— Поверь, я не могу ни поймать, ни переносить заразу. Я защищён от венерических заболеваний; считай, что это сверхъестественный репеллент.

— Понятно, — ответила я, когда его губы снова коснулись моей плоти, заставляя забыть обо всём, кроме его действий.

— Хорошо, потому что я ничего не хочу между нами, когда сделаю тебя своей. — Он ущипнул меня за бедро, вырвав удивлённый вскрик. — Поиграй со своей плотью, Лена, скомандовал он, и, не раздумывая, я опустила руку, чтобы погладить себя там, где хотела его. Двигая пальцами, я посмотрела Лукьяну в глаза и заметила, как жар накапливался в полуночных глубинах. Он опустил руку на мою, прижимая к естеству, и я застонала. Лукьян посмотрел туда, где наши руки ласкали плоть, а затем перевёл взгляд на моё лицо. — Твою мать, женщина, не могу дождаться, чтобы трахнуть тебя.

— И не жди, — прошептала я и увидела, как он улыбнулся.

— Если татуированный мудак чувствовал то же, что и я при мысли о том, чтобы заполнить твою сладкую плоть, неудивительно, что он продержался не больше минуты. Мне действительно жаль этого придурка. Я почти уверен, что твоё тело соблазнило бы и святого стать грешником.

— Ты слишком много болтаешь, — ответила я, и он хмыкнул. Затем оттолкнул мою руку и вошёл пальцами глубоко внутрь, заполняя так, что я подумала, будто взорвусь.

— Используй их, мне нужно, чтобы ты была влажной и растянутой, чтобы я мог поместиться в тебе, — приказал он и придвинулся, проникая пальцами глубже, рассчитанное движение, которое должно было заставить меня лучше их чувствовать. — Двигай бёдрами, трахай себя моими пальцами, Лена, покажи, что ты планируешь сделать с моим членом. — Он следил взглядом за тем, что я делала, и я послушалась его приказа, но закричала, когда он вытащил пальцы, прежде чем толкнуть их обратно сильнее. Мышцы, о которых я даже не подозревала, горели от его вторжения.

Он поцеловал меня, а затем прикусил нижнюю губу. Боль пронзила меня, направляясь прямо туда, где двигались его пальцы. Лукьян отпустил губу, но вновь прикусил, и я в лихорадочной спешке начала насаживаться на его фаланги. — Вот так, девочка. Кончи для меня, Лена, покажи, как сильно хочешь, чтобы я тебя трахнул, — подбодрил он и опустил голову, чтобы прикусить мой сосок, посасывая сморщенную плоть.

Я взорвалась, выгибая спину над кроватью, шепча проклятия, когда тело разбилось вдребезги, а он продолжал двигать рукой, большим пальцем лаская клитор.

— Чёрт возьми, ты такая тугая и такая жадная, — протянул он, продолжая трахать пальцами, чтобы продлить оргазм, пока я не задрожала и не выкрикнула его имя.

В тот момент, когда дрожь утихла, я ожидала, что он окажется сверху, но с Лукьяном всё не так просто. Он улыбнулся, наблюдая, как я фокусирую взгляд и шепчу его имя.

— Готова к уроку, какой я на самом деле больной, извращённый урод, крошка? — прорычал он с ухмылкой, от которой у меня по спине побежали мурашки.

Я кивнула, наблюдая, как он двинулся вверх по кровати, пока его член не оказался близко к моим губам, и остановился. Затем прижал головку к моему рту, заставляя взять его под испытующим взглядом Лукьяна. В момент, когда я вобрала его внутрь, напрягая челюсть, он мягко сдавил мне горло и вышел. Лукьян посмотрел мне в глаза, и я поняла, что так он судит, смогу ли я справиться с тем, что он собирался делать. Когда я не отстранилась, он стал грубее, сильнее надавливая и входя мне в рот. Я застонала и попыталась открыть рот шире, но было больно, толстый член слишком сильно давил на горло. Оно горела, и мне не хватало воздуха, и мы оба это знали. Вместо того чтобы отодвинуться, он толкнулся дальше. Я не могла дышать. Моя жизнь находилась в руках Лукьяна. Он прищурился на меня, наслаждаясь моментом, и я поняла, насколько попала, если он решит увеличить давление. Он толкнулся глубже, и напряг руку. Я поднесла свои руки к его, и его хватка усилилась, пока я не подумала, что моя шея сломается. Тогда я опустила руку на лоно, что привлекло его внимание. Он ослабил давление и вышел настолько, что я смогла сделать вдох. Лукьян посмотрел мне в глаза и стал ждать, вот только чего я не представляла.

Когда он не пошевелился, я приподняла голову, чтобы взять его снова. Он округлил глаза от удивления, и сделал паузу, как будто не мог поверить, что я такое сотворила. Я бы и не стала, но так как ласкала себя, а его взгляд прожигал меня насквозь, решилась. Ухмыльнувшись, он слегка сдавил мне горло, давая нам обоим понят, что он полностью контролирует ситуацию.

Затем он занёс другую руку и шлёпнул меня по естеству, заставляя меня застонать. Но стон был задушен, когда Лукьян двинул вперёд бёдрами, используя моё отвлечение в своих интересах. От шлепка разряд боли прошёл прямо в сердцевину, перерастая в удовольствие, и я попыталась взять Лукьяна глубже. В моих движениях не было мастерства, только отчаянная потребность угодить ему, как он мне. Он ухмыльнулся, убирая волосы с моего лица, пока я нагло сосала его член. Он протиснулся внутрь, а затем вышел. Я поднесла руку к горлу, а он наблюдал за мной, и что-то холодное мелькнуло в его глазах.

— Я сделал тебе больно?

— Немного, — ответила я.

— Но тебя возбуждало то, что я держал твою жизнь в своих руках.

— Да, — ответила я.

Он ухмыльнулся и кивнул, опускаясь между моих ног. Он не спросил разрешения, и не проверил готовность, прежде чем начал пожирать мою плоть. Какое-то мгновение я наблюдала за ним, пока он не вытянул руку; бутылка вина, забытая на стойке, пролетела по воздуху и легла ему в руку. Он вылил несколько капель на моё лоно, и мои глаза расширились, когда я увидела, как он облизывает и смакует его, смотря мне прямо в глаза. Затем он влил немного вина мне в пупок и шумно отхлебнул, что заставило меня рассмеяться. Он продолжал двигаться, пока не оказался у рта, но не поцеловал меня, вместо этого сунул палец в кончик бутылки и поднёс к моим губам, обводя их вином, а я наблюдала за его реакцией на то, что он делал со мной.

Он поцеловал меня и отправил бутылку обратно туда, откуда переместил. Его поцелуй был жёстким, требовательным, и я уступила, зная, что он претендует на владение. Пальцем он гладил мою плоть, а другой рукой держал меня за подбородок. Когда он отпустил меня, я наблюдала, как он двигается у меня между ног.

Он сел, глядя на моё тело, и потёрся кончиком члена о лоно, дразня. Время от времени он шлёпал головкой по моей обнажённой плоти и смотрел, как я реагирую на боль. Или рукой ударял сердцевину, которую затем целовал до тех пор, пока не приходило удовольствие. Он делал это некоторое время, иногда толкаясь головкой в тело, только чтобы выйти и продолжить свою игру. Когда он, наконец, поправил мои ноги, я почувствовала, как страх ползёт вверх по позвоночнику, пока он готовился заявить на меня свои права.

— Будет больно, потому что ты слишком узкая. Нет никакого способа облегчить боль, хотя я этого и не хочу; видеть твою боль чертовски опьяняет, — сказал он, наклоняясь и нежно целуя меня, будто не мог насытиться моими губами. — Я хочу услышать, как ты кричишь, когда я уничтожу твоё тугое тело, — признался он. — Я очень надеюсь, что ты не ждёшь от меня нежности, потому что планирую трахнуть тебя так жёстко, что ты ещё несколько дней будешь чувствовать последствия и точно знать, кому принадлежишь, становясь чертовски влажной при одном только воспоминании. Твоё тело будет красным и будет болеть, и в тот момент, когда начнёт забывать, что принадлежало кому-то, я напомню.

— Лукьян, — прорычала я, когда он уложил меня, подтягивая ноги к своей талии, и поощряя меня скрестить лодыжки на его пояснице, отчего подняла задницу, давая ему проникнуть ещё глубже, стоит только войти. Я прижалась к его члену, который был нацелен и упирался во вход в тело. — Просто заткнись и… ах!

Я закричала, когда он рванулся вперёд, и тело яростно содрогнулось от того, что он вошёл в меня на всю длину, а затем начало гореть. Я выгнулась и изо всех сил пыталась уползти. Его член расколол меня надвое, и слёзы потекли из глаз, но я попыталась взять себя в руки, несмотря на боль. Не было никакого предупреждения, и его проникновение в тело было насильственным. Я чувствовала, как мышцы пульсируют и горят. Несмотря на то, что он не двигался, мышцы затвердели от напряжения, которое требовалось ему, чтобы оставаться неподвижным, пока тело приспосабливалось к его размерам.