Бурбоны придали стране более современный вид, однако к концу XVIII в. испанское духовенство насчитывало не менее 200 тыс. человек, да и остальная часть нетрудового населения продолжала расти в ущерб экономическому развитию страны. К этому времени в Испании оставалось еще более 10 тыс. деревень и городов, находящихся под феодальной юрисдикцией аристократии, то есть вне прямого подчинения королевской власти. Сохранялись в неприкосновенности латифундии, все еще был незыблем институт майората. В обществе по-прежнему царили обскурантизм и фатализм. Не была изжита эпоха Филиппа IV; это в его время совет теологов, собравшийся однажды для обсуждения проекта сооружения канала между реками Мансанарес и Тахо, постановил: если бы господь пожелал, чтобы эти реки были судоходными, он бы их сотворил таковыми.
В первом томе «Капитала» К. Маркс писал: «Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги по завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное /56/ поле охоты на чернокожих — такова была утренняя заря капиталистической эры производства. Эти идиллические процессы суть главные моменты первоначального накопления».
Грабеж — внутренний и внешний — был основным способом первоначального накопления капитала, обеспечившего переход от эпохи средневековья к новому этапу мирового экономического развития. По мере того как распространялось денежное хозяйство, неэквивалентный обмен охватывал все более широкие социальные слои и все более обширные районы планеты. Эрнст Мандель подсчитал стоимость золота и серебра, вывезенного из Америки до 1660 г.; стоимость добычи, захваченной в Индонезии голландской «Ост-Индской компанией» с 1650 до 1780 г.; прибыли французского капитала, нажитые на работорговле в течение XVIII в.; доходы, полученные за счет эксплуатации рабского труда на Антилах и за счет полувекового ограбления Англией Индии; полученный им результат превосходит суммарную стоимость капитала, вложенного во всю европейскую промышленность до 1800 г.[30] Мандель обращает внимание, что эта огромная масса капитала создала благоприятные условия для капиталовложений в Европе, стимулировала «дух предпринимательства», явилась финансовой основой учреждения мануфактур, которые дали мощный толчок промышленной революции. Однако огромная международная концентрация богатств, оказавшая столь благоприятное воздействие на Европу, одновременно препятствовала накоплению капитала в ограбленных регионах. «Двойная трагедия развивающихся стран состоит в том, что они не только стали жертвами процесса международной концентрации капитала, но и в том, что впоследствии свою промышленную отсталость они вынуждены были компенсировать в условиях, когда мир был уже наводнен промышленными товарами, произведенными развитой индустрией Запада»[31].
Американские владения были открыты, завоеваны и колонизованы в ходе экспансии торгового капитала. Европа протягивала руки, желая захватить весь мир. Ни Испания, ни Португалия не получили выгоды от /57/ победоосного наступления политики меркантилизма, хотя именно их колонии поставляли серебро и золото, в значительной мере обеспечившие ее успех. Драгоценные металлы Америки, как мы уже видели, озаряли своим блеском обманчивое благоденствие испанской знати, все еще жившей в своем затянувшемся средневековье, подготавливая упадок Испании в последующие столетия. Другие же страны Европы сумели извлечь выгоду из американских богатств, современный капитализм формировался в них в значительной мере за счет ограбления коренного населения Америки. За расхищением накопленных этими народами сокровищ последовала систематическая эксплуатация в рудниках и на полях подневольного труда индейцев и насильно привезенных черных рабов из Африки.
Европа нуждалась в золоте и серебре. Количество денег в обращении беспрерывно умножалось, надо было поддерживать жизнь нарождающегося капитализма. Буржуазия завладела городами и основала банки, она производила и обменивала товары, захватывала новые рынки. Золото, серебро, сахар — структура колониальной экономики, в большей степени поставляющей, чем потребляющей, складывалась под непосредственным воздействием европейского рынка, который она призвана была обслуживать. Стоимость экспорта драгоценных металлов из Латинской Америки в течение всего XVI в. в четыре раза превышала стоимость импорта, представленного главным образом такими статьями, как рабы, соль, вино, масло, оружие, сукно и предметы роскоши. Богатства, утекающие из Америки, прибирали к рукам поднимающиеся европейские страны. В этом и состояла основная задача, которую выполнили пионеры освоения Америки — правда, они еще знакомили индейцев с Евангелием, а заодно, с не меньшим рвением, и с кнутом. Хозяйственная структура иберийских колоний с самого начала была подчинена внешнему рынку, она вся была ориентирована на экспорт, обеспечивавший доходы и власть.
На всем протяжении процесса формирования латиноамериканской экономики, начиная от этапа вывоза металлов и до того времени, когда вместо них стали вывозить продукты питания, каждый район отождествлялся с тем, что он производит, и производил то, что от него ждали в Европе: каждый продукт, опускаемый в трюмы галеонов, бороздивших океан, становился /58/ предназначением и проклятием того края, где он был произведен. Международное разделение труда, которое возникло вместе с капитализмом, более всего напоминало, по меткому замечанию Поля Барана, распределение обязанностей между всадником и лошадью [32]. Мировые колониальные рынки росли как простые придатки внутреннего рынка нарождающегося капитализма.
Сельсо Фуртадо отмечает, что европейские феодалы, получив прибавочный продукт, в той или иной форме использовали его там, где он был произведен, в то время как главная задача испанцев, получивших от короля копи, земли и индейцев Америки, состояла в том, чтобы, изъяв прибавочный продукт, вывезти его в Европу[33]. Это замечание позволяет лучше понять конечную цель испанской колониальной системы, сложившейся в Америке: при некоторых внешних феодальных чертах она, в сущности, призвана была обслуживать зарождающийся в других странах мира капитализм. В конце концов в наше время богатые центры капитализма не могли бы существовать без бедных закабаленных окраин: те и другие образуют единую систему.
Но не весь прибавочный продукт ускользал в Европу. Заправлявшие колониальным хозяйством купцы, владельцы рудников, крупные землевладельцы имели право на свою часть доходов, создаваемых трудом индейцев и негров под подозрительным взглядом всевластной короны и ее главного союзника — церкви. Власть была сосредоточена в руках немногих людей — тех, кто отправлял в Европу драгоценные металлы и продукты питания и получал оттуда предметы роскоши. На оплату этих предметов роскоши и уходили состояния, сколачиваемые в Америке. Правящие классы не питали ни малейшего интереса к развитию различных отраслей хозяйства внутри страны или подъему технического и культурного уровня населения. Они выполняли другую функцию в механизме мировой экономики. Ужасающая нищета народа, которая была им даже на руку, предшествовала развитию внутреннего потребительского рынка.
Французский экономист Ж. Божо-Гарнье полагает, что самое тяжкое колониальное наследие Латинской /59/ Америки, объясняющее ее теперешнюю отсталость, — это нехватка капиталов[34]. Однако вся имеющаяся историческая информация доказывает, что колониальная экономика приносила огромные доходы классам, представлявшим на местах систему колониального господства. Избыток дешевой рабочей силы, а также большой спрос в Европе на американские товары сделали возможным, указывает Серхио Багу, «раннее и обильное накопление капитала в испанских колониях. Число тех, кто извлекал из этого выгоду, не только не увеличивалось, но даже уменьшалось относительно количества всего населения: ведь число безработных европейцев и креолов, согласно установленным фактам, постоянно росло»[35]. Капитал в Америке, после того как его львиная доля поглощалась европейским капитализмом, осуществлявшим процесс первоначального накопления, не приводил на американской почве — в отличие от европейской — к созданию базы промышленного развития, а растрачивался совсем на другие цели — на сооружение великолепных дворцов и пышных храмов, на приобретение драгоценностей, богатых одежд, роскошной мебели, на содержание многочисленной прислуги, на устройство расточительных празднеств. А какая-то часть избыточного продукта замораживалась при покупке новых: земель, замыкаясь в круговороте коммерции и спекуляции.
