Около шести утра на связь вышел Дегтярев, коротко доложился, что радар на эсминце обнаружил групповую цель, идущую со стороны Босфора на восток и по параметрам движения, идентифицировал как наших турецких гостей. Чуть позже пришел доклад, то что корабли разделились и один из гостей направляется к Феодосии. В общем, все идет по плану. Я Дегтяреву рассказал про ситуацию с линкором и с тем, как в Одессе Келлер с морячками штурмом взяли два вражеских эсминца и в сопровождении канонерской лодки «Донец», пошли отлавливать третий турецкий эсминец, который должен был провести минную постановку на одном из оживленных маршрутов где-то в районе острова Змеиный.

В 6.10 вражеские корабли уже были взяты в прицелы и в 6.20 береговые батареи наконец-то открыли огонь. «Гебен» тут же в ответ ударил главным калибром по Константиновскому форту и стал маневрировать, пытаясь уклониться от усиливающегося огня русской крепостной артиллерии.

Артемьев, который в последнее время ну уж очень ревностно относился к вопросам моей безопасности, чуть ли не телом закрывал выход, не давая мне даже выглянуть наружу. В принципе, я его понимал — погибнуть от шального снаряда, при решении второстепенной задачи, еще та глупость. Поэтому, по общему согласованию нам выделили каземат на Северной стороне, где я безвылазно и сидел и о морском бое мог судить только по нескольким навороченным роботизированным камерам с очень хорошей оптикой, установленным тут же на Радиогорке. Так же общую картину дополняли показания радара и изображение с дорогущего тепловизора, который в свое время МЧС ставило в горах и использовало для оперативного поиска возгораний в лесах Крыма.

Помещение, которое нам выделили для размещения пункта наблюдения, было спрятано достаточно глубоко в скале и нам пришлось потрудиться, прокладывая кабели к камерам, к радару, к антеннам радиопередатчиков. Так как тут с электричеством было все не так хорошо, особенно с параметрами и стабильностью, пришлось в кузове грузовика, припаркованного у самого входа в штольню, установить полноценный дизель-генератор, который исправно тарахтел, снабжая всю нашу систему электроэнергией.

Мы, как могли, разместились с максимальным комфортом, насколько это возможно сделать в заброшенном каземате. И это выглядело достаточно гротескно. Старые обшарпанные стены, кое-где покрытые плесенью, несколько старых столов, натасканных местными матросиками, и все залитое ярким светом от светодиодных светильников. Картину дополняли мягкие стулья, термосы с кофе и главное, несколько фантастически выглядевших на этих грубо обструганных столах несколько широкоформатных мониторов и блоков радиостанций, и большие толстые жгуты проводов, уходящие по коридору наружу.

Да и сами мы, не смотря на желание выглядеть не слишком уж вызывающими, все же облачились в бронежилеты поверх местной формы, которую мы изначально надели.

Ну и конечно привычная нам, обитателям бомбоубежищ и бункеров, подземная холодина, которая сначала почти не замечается, зато потом прибирает до костей. Поэтому и кофе в термосах было с коньяком — как большой начальник мог себе позволить, и парочка ИК обогревателей, которые обычно используются в уличных кафе, пытались хоть как-то улучшить условия пребывания в этом каземате.

Рассвет только-только забрезжил и на фоне низкого, тяжелого, пасмурного неба вспышки выстрелов береговых батарей и ответные вспышки артиллерии линкора далеко на уровне горизонта выглядели просто эпохально. Я хоть по образованию и военный моряк, но по натуре земноводный, морпех, и такой вот яростный морской бой с применением главных калибров слышал и видел впервые. Сила. Даже в глубоком защищенном толщей скалы каземате ощущалась вся мощь, высвобождаемая в стволах орудий. Роботизированная камера со стократным оптическим увеличением показывала, к сожалению, очень низкую точность и чаще всего недолеты.

Пока шли пристрелочные выстрелы и артиллерия, и наша, и противника нащупывали друг друга, да еще к выходу из бухты на огонек стали подтягиваться русские броненосцы, которые своим главным калибром должны были помочь отогнать германо-турецкого пакостника, у нас, на каналах связи с командующим происходили не менее драматические события.

Когда, в свое время прорабатывали операцию и особенно ее севастопольскую часть, был поднят интересный момент, почему «Гебен», заскочивший на дистанционно включаемое крепостное минное поле, гулял по нему, чуть ли не пару часов и не подорвался. По нашим документам, все было отключено, потому что якобы Эбергард ждал возвращения минного заградителя «Прут», который «Гебен», ушедший от Севастополя, перехватил в районе Фороса и просто расстрелял, походя существенно попинав русские миноносцы, которые, пойдя в убийственную атаку, попытались защитить фактически беззащитный корабль.

Сейчас же я наблюдал ту же картину — судя по тактическому компьютеру, линкор уже залез на крепостное минное поле и ничего не случилось. Да и первый ряд наших мин, ночью выставленный Колчаком на «Пруте», он обошел чуть мористее, видимо сказывалась неточность тех карт и схем, что дошли до нашего времени. Единственное, что было хорошо — мы в принципе изначально предусмотрели этот вариант, поэтому и было выставлено три группы мин.

При этом изначально предполагались либо саботаж, либо диверсия, поэтому пункт управления крепостным минным полем был взят под особое наблюдение. При проведении инспекции на этом объекте установили даже автономную видеокамеру. Все это изначально выглядело ну уж слишком странно — отключение такого важного оборонительного рубежа в самый неподходящий момент, поэтому и вызывало особо пристальное внимание. В принципе, отключение минного поля было не так уж и критично — минные постановки Колчака должны были решить поставленную задачу, а вот вскрыть местную германскую агентурную сеть было бы очень интересно, так как все так или иначе в будущем будет связано с диверсией на русском линкоре «Императрица Мария». «Гебен» мы то и так достанем, он приговорен, а вот провести оперативные мероприятия и вычистить гарнизон от германских агентов, ну это более серьезно.

Тем более по воспоминаниям старших офицеров турецкого флота, германский адмирал Вильгельм Сушон, что, разрабатывая рейд «Гебена» к русским берегам, был абсолютно уверен, что крепостное минное поле в нужный момент работать не будет. Это изначально было доведено в первую очередь и до Эбергарда и, тем более, до Колчака, которые клятвенно божились, что все проверят и накладок не будет. Ну-ну. Я вижу.

Вот, по факту и получилось, что основной рубеж обороны, несмотря на наши усилия и предупреждения все равно деактивирован, и как на зло, первый ряд мин, что ночью выставил Колчак оказался тоже пройден без последствий и до следующего линкору оставалось идти около мили. Был и третий ряд, выставленный, так на всякий случай, если «Гебену» все же повезет, и он пойдет по своему историческому курсу, покидая зону обстрела Севастополя, получив несколько несерьезных повреждений от крепостной артиллерии.

Санька Артемьев, вольготно сидевший рядом на стульчике, попивая кофе с коньяком из моего термоса и закинув ногу на ногу, с интересом посматривал на монитор, и когда до него дошло происходящее, поставил чашку на стол и повернулся ко мне лицом.

— Что, Командир, хреновы дела в королевстве датском?

— Ага, Саня, как-то не верится, что это все просто так. Бери людей, двигай туда, вы же там автономную камеру поставили. Глянешь что и как.

— А ты?

— А я, что? Без тебя подгузники не сменю? Не дергайся, здесь посижу. Оставь пару человек и будет достаточно, — с нажимом ответил на его ехидный вопрос.

Взяв в руку тангенту стационарной цифровой радиостанции, через которую держал связь со штабом Черноморского флота, сразу его вызвал Колчака. Слышать тут нас никто не мог по опредедению, тем более цифровой поток и так шифровался, поэтому в некоторой степени можно было позволить себе определенные вольности в нарушении правил радиообмена.

— Александр Васильевич что происходит с крепостным минным полем? Вам не кажется, что история повторяется?