Рим. Ватикан. Гостиница «Дом Святой Марты».

20.20 по местному времени.

– Как правильно я вас понял, монсеньер Родригес, вы предлагаете мне добровольно снять свою кандидатуру на пост Папы Римского, – государственный секретарь Ватикана Иван Поддубный произнес эту фразу спокойным, вежливым тоном, не спеша перебирая в руках четки.

– Да, монсеньер Поддубный. Так сказать: «Pro bono publico»[68]. В этом случае монсеньер Миньон гарантирует вам ваш нынешний пост государственного секретаря Ватикана, – последние слова кардинал Хорхе Родригес произнес медленно, делая паузы между словами, словно боясь, что его собеседник может не понять их смысл.

– И отчего такая щедрость! – славянин даже не пытался скрыть сарказм своих слов.

Его собеседник склонил голову, словно прося прощения у кого-то невидимого за такое неделикатное поведение русича.

– У монсеньера Миньона доброе сердце, болеющее за судьбу Церкви, и оно ему подсказывает, что на этом посту вы еще принесете много пользы во славу Христа, – наконец проговорил он.

– К сожалению, пребывая на посту, на котором я приношу много пользы во славу Христа, я очень часто мог убедиться в том, что даже среди высокочтимых кардиналов почему-то разные понятия об этой славе. Почему-то некоторые считают славой поступиться основами нашей веры в угоду сиюминутным конъюнктурным соображениям ради вящей славы Аллаха! – Иван Поддубный произнес это, не повышая голоса, но по тому, как он резко положил, почти бросил свои четки на стол, можно было догадаться о его эмоциональном состоянии.

Испанский кардинал был неплохим психологом, и он сразу понял, что таким путем он от русича нужного соглашения не получит. Поэтому он решил действовать более прозаически, по опыту зная, что очень часто не возвышенные, а обычные мирские, приземленные доводы оказывают на человека куда большее влияние, чем разговоры о высоких материях.

– Монсеньер Поддубный, давайте рассуждать здраво. Сегодня лишь один недобранный голос не позволил монсеньеру Миньону стать двести восемьдесят пятым Папой Римским. И вполне возможно, что этот голос он уже получит завтра, на утреннем голосовании. В любом случае это вопрос недолгого времени. Так что изменится от того, что вы снимете свою кандидатуру? Вы просто ускорите избрание нового папы. – Испанец сделал паузу и, скользнув взглядом по лежащим на столе четкам госсекретаря Ватикана, закончил более быстрым, словно опасаясь, что его перебьют, тоном: – Плюс сохраните за собой высокий пост.

«А действительно, что изменится? Если не завтра, так послезавтра Франсуа Миньон станет Папой Римским. Это уже очевидно. Его сторонники весьма активно ведут в этом направлении работу. С каждым днем тающее число моих сторонников – наглядное подтверждение этой работы. Осталось уговорить еще одного. Так к чему упорствовать? Зачем оттягивать тот момент, когда с балкона собора Святого Петра раздастся: «Nuntio vobis gaudium magnum – habemus Papam!»[69] и сидящий напротив меня Хосе Родригес представит огромному скоплению народа, стоящему внизу, Франсуа Миньона – нового Папу Римского».

– Ваше снятие своей кандидатуры будет объяснено желанием поскорее обрести нового пастыря для христианских душ в столь трудное для церкви время. – Видя, что Поддубный задумался, монсеньер Родригес торопливо зачастил дальше: – И реальной оценки своих возможностей. Ваш авторитет поэтому не уменьшится в глазах ваших сторонников.

«Они хотят абсолютной победы для своего кандидата. Хотят, чтобы его авторитет был незыблем. Авторитет, перед которым добровольно склонил голову даже ярый противник всяческих уступок исламу Иван Поддубный».

– И еще один момент, – тон испанца перешел на доверительный. – При Павле X, желая поддержать его начинания, вы вторым после него извлекли из себя чип сбора информации, тем самым лишая себя права на вторую жизнь. Нет, нет, мы уважаем ваши убеждения, – тут же торопливо добавил Родригес, видя направленный на него холодный взгляд русича, – но коль точка зрения покойного Павла X не будет больше являться официальной и будущий Папа Римский собирается отменить энциклику «О второй жизни», не разумней ли пересмотреть свои убеждения? Со своей стороны будущий папа обещает помочь своим авторитетом восстановить вам чип сбора информации, и, таким образом, вы получите вторую жизнь. Кардиналы ее всегда получали, – при последних словах испанский кардинал не смог сдержаться, и его губы дрогнули в непроизвольной довольной улыбке.

«Так, теперь мне еще предлагают стать предателем. Покрасовался перед телекамерами и на обложках глянцевых журналов: „Верный соратник Павла X Иван Поддубный не захотел отставать от своего учителя и друга и также вынул из себя надсмотрщика!". Красиво, эффектно! А когда друг умер, суетливо запихнул электронную гадость себе в голову вновь».

– Leonem mortuum etiam et catuli mordent[70], – тихо, как бы про себя, пробормотал русич.

– Простите, не расслышал, – с лица испанца не сходила дружелюбная улыбка.

– Передайте монсеньеру Миньону… – отчетливый, несколько даже агрессивный тон госсекретаря Ватикана вмиг согнал улыбку у его собеседника.

А в голове говорившего неожиданно раздался, как тогда, в уже далеком детстве, яростный рев труб с фрески «Страшный суд» Микеланджело, возвещавших о конце света. И под это звуковое сопровождение апокалипсиса в преисподнюю проваливаются грешники, раздавленные осознанием своей вины и неотвратимости ответа и расплаты. И самое страшное для них – взгляд Иисуса Христа – Высшего Судьи.

– …Передайте монсеньеру Миньону, что я не буду снимать свою кандидатуру, – еще громче продолжил русич. – А там пусть судит Всевышний. Это Его Высшее Право – судить.

Соединенные Штаты Америки. Дом Симпсонов.

21.00 по местному времени.

– Почему ты не посоветовался со мной! – выкрикнутая тонким фальцетом фраза взвилась вверх, ударилась об потолок и тут же рухнула вниз.

В серванте мелко задребезжала посуда. Вслед за ней завибрировали нервы у мужчины.

– Кто тебе дал право самостоятельно принимать такие решения! – новые слова с визгом метались по комнате, казалось, еще сильнее заставляя дребезжать посуду в серванте. – Ты, не посоветовавшись со мной, снял огромную сумму с нашей семейной карточки. И все ради какой-то собаки. Как ты мог!

– Грета, сколько раз можно повторять, что я это сделал ради нашей дочери, ради Ники!

– Зачем?! Ника в порядке. После проведенной психокоррекции она стала значительно лучше. Девочка сейчас проводит значительно больше времени за компьютером. Она за эти несколько дней поставила себе в компьютер развивающих игр больше, чем за весь прошлый год. Ника всего лишь несколько дней походила в школу, а учителя уже мне сообщают, что она очень изменилась.

– Еще бы не изменилась! После того, как у нее в голове потоптался самый мощный психокорректор, я удивляюсь, как она еще нас с тобой помнит!

– Не утрируй, Джон! Учителя говорят, что она стала более усидчивой, спокойной, больше не смотрит мечтательно в окна и не думает бог весть о чем, вернее о том, чтобы поскорей кончились уроки, и она бы побежала играть с этим псом!

А за окнами гостиничного номера неистовствовал Старый Верный. Могучее и красивое творение природы подбрасывало на несколько десятков метров в небо кубометры горячей воды и пара и своим низким гулом заставляло вибрировать все кругом.

– Усидчивой, спокойной… да она стала похожа на робота! Да, папа, нет, папа, спасибо, папа. А в глазах даже искорки радости нет, будто не десятилетний ребенок, а столетняя старуха.

– Это все твои фантазии, Джон. Слышишь, фантазии. И ради этих фантазий ты потратил огромную сумму денег! Подумать только, пятьдесят тысяч долларов! Если ты считаешь, что у детей должны быть животные, ты бы мог за сотню долларов купить ей великолепного кота, а не тратить такие деньги на клонирование пса, от которого был только вред!