможностях, так и не мог вычеркнуть ее из своего сердца.
Свадьба была сыграна по русскому обычаю, и Марина была вынуждена, против своего желания, ходить в русской одежде, до того унизанной драгоценными камнями, что, как вспоминали современники, было невозможно разглядеть цвет материи. Потекли веселые дни пиров. В воскресенье готовился маскарад с великолепным освещением дворцов, а под Москвой строили шуточную крепость, которую одни должны были брать приступом, а другие защищать. Поляки затевали рыцарский турнир, да и вообще жизнь обещала быть веселой. Но настала суббота, 16 мая.
Марину разбудил набатный звон. Не обнаружив около себя супруга, она быстро поняла, что происходит, и, наскоро надев юбку, с растрепанными волосами бросилась в нижние покои каменного дворца, надеясь укрыться. Но набат, выстрелы и крики, доносящиеся снаружи, сильно пугали царицу, и долго во дворце она не просидела, решив, что необходимо менять местоположение. Марина вышла из своего убежища и стала подниматься по лестнице, на которой столкнулась с заговорщиками, которые искали ее и Дмитрия. Правда, в таком виде «воровку» они не узнали и просто столкнули ее с лестницы. Марина вбежала в свои покои, где собрались придворные дамы, а из мужчин только паж Марины Осмольский. Он запер дверь и объявил пытавшейся ворваться толпе, что они смогут сделать это только «по его трупу». Заговорщики не заставили себя уговаривать: дверь была выбита, Осмольский застрелен, а его тело изрублено в куски.
Шуйский, как известно, открыл тюрьмы, и потому толпа бунтовщиков во многом состояла из их «постояльцев». Они начали приставать к женщинам, отпускать непристойные шутки, бранно выражаться… Испуганные дамы сбились в кружок, а Марина, пользуясь своим небольшим ростом, спряталась под юбкою своей приближенной. Тут, к счастью, прибежали бояре и разогнали толпу.
Шуйский приставил к Марине стражу, и она оставалась во дворце до среды. Ее повар был убит, и Шуйский, зная, что Марина не переносит русскую кухню, позволил присылать ей пищу от ее отца. В среду Марине сказали: «Муж твой, Гришка Отрепьев, вор, изменник и прелестник, обманул нас всех, назвавшись Димитрием, а ты знала его в Польше и вышла за него замуж, тебе ведомо было, что он вор, а не прямой царевич. За это отдай все и вороти, что вор тебе в Польшу пересылал и в Москве давал». Марина указала им на свои драгоценности и ответила: «Вот мои ожерелья, камни, жемчуг, цепи, браслеты… все возьмите, оставьте мне только ночное платье, в чем бы я могла уйти к отцу. Я готова вам заплатить и за то, что проела у вас с моими людьми».
«Мы за проесть ничего не берем, – заявили, по уверению Н. И. Костомарова, москвичи, – но вороти нам те 55 000 рублей, что вор переслал тебе в Польшу».
Марина объяснила, что эти деньги потрачены на путешествие, но, если ее отпустят, она готова выслать из Польши столько, сколько будет приказано. Между тем москвичи отобрали у Мнишеков все, что можно было отобрать, и в насмешку выслали им назад пустые сундуки. Марину после этого отослали к отцу.
Часть польских гостей из Москвы отпустили, но знатных Шуйский оставил в заложниках, опасаясь, что Сигизмунд начнет мстить за резню, учиненную над поляками в Москве. Жили заложники в доме дьяка Власьева, которого за общение с Дмитрием сослали, а его имущество Шуйский отписал на себя.
По Москве стали распространяться слухи, что Дмитрий не убит, а вместо него подкинут чужой труп. Тело, выставленное на всеобщее обозрение, и в самом деле, настолько изуродовали, что понять кто это не было никакой возможности. Шуйский, опасаясь, что дело может окончиться бунтом и освобождением поляков, разослал их в разные города. Марина с отцом, братом, дядею и племянником оказалась в Ярославле. Здесь они прожили до июня 1608 года.
Россия между тем бурлила. Сначала под именем Дмитрия явился Болотников, и Шуйский едва одолел его, затем появился из литовских владений новый Дмитрий. Подозревают, что эту экспедицию организовала жена Мнишека, пытаясь освободить своих родственников. Впрочем, этот самозванец назывался не Дмитрием, а его дядей Нагим, а Дмитрий, дескать, «идет следом». Но в Путивле стали с нетерпением разыскивать Дмитрия, и выяснилось, что никакого Дмитрия никто не видел, а есть только его дядя. Один из соратников «дяди», преданный пытке, закричал, указывая на Нагого: «Вот Димитрий Иванович, он стоит перед вами и смотрит, как вы меня мучите. Он вам не объявил о себе сразу, потому что не знал, рады ли вы будете его приходу».
Новокрещеный Дмитрий принял грозный вид, и народ тут же упал ему в ноги, прося у государя прощения. Тут же к нему стали стекаться со всех окрестных земель воины, готовые восстанавливать царевича на троне. Вскоре войско собралось весьма серьезное, но в то, что перед ними настоящий Дмитрий, из верхушки никто не верил, каждый лишь преследовал некие свои цели. Прибывший с сильным отрядом князь Рожинский отстранил от управления соратника Дмитрия Меховецкого и начал так помыкать будущим царем, что тот два раза пытался убежать, но его возвращали. В третий раз он, прежде не пивший водки, решил упиться ею до смерти, но и это ему не удалось. И тогда названый царь решил предаться своему жребию.
Дела нового самозванца пошли успешно: вскоре были взяты Карачев, Брянск, Орел… Единственная проблема, с которой он столкнулся, была в том, что по всей России возникло множество царевичей Дмитриев, и этому, «настоящему», пришлось рассылать грамоты с приказом бить воров кнутом и задерживать до царского указа.
Вскоре войско Лжедмитрия разбило полки Шуйского и беспрепятственно подошло к Москве. Лагерь был заложен в селе Тушине, между Москвой-рекой и впадавшей в нее рекой Всходней. Сторонники Шуйского прозвали нового претендента Тушинским вором, под этим именем новый самозванец и остался в истории. Но сторонников у Шуйского становилось все меньше: уже и бояре старинных родов поехали присягать в Тушино, а российские города откладывались от законного царя один за одним.
Шуйский между тем заключил с Польшей мир на три года и одиннадцать месяцев, в условия которого входило отпустить всех задержанных поляков. Марину с семьей привезли в Москву, где она официально отказалась от титула царицы и затем отправилась в Польшу. Однако в Тушине узнали о визите в столицу жены самозванца и погнались за ней. Мнишеков нагнали уже неподалеку от границы, 16 августа. Внушительная охрана, конвоировавшая Мнишеков, тут же разбежалась, Марина испугалась не меньше, но тут как раз появился Ян Сапега, идущий во главе отряда из семи тысяч удальцов к Тушину. Он уговорил Марину отправиться с ним, уверяя ее, что муж ее спасся. Марину это известие очень обрадовало, и она последовала в Тушино и при этом веселилась и пела. Князю Мосальскому стало жалко ее, и, подъехав к карете, он сказал: «Вы, Марина Юрьевна, песенки распеваете, оно бы кстати было, если бы вы в Тушине нашли вашего мужа; на беду, там уже не тот Димитрий, а другой». Марина, которая, значит, все-таки любила Дмитрия, начала кричать и плакать. Мосальский, испугавшись мести князей, бежал с дороги к Шуйскому.
