— Изрядно, — только и смог сказать командующий.

После чего мы углубились в уточнение общего плана, необходимых средств и сил, и главное, как все организовать так, чтоб все выглядело бы как просто случайность, а не подготовленная операция противодействия. Посыпались вопросы.

— Почему вы не хотите выставить многополосные минные поля по фронту движения «Геббена»?

— В нашем плане этот линкор должен получить повреждение, но живым удрать от нас и стать на ремонт в Стамбуле. Пусть они выделяют портовые средства, устраивают хороводы, тратят деньги, вызывают германских инженеров. Максимум через три недели мы открыто вмешаемся в события, и линкор все равно будет уничтожен, для нас это не представляет особых трудностей. И если до этого султан все же начнет войну с Россией, то за компанию мы сровняем с землей и весь комплекс правительственных зданий в Стамбуле, в том числе дворец. С султаном, гаремом, янычарами…

Я сказал это равнодушно, спокойно и Эбергард просто ощутил все то могущество что стоит за нашей спиной и вспомнил недавно подписанную бумагу и чуть поежился, наконец-то осознав всю серьезность и необычность ситуации.

Когда все детали плана были утверждены, пошли уже готовиться проекты распоряжений.

Мы дали сигнал по радио и легковой автомобиль, в сопровождении второго грузовика, где находились головорезы генерала Келлера, который уже заранее переоделся в свою форму, въехал в город, а потом торжественно подъехал к штабу, где был встречен и проведен в кабинет командующего. Они для вида поговорили, вызвали несколько каких-то начальников и потом генерал несколько часов шатался по частям гарнизона, наводя шороху и исполняя роль раздраженного проверяющего. Потом он вернулся в штаб и на повышенных тонах, так чтоб его слышали многие, потребовал предоставить ему и его команде миноносец и срочно отправить в Евпаторию.

Они еще препирались, причем все это я видел ислышал в прямом эфире, сидя в машине и ухохатываясь от спектакля. Кстати, на всякий случай в кабинете Эбергарда ушлый Артемьев поставил прослушку, вдруг вице-адмирал захочет разыграть свою партию, но тут все было ровно и чисто.

Впоследствии и я, и Колчак развили определенную деятельность, причем стараясь все скрыть за рутинными проверочными мероприятиями. В наше полное распоряжение Эбергард выделил шесть лучших эсминцев, которые были на ходу и имели нормальных командиров.

На корабли в режиме строгой секретности на время операции были установлены радары, мощные радиостанции и лазерные дальномеры. Для усиления огневой мощи на каждый эсминец доставили по спаренной зенитной ЗУ-шке и по ПТУРу, так на всякий случай. Тем более для функционирования всей электроники и координации операции со штабом на каждый корабль были направлен специалист из нашего времени.

Колчак сразу же приступил к изменению истории, и тот же многострадальный минный заградитель «Прут», который был потоплен «Гебенном» в нашей придержали в Севастополе. Капитан корабля капитан 2-го ранга Быков терпеливо ждал команду на выход на дополнительные минные постановки.

27 октября генерал Келлер, окончательно на людях демонстративно разругавшийся с Эбергадром, погрузился со своими бойцами на два специально выделенных ему эсминца, из тех, шести, что мы с трудом успели переоборудовать для наших нужд и демонстративно отправился в Евпаторию, хотя чуть позже корабли изменят курс и пойдут в Одессу.

Примерно в это же время ушли остальные четыре наших эсминца, чтоб в районе Феодосии разделиться. Один, высадив группу боевых пловцов с оборудованием, уйдет мористее и будет дрейфовать, отслеживая с помощью радара приход турецких кораблей, один с такой же миссией уйдет в Новороссийск. Ну а два оставшихся будут ждать сигнала, чтобы поставить минные заграждения в Керченском проливе, где в другом мире накидал мин легкий крейсер «Бреслау» и потом на них позже подорвались гражданские суда «Казбек» и «Ялта».

Ну и мы, тоже подготовились. На Радиогорке, на Северной стороне Севастополя установили один из самых мощных радаров и наладили радиоканал передачи информации в штаб, где в защищенном подвале нам было выделено отдельное помещение. Тут уже и я не мог ничего сделать — тот же Артемьев набрался наглости, подкатил к Эбергарду и объяснил, что в его задачи входит защита генерала Оргулова, который имеет привычку лезть в самое пекло, получать тяжелые ранения, самым чудесным образом выживать, а потом долго лежать в госпитале. И, по его мнению, очередной аналогичный отдых его начальника никак не входит ни в планы высшего руководства Новоросского Экспедиционного Корпуса, ни тем более членов императорской фамилии в этом мире. Адмирал выслушал, при случае выловил меня и высказал свое мнение. Поэтому я и сидел с чашкой кофе за мониторами в мощном каземате одного из равелинов и выслушивал доклады по радио от командиров эсминцев, которые, судя по радиопеленгации, как раз выходили в зону своей ответственности и занимали оговоренные планом позиции. Ознакомившись с тем, как мы тут все организовали, и какие объемы информации идут по нашим каналам, Эбергард только завистливо вздохнул, и еще вечером приказал провести сюда прямую телефонную линию для связи с ним лично, но это не понадобилось. Колчак пожелал остаться с вице-адмиралом и после ночной постановки мин на «Пруте» по известному курсу движения «Геббена», вооружившись нашей мощной радиостанцией безвылазно засел в штабе, куда мы, скрипя сердцем, поставили монитор, на который выводилась картинка с радара, установленного на Радиогорке.

Наступила ночь 29 октября.

Дегтярев с частью своих головорезов притаился в прибрежной зоне Феодосии, притопив подводный транспортер, на котором они должны будут подбираться к турецкому кораблю.

Такая же группа засела в Новороссийске, а эсминцы ушли в море, стали в дрейф и ждали появления на экранах радаров кораблей противника.

Была бы хорошая погода, мы бы и беспилотники подняли, но сильный ветерок и туман, сильно мешали, и вероятность безвозвратно потерять дорогостоящее оборудование сильно возросла.

В три часа ночи из Одессы пришел сигнал о контакте с кораблями противника — их срисовал радар одного из эсминцев. Тут же по эскадре была объявлена тревога и тяжелые корабли стали выдвигаться поближе к выходу из бухты, готовясь отражать нападение противника.

Расстояние было большое, по прямой около трехсот километров, поэтом без ретрансляторов видеосигнал мы получать не смогли, только голосовые доклады и тут я мог только представлять, что там происходит…

Добравшись до Одессы, Келлер зашел в порт, начал пинать местное начальство и к вечеру доведя всех до белого каления, добрался до канонерки «Донец», которая стояла как раз на входе возле волнолома. Построив командира, он начал в принципе по делу гонять народ, и в отличие от предыдущего хода истории, вечером 28 октября на канонерской лодке был весь экипаж. Командир «Донца» доведенный то крайности через портовый радиопередатчик послал «телегу» в Севастополь, что тут генерал-кавалерист всех задергал, но в ответ получил только короткий приказ «выполнять требования генерала». В городе уже прошел слух, что командир «Донца» чем-то прогневил генерала-самодура и тот не успокоится, пока того не доведет до самоубийства.

Ровно в час ночи генерал снова прибыл на канонерку, но уже в сопровождении многочисленной охраны и вызвал капитана для приватного разговора. Тот, предчувствуя очередные нравоучения и оскорбления, с потерянным видом поплелся в кают-компанию, которую быстро освободили для приватного разговора. Но тот его удивил, несказанно удивил.

— Вот что, вы извините меня, за те неудобства, что доставил вам. Вот прочтите.

И протянул командиру «Донца» конверт с указанием за подписью вице-адмирала Эбергарда, в котором он делегировал генералу Келлеру особые полномочия для проведения специальной секретной операции. Эта информация вызвала недоумение у капитана корабля.

— Около трех часов город будет атакован турецкими эсминцами. Мне нужно было отыграть роль генерала-самодура, чтобы за этой ширмой прикрыть подготовительные мероприятия. Сейчас все будет очень серьезно. Тихо, без шума и крика поднимайте экипаж по тревоге, чтоб комендоры заняли позиции.